Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

Глава 15.
Прагматизм — и доведение до абсурда вследствие безусловного подчинения Фюреру

Безумны не столько сами посылки, сколько неумолимая последовательность, с какой из них делаются выводы, и не считающаяся ни с каким реальным опытом логичность, с которой все эти выводы воплощаются в жизнь.

Ханна Арендт

«Миротворцы», властители Британской империи, готовы были уступить Гитлеру, чтобы укрепить свою империю. Однако если растущая слабость британского империализма приписывалась смягчению свойственной ему прежде безжалостности, то империя Гитлера оказалась слишком безжалостной — себе же во вред. Даже империалисты конца викторианской эпохи осознавали, что, «хотя низшие расы должны страдать в борьбе за жизнь, цивилизованные расы не могут позволить себе стереть их (выполняющих столь много необходимых функций) с лица земли»[1]. Такой прагматизм был совершенно чужд Гитлеру, когда дело касалось Расы.

Чему Гитлер не уделял ни малейшего внимания — так это вопросу, который в отношении «Индии» Третьего рейха, «восточного пространства» прямо-таки напрашивался, буквально возникал сам собой (например, у генерал-лейтенанта Ханса Лейкауфа):

«Если мы перестреляем евреев, заморим военнопленных, предоставим населению больших городов умереть голодной смертью... потеряем из-за голода и большую часть сельского населения... — остается открытым вопрос, кто же будет производить материальные ценности?»

«То, что воспринималось как выражение... слюнявого и сентиментального гуманизма, было в действительности выражением самой что ни на есть реальной политики. Ведь речь шла не менее чем о сохранении у миллионных масс населения восточного пространства первоначального [положительного] отношения к нам, чтобы из этого... можно было извлечь величайшую пользу для Германии»[2].

Однако для гитлеровского расизма в «восточном пространстве» — в отличие от британского расизма в Индии — не было никаких пределов, которые ставит прагматизм, холодный расчет выгоды.

Напротив, именно прагматическо-утилитаристской традиции Англии учитывать границы, в которых можно практиковать расизм и игнорировать право народов, в конечном счете соответствовали следующие выводы Трейчке: «За этим соображением стоят очень реальные чувства взаимозависимости, а не человеколюбия... Вновь и вновь приходишь к выводу, что в своих же интересах власть должна прибегать к гуманным мерам» — прагматическим соображениям, удерживавшим правителей тех мест, откуда происходит идеология расового господства, от образа действий в стиле Адольфа Эйхмана. Так, в одном американском художественном фильме об Эйхмане последний, отдав приказ о геноциде, спрашивает: вопросы есть? В ответ один из его людей (исключительно по-деловому) осведомляется: «А что, если враги то же самое сделают с нами?» Прагматическое и решающее соображение, благодаря которому человечество — начиная с каменного века — постепенно избежало риска взаимного истребления.

Решимость Гитлера проводить геноцид и таким образом подвергнуть немецкую нацию такому риску явилась результатом его веры в миф, в «вагнеровский апокалипсис», в «сумерки богов», а не просто в выживание сильнейших.

Провозглашение права сильнейшего «железным законом бытия», принцип, в соответствии с которым слабейшие по сути не имеют природного права на жизнь, порождает беспредельный риск. Ведь ни одна, абсолютно никакая человеческая власть, в том числе и власть Адольфа Гитлера (первоначальный вариант его «Mein Kampf» делал «германского» фюрера и его жизнь гарантом успеха его политики), в конечном счете не может гарантировать, что она действительно останется сильнейшей. А значит, мнимое «право сильного» слишком легко может оказаться иллюзией более слабого. Если же люди, настаивающие на праве сильного, в реальности оказываются слабее противника, — наступает «случай риска», известный случай, когда те, кто во главе со своим фюрером перед лицом всего человечества громогласно взывали к праву сильного, сами становятся жертвами этого же принципа (а некоторым из них и по сей день не надоело жалеть себя за эту свою травму). В конечном счете именно из-за такого риска — который никогда нельзя исключить полностью — родина социал-дарвинизма не провозглашала тот принцип, что «ни один народ на этой земле не имеет и квадратного километра... по высшему праву» в качестве категорического принципа межгосударственных отношений в мировой политике. «Таким образом... землю дает только право победоносного меча»[3]. Ведь при такой установке можно потерять всякое право на родную землю. (А если заявить на нее какие-либо притязания, то в ответ тебе логично укажут на «право» сильного.) Права на родину лишает (как заявляет, в частности, Манфред Рѐдер) вовсе не абсурдная легенда о коллективной вине (за которой на самом деле прячутся настоящие виновники — отдельные лица), а реальный коллективный риск — риск потери своей земли при неудачной попытке присвоить чужую. В конечном счете ради ограничения такого риска страна инициаторов социал-дарвинистского учения, не объявляя об этом громогласно, в своих претензиях на гегемонию не провозглашала данную доктрину в качестве решающего принципа.

(Став приоритетным в плане ограничения силы как права, прагматизм оказался отправной точкой и в плане допущения превалирования силы над правом. Именно прагматические соображения определяли, что следует делать, а что не следует. Так, будучи либералом, Гладстон осуждал британское завоевание Бирмы (1885/1886), но когда он стал прагматичным премьер-министром (1892–1894), ему даже в голову не приходило пересмотреть британскую аннексию. Полвека спустя Клемент Эттли именно с точки зрения морали неустанно порицал кровавый режим Франко в Испании, подавлявший большинство (при решающей военной поддержке Гитлера и Муссолини в 1936–1939 гг.), заявляя, что британские лейбористы никогда не отступятся от республиканской Испании. И все же именно Клемент Эттли, став в 1945 г. лейбористским премьер-министром, решающим образом способствовал укреплению диктаторского режима Франко в Испании, отдав предпочтение прагматизму «холодной войны» перед моралью демократии...)

Именно как прагматикам английским «властелинам» иногда казалось, что и христианство мешает сохранению их господства. В качестве трансцендентального стража порядка оно представлялось необязательным и к тому же позволяло делать анархистские, подрывные выводы, удобные прежде всего для париев. К тому же христианские миссионеры мешали осуществлять британскую власть в Индии. Гуманизм также мешал осуществлять британскую власть — ведь

«это человеколюбие... идет рука об руку с неким родом религии, которая многим противна... их привлекают слезы и смертное борение в Гефсиманском саду... и кровь — прежде всего кровь, пролитая на Голгофе»[4].


Примечания

1. M. Domarus, Hitlers Reden und Proklamationen 1932—1945 (Munchen, 1965), Bd. II, Teil II, S. 1658; Rauschning, Gesprache mit Hitler, S. 117; Раушнинг. С. 102.

2. Hannah Arendt, Elemente und Ursprunge totaler Herrschaft (1955), S. 720; Schreiben des Rustungsinspektors-Ukraine, Generalleutnant Hans Leykauf, vom 2. Dezember 1941 an das Hauptwehrwirtschafts- und Rustungsamt im OKW sowie geheime Aufzeichnung vom 25. Oktober 1942 des Otto Brautigam vom Ostministerium: Klee & Dressen, Gott mit uns, S. 200, 202.

3. Heinrich Treitschke, Politik. Vorlesungen, S. 546, 573; Adolf Hitler, Mein Kampf (Munchen, 1933), S. 740, 741.

4. Carthill, erlorene Herrschaft (1924), S. 101, 115f, 85ff.

5. Richard Symonds, Oxford and Empire. The last lost Cause? (Oxford, 1991), p. 3.

Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017