Работники нефтяной промышленности на западе Казахстана в 2011 году начали одно из самых массовых стачечных движений в постсоветской истории, а после этого пострадали от одной из наиболее жестоких расправ: в Жанаозене 16 декабря 2011 года правоохранители убили не менее 16 человек, и ранили, по крайней мере, 64. Бунт рабочих вызвал такую паранойю среди казахской элиты, что после подавления этого движения правительство прибегло к использованию судов и полиции для беспрецедентного давления на активистов профсоюзов, политическую оппозицию и журналистов. К концу 2012 года большинство скромных демократических достижений прошлых двух десятилетий было упразднено. Нефтяники и их сторонники все ещё в тюрьмах, немало из них — по вопиющим политическим обвинениям, много кто — на основании «показаний», выбитых с помощью пыток. Лидеры «демократических» западных стран, которые потребляют значительную часть нефти, добытой в Казахстане, красноречиво молчат. В этой статье я перескажу историю забастовки 2011 года и репрессий после неё и прокомментирую её в более широком контексте.

Контекст

Нефтяные месторождения в западном Казахстане, где в 2011 году вспыхнула забастовка, являются наиболее значимым источником богатства казахской элиты и важным источником поставки нефти на международный рынок. Казахстан — второй после России среди бывших советских государств по масштабам добычи нефти: её объём почти вдвое превышает азербайджанский и ненамного уступает норвежскому[1]. Государственная нефтяная компания «Казмунайгаз» совершает управление крупнейшим нефтяным месторождением Тенгиз вместе с американскими и российскими компаниями («Шеврон», «Экссон Мобил» и «Лукойл»). Гигантское месторождение Кашаган, расположенное на севере Каспийского моря, разрабатывают совместно компания «Казмунайгаз» и крупные европейские и американские компании. Китайские нефтяные корпорации играют важную роль в этих проектах, и их влияние возросло после окончания строительства нефтепровода в Китай в 2006 году.

Нефть является крупнейшим источников прибыли от экспорта и доходов национальной экономики Казахстана. С тех пор, как в начале 2000-х годов цены на нефть начали расти, богатство казахской элиты стремительно увеличилось, и новую столицу Казахстана Астану (прежде — Целиноград) наполнили небоскрёбы и BMW. В масштабах всей страны средние жизненные стандарты выросли. Несмотря на это, Мангыстау, который всегда был бедным регионом с небольшой активностью вне нефтяного сектора, остаётся бедным. Хотя там добывается больше нефти, чем в других регионах Казахстана, в 2008 году исследователи из ООН выяснили, что в Мангыстау людей, которые живут за чертой бедности, больше, чем в любом другом, и что по показателям развития этот регион едва достиг среднего их уровня в масштабах страны[2]. Гнев из-за социальной несправедливости, очевидно, стал одной из главных причин роста воинственных настроений в районе казахских нефтяных месторождений.

Стачки нефтяников

На протяжении 2000-х годов уже происходили отдельные забастовки на нефтяных месторождениях. В Мангыстау за два года до волнений 2011 были значительные забастовки. В 2009 году две тысячи бурильщиков в «Бургылау», бурильной компании в Жанаозене, организовали «сидячую» забастовку и голодовку с требованиями поднять заработную плату, улучшить условия труда и национализировать компанию. Они создали новый профсоюз, который не зависел от «жёлтого» профсоюза, унаследованного с советских времён, и вербовали в него членов с других организаций. В марте 2010 года от 6 до 10 тысяч рабочих организовали девятнадцатидневную забастовку в компании «Озенмунайгаз», отделении компании «Kazmunaigaz Exploration & Production», — в контролируемом государством подразделении «Казмунайгаза», которое занимается разведкой и добычей и разместило 39% акций на лондонской фондовой бирже. Противостояние прекратилось, когда компания пошла на существенные уступки. Предложения руководства относительно реформирования системы начисления зарплат (путём интеграции в основную зарплату премий, таких как региональные надбавки и надбавки за опасные условия труда, что, по мнению рабочих, могло уменьшить доходы), были отброшены. Менеджер, который пытался внедрить нововведение, был уволен. Рабочие также требовали увольнения представителя их профсоюза, которого обвиняли в плохом представительстве их интересов (Майтанов 2010; Козыбаева 2010; Linksunten 2011).

Забастовочная волна 2011 года началась в середине мая тремя связанными волнениями на промышленных предприятиях.

9 мая протесты начались на «Каражанбасмунай» — предприятии в совместной собственности «Казмунайгаза» и китайской холдинговой компании СІТІС. Рабочие отказались есть. Непосредственным поводом для волнений были выборы в профсоюз: рабочие проголосовали за отстранение «жёлтых» уполномоченных, которые поддерживали руководство, но «Каражанбасмунай» отказался признавать результаты выборов. 17 мая 4500 рабочих демонстративно покинули предприятие, требуя равенства в зарплате с рабочими «Озенмунайгаза», которые улучшили своё положение в результате акции 2010 года.

11 мая к протесту присоединились казахские рабочие «Ерсай Каспиан Контрактор» — предприятия в совместной собственности ENI (многонациональной нефтяной компании с центром в Италии) и «ERC Holdings of Kazakhstan». Они требовали равенства в зарплате с иностранными рабочими, которые, исполняя ту же самую работу, получали при этом, как утверждали бастующие, вдвое большую зарплату. Компания отказалась вести переговоры с забастовщиками и ответила на их требования увольнениями. 10 рабочих начали голодовку (Rysaliev 2011; Central Asia Newswire 2011).

16 мая часть рабочих «Озенмунайгаза» присоединились к акции, тоже выступая против низкой оплаты и плохих условий труда. Руководство в ответ их уволило. Началась голодовка. В знак солидарности с акцией большинство работников «Озенмунайгаза», включая водителей и обслуживающий персонал и ремонтников скважины, объявило забастовку. Они требовали увеличения зарплаты, чтобы компенсировать потери от стремительной инфляции после повышения зарплат прошлого года и уменьшения дополнительных выплат.

Требования бастующих отличались. Ведущая бизнес-газета Казахстана сообщала, что основной упор в требованиях рабочих «Озенмунайгаза» был на пересчёте коэффициентов (т.е. региональных и отраслевых надбавок и т.д.), по которым вычислялся размер зарплаты. Среди других требований, о которых сообщает Ассоциация прав человека Центральной Азии, были право на деятельность независимых профсоюзов и пересмотр коллективных договоров «по принципу равенства сторон»; увеличение зарплаты на 100% для поднятия жизненных стандартов рабочих к необходимому минимуму; приведение зарплаты и условий труда в соответствие со стандартами Международной Организации Труда (Берегенов 2011; Атаева 2011).

Забастовка вскоре превратилась в поединок между нефтяниками с одной стороны и компаниями, судами и властью — с другой. Местные суды вскоре признали все эти стачки незаконными, но акции усилились. Сотни забастовщиков были уволены. Сети рабочего движения сообщали, что местные чиновники получали приказы работать как штрейкбрехеры, и что им угрожали увольнением в случае отказа (Атаева 2011а; ИКД 2011а, 2011b). В конце июня полиция начала арестовывать активистов, начиная с Акжимата Аминова, который был юридическим советником рабочих «Озенмунайгаза»: ему дали условный срок заключения и опять арестовали после подавления забастовочного движения.

Бастующие собрались на центральной площади в Актау — в каспийском порту, в центре нефтяной промышленности Западного Казахстана. В Жанаозене, нефтяном городе в центре страны, где находится «Озенмунайгаз», возник палаточный городок. 5 июня толпа рабочих собралась в Актау, чтобы отправиться к зданию местной администрации, однако их силой разогнала полиция. 8 июля палаточный лагерь в Жанаозене был уничтожен полицейскими с резиновыми дубинками. Около шестидесяти рабочих в ответ на это облили себя бензином и угрожали самосожжением. Тысячу демонстрантов перед центральным офисом «Озенмунайгаза» окружила полиция. В последующие дни произошло еще несколько столкновений между полицией и толпой, насчитывающей несколько тысяч человек. (Атаева 2011).

Забастовщики находились в центре Жанаозена на протяжении лета и осени. Чтобы устранить их, потребовалась расправа 16 декабря.

Битва за новые профсоюзы

Во время волны забастовок рабочие столкнулись с препятствиями, которые создавались структурами официального профсоюза. Руководители профсоюза нефтяников, который входит в проправительственную Федерацию профессиональных союзов Республики Казахстан (ФПРК), неоднократно объединялись с собственниками предприятий и службой безопасности с целью разрушения организации рабочих. ФПРК, подобно похожим федерациям в других бывших советских странах была наследницей непосредственно старых «официальных» профсоюзов, которые в советское время были квазигосударственными структурами, что вместе с руководителями следили за дисциплиной среди рабочих, а вместе со службой безопасности их наказывали. За два десятилетия постсоветских трудовых конфликтов методы ФПРК почти не изменились.

Попытки создать независимый профсоюз в районе нефтяных месторождений уже были до 2011 года. В компании «Ерсай Каспиан Контрактор» был создан независимый профсоюз «Каракия». Во время забастовки в «Бургылау» в том самом году тоже были попытки создать независимый профсоюз. Во время переговоров 2010 года на «Озенмунайгазе» рабочие требовали отстранения профсоюзных функционеров-коллаборационистов, хотя попыток основания новых организаций не было зафиксировано

На «Каражанбасмунае» жестокое противостояние с «жёлтыми» профсоюзными функционерами было одной из причин забастовки 2011 года. В ноябре 2010 года переговорная комиссия, созданная для обсуждения размера платы и условий труда в компании, и общее собрание профсоюза предложили троих представителей для участия в переговорах. Но в январе 2011 года представитель профсоюза Эрбосин Козарханов самовольно согласился с руководителями, что одну из делегаток, выдвинутых для участия в комиссии, — юриста Наталью Соколову — следует уволить. Активисты, в частности глава представителей профсоюза Асланбек Айдарбаев, протестовали против этого бюрократического предательства. В ответ группа из более чем двадцати мужчин, один из которых держал огнестрельное оружие, угрожали Айдарбаеву и двум другим активистам и предупредили их, чтобы те «не вмешивались» (HRW 2012: 47-48).

В апреле 2011 года рабочие трёх смен в «Каражанбасмунае» провели собрание, на котором проголосовали за отстранение Козарханова. Более двух тысяч рабочих подписали письмо в поддержку этого решения. Компания, официальный профсоюз и полиция тогда объединили усилия против рабочих, что осмелились голосовать за честное представительство. Им было запрещено использовать помещение для собраний, где всегда проводились встречи членов профсоюза. Козарханов и его сообщники отказались отдать собственность и помещение тем, кто был избран вместо них. Полиция отказалась расследовать незаконное удержание собственности профсоюза Козархановым, и в то же время начала «охоту на ведьм» — открыла дело против Соколовой (HRW 2012: 44-55; Трубачева 2011).

В «Мунайфилдсервисе», маленькой компании для обслуживания нефтяного месторождения, расположенной в Жанаозене, борьба с целью избавиться от руководителей коллаборационистского профсоюза окончилась 4 августа 2011 года со смертью активиста — рабочего Жаксылыка Турбаева. Рабочие созвали собрание, чтобы обговорить смену руководителя «жёлтого» профсоюза, и выдвинули кандидатуру Турбаева, 28-летнего бурильщика. Когда рабочие перешли в зал для собраний, менеджеры приказали Турбаеву остаться. После этого он был убит неизвестными лицами (Республика 2011).

В «Ерсай Каспиан Контрактор» организация забастовки была подкреплена существованием независимого профсоюза «Каракия». Её организатор, Нурбек Кушакбаев, боролся за защиту своего права на рабочее место и выиграл судебное дело в 2010 году. Чтобы обезвредить этот профсоюз, который фактически поддержал своих членов, когда они объявили забастовку, хозяева предприятия нуждались в помощи судей: в июне судья подверг временному заключению всех пятерых выдвинутых профсоюзом членов забастовочного комитета и объявил профсоюз недействительным на шесть месяцев из-за поддержки незаконной забастовки (HRW 2012: 82-90).

Как внешний наблюдатель этих событий я могу сказать, что рабочие «Озенмунайгаза», крупнейшей из охваченных стачечной волной компаний, имели столкновения с руководителями «жёлтого» профсоюза в 2010 и 2011 годах, однако не достигли прорыва в создании новых типов организации. Некоторые активисты считают, что трудности, возникающие при внедрении независимых форм организации рабочих — в частности, стачечных комитетов, новых профсоюзов и т.д., которые должны создаваться вопреки совместным усилиям «старых» профсоюзов, руководства, судей и полиции — являются непреодолимыми.

Нет сомнений относительно значительности участия врагов забастовщиков в вопросе рабочей организации. Они мобилизировали огромные ресурсы для запугивания и шантажа, для затыкания рта активистам, которые пытались организовать рабочих и чётко выразить их требования. Начиная с лета 2011 года, когда рабочие отказались сворачивать палаточный городок, колёса репрессий начали вращаться быстрее. Наталия Соколова, адвокат, которая помогала забастовщикам «Каражанбасмуная», была приговорена к шести годам тюремного заключения; один из основных активистов на «Каражанбасмунае» Куаныш Сисинбаев получил наказание в виде 200 часов общественных работ по той же статье. Жанболат Мамай, 23-летний активист оппозиционного политического движения «Пен Тил» был задержан непосредственно по возвращению из Москвы, где он выступал перед активистами, и просидел 10 дней под административным арестом (Атаева 2011b; Курсив 2011a, 2011b; РД КМГ 2011).

Отголоском сталинских репрессий тридцатых годов выглядит то, что Соколова впоследствии согласилась «покаяться» в своих придуманных «преступлениях» по телевидению в обмен на сокращение её срока. Далее будут происходить и другие случаи, когда власть применяла угрозы для давления на задержанных, на их семьи, требуя унизительного «признания вины» или публичного осуждения других активистов

Репрессии со стороны государства

Расправа 16 декабря, которая положила конец волне забастовки, была спровоцирована вульгарными государственными празднованиями двадцатилетия «независимости» Казахстана от Советского Союза. При до сих пор неясных обстоятельствах произошёл конфликт между некоторыми нефтяниками и служащими, что украшали городскую площадь во время подготовки к празднованию. Произошли беспорядки, были совершены нападения на помещения «Озенмунайгаза», на некоторые торговые центры и другие здания.

Полиция реагировала быстро. Без каких-нибудь попыток кого-то задержать или применить несмертельные средства (водомёты или слезоточивый газ), полицейские открыли огонь из автоматического оружия по беззащитной толпе. Полиция продолжала стрелять и когда демонстранты разбегались, стреляла некоторым людям в спину. Когда толпа отступила, полицейские били большими дубинками раненых и находящихся без сознания, которые лежали на земле. Хотя казахское правительство запретило доступ в район этих событий правозащитным и другим неправительственным организациям, жители преодолели стену секретности и обмана: видеозаписи расстрела появились на YouTube[3].

Аким (мэр) Жанаозена впоследствии сказал журналистам, что было убито 16 человек и ранено 64. Закрытие доступа к району событий на протяжении нескольких недель после убийств сделало невозможным проверку достоверности утверждений, что убитых было намного больше. Полиция также открыла огонь по демонстрантам в соседнем Шетпе, убив одного человека[4].

После расправы в Жанаозене прошли полицейские облавы на нефтяников и их сторонников. В июне 2012 года 37 жителей Жанаозена оказались в роли обвиняемых во время судебных процессов, в которых использовались наиболее общие нормы, такие как запрет «массовых беспорядков», «разжигание социальной, национальной или религиозной вражды» и «умышленное разрушение или нанесение вреда чужой собственности». Семнадцать человек были приговорены к тюремному заключению от трёх до пяти лет, другие получили условные или нетюремные приговоры.

Активисты и другие открытые помощники нефтяников понесли самые суровые наказания. Роза Тулетаева, 46-летняя мать троих детей, выступавшая в роли главного оратора, защищая права бастующих, была приговорена к семи годам заключения. Среди прочих активистов, получивших суровые приговоры, — лидер забастовщиков Максат Досмагамебетов (6 лет); Танатар Калиев, один из первых рабочих, пожаловавшихся на пытки со стороны полиции в суде (4 года); Талгат Сактаганов, который ездил, чтобы сообщить о деле нефтяников европейским парламентариям (4 года); Нарын Джарылгасынов (6 лет) и Канат Жусипбаев (6 лет).

Приговоры участникам событий в Жанаозене стали известны после оглашения приговоров 1 мая в посёлке Шетпе, где четверо активистов получили от 4 до 7 лет. Ещё шесть человек было амнистировано, один был оправдан, а один получил условный срок.

Особенно ужасным во всех этих судебных делах было то, что много подсудимых и свидетелей столкнулись с пытками со стороны следователей. Эта варварская практика сочеталась с множеством других нарушений основных принципов законности (например, подсудимые не имели доступа к адвокатам; распространённой практикой было использование анонимных свидетелей; освещению этих дел в СМИ систематически создавали препятствия). В отчёте Фундации открытого диалога были упомянуты такие случаи: Максат Досмагамбетов (побои и унижения), Эсенгельды Абдрахманов (туберкулёз не лечили, неоднократно прыгали на нём, несколько раз раздевали и окунали в холодную воду), Танатар Калиев, чьи выбитые силой показания были использованы для того, чтобы осудить других, хотя он позже отрёкся от них (били, запугивали семью, раны отказывались лечить), Шабдал Уткилов (душили) и Роза Тулетаева (подвешивали за волосы, душили, били железным прутом) (Open Dialog Foundation 2012).

В октябре 2012 года ведущий казахский правозащитник Галим Агелеуов сообщил на заседании ОБСЕ в Варшаве подробности пыток, применённых против 11 свидетелей и 20 подозреваемых. Реакция «демократических» западноевропейских стран, корпорации каждой из которых покупали значительные объёмы казахской нефти, была вялой. Тем временем первый свидетель, на которого ссылался Агелеуов, 20-летний Александр Боженко, признавшийся, что после избиения следователями он лжесвидетельствовал против знакомых, был убит неустановленными лицами в Жанаозене десять дней спустя (Агелеуов 2012).

Реакция власти

Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев двойственно отреагировал на расправу. С одной стороны, он пытался обвинить подчинённых в кризисе нефтяной отрасли и провести кадровые замены среди руководителей для возобновления порядка. С другой, он санкционировал намного более масштабные репрессии против политической оппозиции и СМИ.

«Игра в поиски виновных» сначала зацепила одного из ближайших соратников Назарбаева — его зятя Тимура Кулибаева, который был уволен с одной из своих должностей — должности руководителя государственной холдинговой компании «Самрук-Казина». Назарбаев требовал восстановления бастующих на работе, и было подсчитано, что к апрелю 2012 года свыше 2 тысяч из них опять получили работу. (Lillis 2012).

Помимо этого, суды наказали старших офицеров полиции, которые принимали участие в расправе в Жанаозене. 28 мая пять офицеров были приговорены к пяти и шести годам заключения за «злоупотребление властью или официальными полномочиями, что повлекло серьёзные последствия, с применением оружия». Конфискация имущества была отменена в результате апелляции. Трое ведущих руководителей «Казмунайгаза», которые присвоили средства, направленные на программы развития в Жанаозене, тоже были приговорены к тюремному заключению за коррупционные растраты.

Однако ошибкой было бы считать, что власть действовала полностью объективно. Очевидно, полицейских, открывших огонь из автоматов в сторону невооружённых протестующих, было больше, чем пять. Учитывая тяжесть преступлений, признание их виновными в «превышении власти или служебных полномочий» является на удивление мягким. К тому же, как отмечают участники событий, ни один полицейский не преследовался по казахской статье «убийство при превышении мер, необходимых для задержания правонарушителя».

В любом случае, кадровые ротации в руководстве нефтяных месторождений затмило большое государственное наступление на оппозицию — на тех., кто осмелился выступить в поддержку нефтяников. После ряда арестов показательные судебные процессы против трёх политических активистов — Владимира Козлова, лидера оппозиционной группы «Алга!» Серика Сапаргали и Акжанта Аминова (который уже арестовывался во время забастовки 2011 года) — были проведены в Актау. В октябре 2012 года Козлов был приговорён к шести годам лишения свободы по политическим обвинениям («разжигание социальной вражды» и т.д.), непосредственно связанным с его поддержкой бастующих нефтяников. Сапаргали и Акимов были приговорены к более коротким испытательным срокам (Solicitors International Human Rights Group 2012). Другой заметный оппозиционер, директор театра Болат Атабаев, был арестован, однако вскоре отпущен без выдвижения обвинения.

После этих дел началось беспрецедентное давление на СМИ. В ноябре и декабре 2012 года прокуратура пыталась закрыть восемь газет и 23 сайта — включительно с ведущими независимыми источники новостей, такими как «Республика» и «Время». Эти меры положили конец открытому, независимому распространению информации в границах Казахстана. Судебные дела также коснулись сетей Twitter и Facebook и других социальных медиа, использовавшимися активистами. Часто обвинения в экстремизме выдвигались против журналистов — часто в отношении их освещения событий на нефтяном месторождении. Организации журналистов предупреждают о том, что, в отличие от обвинений в клевете, которые использовались ранее, обвинения в экстремизме потенциально могут повлечь за собой суровые наказания для журналистов.

Выводы

В декабре 2012 года общественные активисты в Алматы, крупнейшем городе Казахстана, организовали семинар, чтобы обговорить уроки событий в Жанаозене. Ниже в приложениях приведены фрагменты из речи Евгения Жовтыса, одного из ведущих казахских правозащитников, который принимал активное участие в попытках защитить жертв государственных репрессий на нефтяном месторождении.

С моей точки зрения — точки зрения социалиста и интернационалиста из Западной Европы, который в течение продолжительного времени имел связи с трудовыми и социальными движениями в постсоветских странах — следует сделать три блока выводов: об организации рабочего класса, о месте Казахстана в мировой экономике и о международной солидарности.

1. Об организации рабочего класса

Забастовочная волна 2011 года в каком-то смысле была пиком борьбы рабочих на постсоветском пространстве. В это действие были вовлечены много тысяч рабочих и членов их семей, оно продолжалось на протяжении многих месяцев и ударило в самое больное место постсоветской элиты, так как касалось нефтяных месторождений — самого важного для целой системы власти и денег в регионе. По своему масштабу и размаху забастовку (поскольку она охватила целое сообщество), возможно, можно сравнивать со стачкой британских шахтёров 1984–1985 годов, во время которой бастовали 140 тысяч шахтёров и членов их семей — большинство из них на протяжении целого года; другие рабочие были задействованы в кампании солидарности; бастующие и члены их сообщества неоднократно принимали участие в ожесточённых столкновениях с полицией, что привело к тысячам арестов и ранений, девяти смертям и сотням тюремных заключений.

Тем не менее, эта аналогия ограничена по двум причинам. Во-первых, задания рабочих очень отличались. В восьмидесятых годах правящий класс Британии решил, что лучший способ разобраться с шахтёрами и их сообществом — это избавиться от угольной зависимости и, как следствие, от шахтёров и их труда, который был частью британской капиталистической экономики ещё с ХІХ века. После забастовки шахтёров в 1972 году (добившейся значительных уступок, направленных на улучшение жизненных стандартов и условий труда) и 1974 года (помогшей сбросить тогдашнее консервативное правительство) элита Британии начала разрабатывать стратегию получения энергии для экономики из альтернативных источников — речь шла в основном об атомной энергии, нефти, газе и импортированном угле — чтобы можно было закрыть шахты и лишить шахтёров их роли в промышленности. Как только началось исполнение замысла о закрытии большинства британских шахт, в ответ вспыхнула забастовка 1984 года. Шахтёры и их семьи понимали, что не только их материальное благополучие, но и их способ жизни и связи в их сообществе оказались в опасности. Все эти обстоятельства значительно отличаются от того, что произошло в западном Казахстане в 2011 году. Там рабочие боролись за то, чтобы усилить свое влияние на промышленность, которая быстро развивается и чья значимость на мировых энергетических рынках возрастает. В этом смысле, наверное, эти стачки ближе к борьбе британских шахтёров в конце ХІХ или в начале ХХ века, а не к событиям 1984–1985 годов.

Другой круг проблем, которые отличают Казахстан 2011 года от Британии 1984 года, охватывает традиции организации и политического выражения, которые рабочие и их сообщества имели к моменту начала борьбы. В Британии Национальный профсоюз шахтёров (National Union of Mineworkers; NUM) возник ещё в начале ХХ века, вместе с железнодорожным, транспортным и другими профсоюзами, и был связан с Лейбористской партией, сформировавшейся перед Первой мировой войной для представительства интересов рабочего класса в парламенте. NUM и реформистская социал-демократия всегда были тесно связаны: очень часто лидеры шахтёрского профсоюза становились представителями Лейбористской партии в парламенте. Однако на уровне рабочих мест сильные традиции рабочей организации сохранялись и заняли ведущее место во время забастовок семидесятых годов. В 1981 году традиционное социал-демократическое руководство NUM было заменено на выборах группой во главе с Артуром Скаргиллом, «левым» лидером, который имел связи как с рабочими-активистами, так и с Коммунистической партией. Просталинистское прошлое Скаргилла и его политика — это слишком сложная тема, которую я не буду раскрывать в этой статье. Для заданий данной публикации важно то, что когда в 1982 году развернулась борьба против закрытия шахт, достигшая кульминации во время забастовки 1984–1985 годов, рабочие усвоили намного более широкие, чем обычный арсенал профсоюзов, методы борьбы (мобилизацию сообщества, призывы к солидарности со стороны других рабочих, физическую конфронтацию с полицией и штрейкбрехерами), и аппарат профсоюза не мешал рабочим. Союз также сопротивлялся ряду законов, введённых в семидесятых годах с целью укротить профсоюзную борьбу и заставить профсоюзы эффективнее дисциплинировать своих членов. Поэтому противостояние 1984–1985 годов превратилось в конфронтацию с государством, которая вышла за рамки обычных форм рабочей борьбы. Всё это отобразилось на итогах конфликта: хотя много шахт было закрыто и социальная структура сообществ очень сильно пошатнулась, это никак не было полным поражением. Опыт забастовки возобновил традиции солидарности и организации, которые распространились в сообществе шахтёров и за его пределами (Levy 2011).

Хотя я не настолько хорошо знаю о традициях борьбы в районе казахских нефтяных месторождений, могу предположить, что они крайне отличаются от британских традиций, которые в значительной мере повлияли на характер борьбы в начале восьмидесятых. Эта проблема, очевидно, требует дальнейшего изучения, однако предыстория уже хорошо известна. Месторождение было открыто в позднесоветский период, когда профсоюзы были тесно связаны с государством, а представители рабочих были фактически частью руководства предприятий. В таких условиях кто-либо, пытающийся создать независимую рабочую организацию любого типа, очень рисковал попасть под присмотр руководителей профсоюза, Коммунистической партии и КГБ. После этого могли последовать разнообразные средства давления и препятствования, включая такие «высшие» меры, как заключение в тюрьму или отправка в психиатрическую лечебницу. Рабочие пытались организовываться в таких крайне сложных условиях, однако в целом на территории СССР бюрократическая элита успешно подавляла эти попытки, а поколение рабочих, которые начали работать в позднесоветский период и продолжили в девяностых годах, несло на себе отпечаток государственного давления. Несмотря на забастовку советских шахтёров 1989-1990 годов — исторический поворотный пункт в деле рабочей организации — рабочие вступили в постсоветский период без традиций солидарности, которые развивались у британских шахтёров на протяжении ХХ века, но с тяжёлым наследием запугивания и разобщённости, без опыта представительской демократии. Я всегда считал утверждение, якобы общество в советское время было «атомизированное», преувеличением, но индивидуализация каждой социальной и групповой проблемы, мысль о том, что семьи или индивиды должны преодолевать проблемы самостоятельно, нехватка чувства организации сообщества распространены среди постсоветского поколения. Конечно, британские шахтёры, которые при содействии своих политических и рабочих организаций посетили Россию и Украину в начале девяностых, были шокированы не только ужасными условиями труда (в особенности неадекватными стандартами безопасности в шахтах), но и примитивным состоянием рабочих мест и солидарности сообществ на руинах «рабочего государства».

Всё это наследие наложило свой отпечаток на события 2011 года в Казахстане. «Жёлтые» профсоюзы в целом не изменили характер своей деятельности. Местные элиты инстинктивно прибегали к методам, свойственным советским временам: к арестам, обвинениям, идеологически окрашенному «признанию вины», даже к полицейским пыткам. Как я заметил выше, один из самых важных аспектов забастовок 2011 года состоял в способах, которыми рабочие пытались создать новые формы организации и преодолеть препятствие в виде этих «жёлтых» профсоюзов. Наблюдая со стороны, невозможно комментировать эти усилия, однако уроки для всех нас из этих событий станут, будем надеяться, более понятными спустя определённое время. Поскольку я в целом с оптимизмом оцениваю возможность рабочих и социальных движений преодолевать репрессии, надеюсь, что сообщества нефтяников западного Казахстана, несмотря на боль и страдания 2011 года, когда-то найдут способы, как взять власть в свои руки. Я не знаю, как и когда это может произойти. Однако тот факт, что промышленность растёт и этот рост обусловлен потребностью мирового рынка в казахской нефти, доказывает, что условия для этого формируются.

2. О месте Казахстана в мировой экономике

На казахских и азербайджанских месторождениях доминирует иностранный капитал. Они намного больше, чем российские месторождения, были открыты для иностранных компаний в девяностые годы. После развала СССР западные элиты начали считать Каспийский регион жизненно важным, т.к. он потенциально мог обеспечить притоки нефти на мировые рынки и природный газ для Европы, находясь при этом вне контроля России на севере или Ирана и других стран ОПЕК на юге. В девяностых годах, когда добыча нефти на международном рынке уменьшилась, немало крупнейших капиталистических стран (которые одновременно являются крупнейшими потребителями нефти) рассматривали Каспийский регион как наилучший потенциальный не-ОПЕКовский источник для увеличения поставки нефти. Китай во время быстрой экономической экспансии в 2000-х также присоединился к соревнованию за среднеазиатскую нефть.

В Казахстане, несмотря на то, что правительство Назарбаева на протяжении нефтяного бума увеличило долю казахского государства в больших нефтяных проектах, крупнейшими инвесторами в нефтяную промышленность остаются американские и европейские компании. (Их влияние несколько уменьшилось из-за быстрого притока китайских инвестиций в последние десять лет, но китайский подход отличается от подхода Европы и Америки. Тогда как западные компании, прежде всего, стремились к достижению наибольших объемов добычи, в первую очередь из сверхгигантского месторождения Кашаган в Каспийском море, Китай нуждался в наибыстрейшем получении нефти и газа, строил и финансировал нефтепроводы, чтобы поставлять запасы топлива на восток, и инвестировал в те месторождения, которые давали нефть для этих труб).

В результате всех этих процессов Казахстан был интегрирован в мировую капиталистическую экономику в роли зависимого поставщика сырья. Не связанные с нефтью секторы экономики фактически не развивались. Нефть составляет свыше половины прибыли государства от экспорта, свыше половины бюджетных поступлений от налогов и огромную долю ВВП. Её доля по всем показателям ещё больше выросла на протяжении 2000-х годов. Между 2000 и 2008-м годами доля «минеральных продуктов» (включая медь и цинк, а также нефть и газ, и не учитывая готовых продуктов из металла) по отношению к остальным статьям экспорта выросла с 56% до 73%, по сообщениям экономистки правительственного статистического агентства (Сырлыбаева 2009). Недавняя статистика от МВФ показывает рост доли нефти и газоконденсата (без учёта природного газа и металлов) в государственных экспортных статьях с 54% в 2009 году до 59% в 2011 году, и рост доли доходов от налогов на нефть и газоконденсат с 43% в 2009 году до 55% в 2011 году (IMF 2012).

Другими словами, казахская элита предельно зависима от нефтяных месторождений и обязана своим недавно обретённым богатством, положением и т.д. именно им. В других отраслях экономики она чувствует себя крайне неуверенно. Инфраструктура страны более интегрирована с российской, чем с инфраструктурой других стран Центральной Азии, но элита намного дальше дистанцировалась от российского доминирования, чем в других похожих на Казахстан странах. Благодаря общему нефтяному бизнесу с западными компаниями и развитию соответствующих отношений элита Казахстана не только стала крайне зажиточной, но и смогла в значительной мере дистанцироваться от России. Она хорошо осознаёт свою почти полную зависимость от нефти. Это, безусловно, помогает объяснить чрезвычайную нервозность, с которой элита боролась с рабочим движением на нефтяных месторождениях, и её готовность к применению силы и пыток

Связи между Казахстаном и крупными западными странами — потребителями нефти не ограничиваются прямыми инвестициями нефтяных компаний. Сформировались значительно более широкие финансовые и экономические связи: крупнейшие казахские компании, связанные с государством — в частности, «Казмунайгаз» — разместили акции на Лондонской фондовой бирже. Сверх этого, западные элиты также пытаются получить политические и стратегические преимущества благодаря отношениям с Казахстаном. Бывший британский премьер-министр Тони Блэр консультирует казахское правительство, имея с ним контракт на много миллионов долларов. Ричард Эванс, бывший глава British Aerospace, остаётся главой компании «Самрук-Казина». И, естественно, никто из них и слова не сказал о событиях в Жанаозене. Режим, безусловно, уверен, что и в дальнейшем будет пользоваться поддержкой западных «демократий» в своих усилиях, направленных на контроль и, при необходимости, уничтожение рабочих и социальных движений. Это тоже придаёт данной трудовой и социальной борьбе международного значения

3. О международной солидарности

Случались очень дружественные проявления международной солидарности с казахскими нефтяниками, однако они все ещё не достаточно серьёзны для того, чтобы на что-то повлиять. После расправы в Жанаозене люди из всего бывшего СССР и вне него забросали казахскую власть протестными письмами и телеграммами. Белорусские демократические деятели профсоюзов призвали местные силы специального назначения не принимать участия в репрессиях против казахских рабочих. Российские рабочие собирали деньги в поддержку семей жертв трагедии в Жанаозене. В западноевропейских странах были приняты резолюции, возле посольств Казахстана были организованы пикеты. Но наши общие усилия до сих пор не вызвали никаких серьёзных проблем для казахской элиты или её «демократических» покровителей. Убийцы и палачи по-прежнему не избавились от ощущения безнаказанности, которое они имеют благодаря своим связям с западными компаниями и правительствами. Для нашего движения — не только в Казахстане, а и на международном уровне — важно, чтобы мы продолжали борьбу.

Приложения

1. Уроки Жанаозена: социально-экономические, политические, юридические, моральные

Текст выступления Евгения Жовтыса на круглом столе в Алматы 13.12.12, который он сам передал для публикации на сайте Казахстанского международного бюро по правам человека и соблюдению законности.

Сокращения в тексте обозначены [...]. Полный текст можно прочитать на сайте.

Урок первый. Жанаозен продемонстрировал жизненную необходимость существования независимых профсоюзов.

Существование организованных представителей рабочих, которым бы они доверяли, которые координировали бы социальную активность, которые могли бы вести равноправный диалог с работодателями и представителями государственной власти, которые имели бы полномочия и компетентность для решения трудовых конфликтов.

События в Жанаозене продемонстрировали нехватку таких профсоюзов и организаций рабочих, хотя Казахстан и ратифицировал ряд конвенций Международной организации труда, в частности об обеспечении прав представителей рабочих, и взял на себя международные обязательства по этому поводу.

Власть и работодатели довольно недальновидно считают, что наличие «карманных» профсоюзов, которых не видно и не слышно — несмотря на экономические кризисы, сокращения, проблемы с оплатой и охраной труда — обеспечивает им контроль над социальной активностью рабочих

Тем не менее, когда ситуация заостряется, когда возникает конфликт, эти профсоюзы не способны ни говорить, ни действовать от имени рабочих. И тогда из среды рабочих возникают неформальные лидеры, которые действуют бессистемно — со всеми соответствующими последствиями.

На протяжении двух десятилетий власть вместе с работодателями, в том числе и иностранными, целенаправленно сопротивлялась созданию независимых профсоюзов, полагаясь на преёмника советских профсоюзов — Федерацию профсоюзов Казахстана.

Жанаозен должен прозвучать тревожным сигналом и для тех., и для других.

Урок второй. Жанаозен продемонстрировал неспособность власти на всех уровнях к ведению нормальных цивилизованных переговоров.

К сожалению, народ у нас никогда не рассматривался как объект принятия политических, экономических, социальных решений. К сожалению, народ у нас никогда не рассматривали как субъект принятия политических, экономических, социальных решений. Он всегда был объектом «заботы», манипулирования, контроля, подчинения, промывания мозгов. У нас с властью сложноподчинённые отношения. Они приказывают, мы подчиняемся.

Это не диалог, а монолог власти, который опирается на силовой ресурс. Поэтому, когда возникают конфликты, власть почти сразу прибегает к административному ресурсу. К угрозам, увольнению, давлению и т.д. Это её привычный и удобный инструментарий. Поэтому среди полицейских также нет специально обученных переговорщиков. Они или разгоняют, или, как это стало ясно из трагедии в Жанаозене, стреляют.

А без переговоров нельзя. Конфликты не решаются силой. В первую очередь, учиться вести переговоры нужно власти. На всех уровнях. Переговоры не бывают лёгкими, однако альтернативы им нет. Следует учиться договариваться, а не приказывать и «ломать через колено».

И, что ещё трагичнее, события в Жанаозене продемонстрировали, что правоохранительные органы абсолютно не готовы ни технически, ни организационно, ни профессионально к прекращению массовых беспорядков без применения смертоносного оружия.

[...][Здесь Евгений подробно привёл все требования международного права относительно применения оружия правоохранителями, обговорил в этом контексте события в Жанаозене.]

Урок третий. Общество крайне атомизированное, несолидарное, несочувствующее. Оно, как это было и в Советском Союзе, контролируется государством, зависит от него, боится его, им руководит государство, прямо или косвенно.

В стране несколько тысяч неправительственных организаций, которые предоставляют услуги, решают социальные проблемы, однако это нельзя назвать гражданским обществом, т.к. оно не объединяется ради защиты прав граждан, в т.ч. и от государства.

На протяжении нескольких месяцев несколько сотен человек стояли на площади, борясь за свои права, и кроме нескольких политиков и общественных деятелей, журналистов и правозащитников, они были всем безразличны. Только шок от расстрела всколыхнул общество.

Гражданское общество — это ответственность не только за себя и свою семью, но и за других. Вот такого общества у нас, к сожалению, нет.

Урок четвёртый. Юридический.

Почему-то все наши судовые и правоохранительные органы забыли, что при принятии решений, как свидетельствует наше собственное законодательство (не говоря уже о международном), следует руководствоваться не только принципами законности (т.е. ссылаться на нормы закона), а ещё и соображениями разумности и справедливости. Как решение по поводу выселения жителей Шанырака возле Алматы было, возможно, и обоснованным с точки зрения закона, однако было, очевидно, неразумным и несправедливым, так и решения правовых институтов государства во время трудовых конфликтов в Жанаозене часто были неразумными и несправедливыми. А несправедливость ощущается даже острее, чем законность или незаконность.

Все проведённые в связи с событиями в Жанаозене уголовные процессы наглядно продемонстрировали, что право настолько скрыто под политикой, под политической целесообразностью, что о соблюдении ключевых принципов уголовного правосудия — всесторонности, объективности, полноты, презумпции невиновности, равенства сторон и соревновательности, истолковании сомнений в пользу подсудимого — речь не идёт вообще. [...]

Урок пятый. О морали и аморальности

Как бы ни говорили о том, что политика — дело грязное, не бывает ни политики, ни общественной жизни, ни человеческих отношений без оценки их по моральным и этическим критериям.

В этой трагедии, кроме проявления настоящих человеческих качеств, мужества, стойкости, было много лжи, предательства и низости, неблагодарности и трусости, подлости и игры на наиболее низменных человеческих чувствах. Боюсь, что это крайне тревожный сигнал для всего нашего общества. Об этом следует очень серьёзно задуматься, пока сигнал не стал диагнозом.

События в Жанаозене и вокруг него — это одна из самых тяжёлых страниц в современной истории независимого Казахстана. И от того, какие выводы сделают из этого и власть, и общество, очень много зависит для нынешнего и будущих поколений.

2. Власть мстит писателю за участие в борьбе жителей стихийного поселения

Сейчас в разгаре кампания с целью освобождения казахского писателя-оппозиционера Арона Атабека, который отбывает 18-летний строк заключения после выступа в защиту жителей Шанырака возле Алматы, которые столкнулись с насильственной «расчисткой» их домов в 2006 году.

Семья писателя подчёркивает, что вынесение приговора Атабеку в 2007 году было преддверием репрессий, которые испытали активисты-нефтяники и те, кто выступал в их защиту. В 2012 году Аскар Айдархан, сын Атабека, сказал, что «то, что случилось в Казахстане сейчас [после расправы в Жанаозене], продолжает события в Шаныраке».

Атабек был заключён под стражу вместе с 23 другими активистами и жителями стихийного поселения, которые получили приговоры от 1 до 14 лет по разнообразным обвинениям.

Вдобавок к своему сроку за «организацию массовых беспорядков», Атабек в прошлом году был приговорён к двум годам одиночного заключения за «неповиновение» тюремной администрации.

В декабре 2012 года, когда Атабек был доставлен назад в тюрьму «Аркалык» в Кустанайской области для отбытия двух лет, Айдархан написал письма международным правозащитным группам, побуждая их протестовать против жестокого обращения с его отцом.

Айдархан говорит, что здоровье его отца в опасности, что он опасается за жизнь отца после недавней онлайн-публикации книги Атарбека с критикой казахского президента Нурсултана Назарбаева и других влиятельных лиц в стране. После заключения Атабека в 2007 году, его часто лишали нормальной еды и воды, доступа к свежему воздуху и солнечному свету, спортивным снарядам, письменным материалам. Его рукописи были конфискованы.

Атабек стал политическим активистом ещё в советскую эпоху и был решительным оппонентом казахского президента Нурсултана Назарбаева ещё с того времени. В декабре 1986 года он принял участие в демонстрации в Желтоксане, первом открытом протесте против советской диктатуры в Казахстане, и после этого добивался, чтобы открыли правду об убитых во время полицейского подавления митинга.

В 1992 году, вскоре после получения Казахстаном независимости, Атабек начал принимать активное участие в деятельности «национально-патриотических» групп. Он получили политическое убежище в Азербайджане после публикации оппозиционных газет, а в 1996 году вернулся в Казахстан.

Но то, что Атабек решился на открытую защиту жителей стихийного поселения в Шанираке, чьи жилища были разрушены во время насильственной, незаконной операции полиции, стало последней каплей — власть должна была отомстить ему.

Шанырак стал приютом для бездомных семей во время быстрого роста Алматы в начале 2000-х годов. Было подсчитано, что перед тем, как поселение было уничтожено, в нём было свыше 2000 жилых помещений, где проживало около 10 тысяч жителей.

Печально известная «расчистка» Шанырака случилась вскоре после обнародования 5 июля 2006 года закона «Об амнистии и узаконивании собственности». Власти города, ссылаясь на то, что жители поселения не смогли правильно зарегистрировать свою собственность, приказали им убираться. Атабек и другие оппозиционеры утверждали, что настоящей причиной было желание власти отдать землю застройщикам.

Атабек обращался к парламентариям, писал статьи, организовывал петиции и напоминал жителям поселения о конституционных правах, которые защищали их. Но жалобы Атабека и других активистов были проигнорированы. Полиция пыталась «зачистить» стихийное поселение силой, из-за чего возникло жестокое столкновение, в котором погиб офицер полиции. После этого началась облава на активистов.

Атабека судили и признали виновным в октябре 2007 года по обвинению в организации «массовых беспорядков», хотя не было доказательств, что он был рядом, когда возникли столкновения. Ему предложили помилование в обмен на признание вины, но писатель решительно отказался.

Атабек и дальше пишет в тюрьме, описывая незаконные и нечеловеческие тюремные условий на своём сайте (http://atabek-national.ucoz.ru), что ведётся его друзьями и членами семьи, которым он присылает свои письменные материалы.

---

По этой теме читайте также:

---

Примечания

Имя
Email
URL
Отзыв