Федеральные войска входят в город
На следующий день наши ученики остались дома. Напряженный и усталый город ждал, что скажет Белый дом.
Корреспонденты уселись в гостиной, пили кофе и спорили между собой о том, что может предпринять президент США.
Утром нам звонили из Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Звонили также родители, представители деловых кругов, профсоюзные деятели, и все задавали один и тот же вопрос: «Есть ли у вас какие-нибудь вести из Белого дома?»
Около 8.30 утра перед нашим домом остановился грузовик. Вышел высокий худощавый негр, подошел к двери и позвонил:
— Миссис Бейтс, вы получили что-нибудь из Вашингтона?
— Нет, непосредственно оттуда — ничего, — сказала я. — Но президент издал прокламацию...
Не успела я что-либо сказать о том, как я представляю себе содержание прокламации и ее значение, как он воскликнул:
— Будь прокляты эти прокламации! У нас конституция с 1789 года. Я сомневаюсь, что эти негодяи, которые вчера заняли наш город, умеют читать. Вчера вечером они вторглись в наш квартал, навели страх на жителей, закидали камнями наши дома, били стекла и тому подобное. Мы многое стерпели, потому что не хотели ставить под угрозу наших ребятишек, но я сомневаюсь, что негры и дальше станут терпеть, не давая отпора. Пожалуй, я сегодня не вернусь на работу, а проверю, в полном ли порядке мое ружье.
Он ушел.
В это время новая группа белых корреспондентов присоединилась к уже сидевшим в гостиной.
— Почему вы не в Центральной школе? — спросила я.
— Ха! Шутите? — ответил один за всех. — Сейчас там, перед школой, собралось около пятисот человек. Они издеваются над городской полицией, которая выстроилась перед баррикадой. И подлые же у них рожи! Мы едва оттуда выбрались, когда увидели, что полиция арестовала двух человек за то, что у них были резиновые шланги, налитые свинцом.
— А сейчас там есть кто-нибудь из представителей печати?
— Несколько. Но они держатся вместе.
Днем город был взбудоражен сообщением о том, что президент Эйзенхауэр приказал взять под федеральный контроль десятитысячную национальную гвардию штата Арканзас. Он также уполномочил министра обороны Чарлза Уилсона направить в город столько регулярных войск, сколько тот сочтет нужным, «чтобы поддержать любое распоряжение окружного федерального суда, которое распространяется на восточную часть Арканзаса, с целью покончить с обструкциями в отношении отправления правосудия в штате Арканзас, связанного с приемом негритянских детей в школы Литл-Рока и с посещением ими этих школ». Во исполнение этого приказа министр обороны перебросил из Форта Кэмпбелл (штат Кентукки) в Литл-Рок тысячу парашютистов. Это были солдаты 327-го пехотного полка 101-й парашютной дивизии «Скриминг игл».
Когда в лагерь Робинзона, армейской базы в окрестностях северной части Литл-Рока, прибыли негритянские и белые парашютисты, все корреспонденты покинули наш дом.
— Пойдемте с нами, миссис Бейтс! — крикнул один из них. — Неужели вы не хотите посмотреть, как войска вступят в город?
— Нет, — ответила я. — Но слава богу, что они уже здесь.
После того как газетчики уехали, я вышла прогуляться по лужайке. Мощный гул самолетов показался мне музыкой. Я прошлась по двору и увидела, как в соседних дворах женщины, прислушиваясь, поднимают головы. Я услышала сдержанный смех детей и только теперь поняла, как долго я его не слыхала. В эти дни их держали взаперти, а сейчас они высыпали во двор и на улицу. Из открытой двери кухни доносилось пение миссис Андерсон: «Никто не знает о пережитой мною беде...» Город, охваченный страхом, снова оживал.
К шести часам вечера под вой сирен длинная колонна грузовиков, джипов и штабных машин въехала в центр города, освещаемая прожекторами полицейских машин, которые сопровождали этот караван к Центральной школе. «Битва в Литл-Роке» началась.
Некоторые граждане, наблюдая за прибытием войск, плакали от радости. Другие проклинали федеральное правительство за то, что оно «вторглось в наш город».
Создавалось впечатление, что «монолитный Юг» уже не монолитен.
К нам прибежал молодой белый корреспондент, схватил меня за руки и стал кружить.
— Дэйзи, они здесь! Солдаты здесь! Неужели это вас не волнует? Неужели вы не счастливы?
— Взволнована — да! Но не счастлива, — сказала я после того, как он успокоился. — В то время когда приходится вызывать более десяти тысяч солдат, чтобы дать девяти негритянским детям возможность воспользоваться своими конституционными правами в демократическом обществе, я не могу чувствовать себя счастливой.
— Кажется, я понимаю, что вы чувствуете, — сказал корреспондент. — Вы думаете обо всех тех негритянских детях на Юге, которым в один прекрасный день так же придется бороться за свои права.
— Да, и я уверена, что таких боев будет много.
— А что теперь? — спросил он. — Возвратятся ли завтра дети в Центральную школу?
Я уклонилась от ответа. Я знала, что родители сидят как на иголках, ожидая от меня вестей, и что у них на уме тот же самый вопрос. Я решила пока не звонить им. Я ждала телефонного звонка Блоссома. Наконец около десяти часов вечера я позвонила родителям и сообщила им, что Блоссом так и не позвонил. Я предполагала, что утром толпа снова соберется у входа в школу, и считала, что детей нельзя посылать в школу независимо от того, будут там войска или нет.
Вскоре после полуночи позвонил Блоссом:
— Миссис Бейтс, я слыхал, что вы дали указания детям не ходить завтра утром в школу.
— Это верно.
— Но генерал Уокер заявил, что он прибыл сюда для того, чтобы водворить детей в школу. Поэтому необходимо, чтобы дети были у вас дома к 8.30 утра.
Генерал-майор Эдвин А. Уокер [1], командующий Арканзасским военным округом, был поставлен во главе 101-й парашютной дивизии и полиции штата, которая недавно была взята под контроль федеральных властей.
— Я не могу, — сказала я. — Я не смогу сообщить родителям. У нас есть договоренность, что если они мне нужны, то я им буду звонить до полуночи. Для
того чтобы они могли спокойно спать, они после полуночи снимают телефонные трубки.
Как я жалела, что сама не сделала того же, с тоской слушая теперь настойчивый голос Блоссома.
— Допустим, я смогла бы сходить к ним домой, но я не могу идти одна, — заявила я
— Я вызову Хокинса и Кристофа и попрошу их сопровождать вас, — ответил Блоссом. — Ждите, они скоро будут у вас.
Эдвин Хокинс был директором неполной средней школы в Данбаре, а Л. М. Кристоф — директором средней школы Хораса Манна; обе школы были негритянские.
Примерно в час ночи мы втроем вышли из дому. Первая наша остановка была кварталов за восемь от нашего дома; здесь жила пятнадцатилетняя Глория Рей. Мы стучали минут десять, пока в доме отозвались. Дверь чуть приоткрылась, и из нее высунулось дуло дробовика. За дверью стоял отец Глории.
— Что вам еще нужно, — спросил он довольно недружелюбно, пристально глядя на меня. Он забыл (во всяком случае, я надеюсь, что это было так) снять палец с курка и опустить ружье.
Мои глаза были прикованы к ружью, и я чувствовала, что стоявшие за мной Хокинс и Кристоф смотрят туда же. Самым любезным и дружелюбным тоном, на какой я была способна, и стараясь смотреть на него, а не на ружье, я сказала, что дети должны прийти ко мне к 8.30 утра, что таково указание Блоссома.
— Мне безразлично, чье это указание, пусть оно будет хотя бы самого президента Соединенных Штатов!— сказал он раздраженно. — Я не пущу Глорию! Ей уже дважды угрожала толпа, и с нее достаточно.
Кристоф и Хокинс стали уверять его, что у школы будут федеральные войска и детям ничего не будет угрожать. Все мы, конечно, добавили, что решение вопроса зависит только от него самого. Тут я решилась попросить его опустить ружье, и он его опустил. Я сказала, что если он передумает, то пусть приведет Глорию утром ко мне. Слегка пошатываясь, мы добрались до нашей машины
— Боже мой, — вздохнул Кристоф, - неужели нам придется пройти через это и у остальных родителей!
Дети жили в разных концах Литл-Рока, поэтому наше путешествие длилось более трех часов. После встречи с Реем стало ясно, что нам следует сообщать родителям, кто мы. Но осторожные родители продолжали встречать нас с ружьями в руках, хотя держались несколько спокойнее, чем Рей, и не возражали против изменения наших планов.
В 8.25 утра прибыли все ученики, кроме Глории. Зазвонил телефон:
— Миссис Бейтс, когда мы собираемся? — Это была Глория.
— Все уже здесь.
— Ждите меня!—сказала она. — Я сейчас!
Не прошло и десяти минут, как в дом со смущенной улыбкой вошел Рей, ведя Глорию. Он с гордостью посмотрел на свою дочку.
— Возьмите ее, Дэйзи. Она ваша. Она твердо решила пойти. Похоже, что она больше считается с вами, чем со мной.
Едва Глория подошла к товарищам, как меня вызвали к телефону. Чиновник канцелярии школы справлялся, собрались ли дети.
— Все девять, — ответила я. Мне сообщили, что к нам отправился конвой, который будет их сопровождать.
Пока мы ждали солдат, корреспонденты спрашивали ребят, как они себя чувствуют, а те, волнуясь, никак не могли членораздельно объяснить, какое значение они придают той миссии, которую выполняли войска. Прошло полчаса. Джеф, который стоял у окна, громко сообщил:
— Армия прибыла! Они здесь!
По Двадцать восьмой улице ехали джипы. Два джипа проехали мимо нашего дома и остановились в конце квартала, а два других — в другом его конце.
Парашютисты высыпали из машин и встали поперек улицы в обоих концах квартала.
Армейская машина остановилась перед нашим домом. Пока фотографы с риском для жизни пристраивались на крышах машин и домов, приступая к съемкам, парашютист, ответственный за операцию, выпрыгнул из машины и направился в наш дом. Когда он подходил, я слышала, как Миниджин восторженно восклицала:
— Посмотрите на них, они такие молодцы! Я прямо на седьмом небе, как только я на них посморю! — Затем она торжественно добавила:—Первый раз в жизни я чувствую себя американской гражданкой!
Я открыла дверь подошедшему офицеру. Он отдал мне честь и громким голосом, прозвеневшим в тишине гостиной, где несколько друзей и родители девяти школьников собрались, чтобы стать свидетелями этого исторического момента, сказал:
— Миссис Бейтс, мы готовы сопровождать детей. Мы доставим их к вам домой в пятнадцать тридцать.
Я наблюдала, как ребята шли за ним по тротуару. Другой парашютист открыл дверцу машины, и они сели. Возвращаясь в комнату с не слишком сухими глазами, я увидела слезы радости и счастья на глазах родителей, наблюдавших, как отъезжают ребята.
Пока солдаты 101-й парашютной дивизии доставляли негритянских учеников на занятия, в Центральной школе и вокруг нее происходили драматические события.
Ответственный за операцию, генерал-майор Эдвин А. Уокер, выступал в школьном зале перед учащимися и разъяснял им задачу, возложенную на его войска:
— ...Вам нечего опасаться моих солдат, и никто не будет мешать вашему приходу и уходу из школы или препятствовать вашим занятиям. Однако было бы нечестно с моей стороны, если бы я вас не предупредил, что я намерен использовать все необходимые средства, чтобы предотвратить любое вмешательство, направленное против осуществления плана, намеченного Школьным управлением...
На расстоянии квартала от школы небольшая группа ярых сегрегационистов воспротивилась приказу майора Джеймса Мейерса мирно разойтись по домам. Майор повторил свой приказ, но мрачная, зловещая толпа отказалась выполнить его. Он передал по радио запрос о присылке подкреплений. Около тридцати солдат немедленно ответили на вызов; на них были стальные каски, винтовки с примкнутыми штыками, противогазы, а на плечах висели походные рации. Солдаты опустили винтовки и медленно, но решительно двинулись в гущу толпы. Толпа быстро расступалась, продолжая выкрикивать оскорбления по адресу солдат. За несколько минут улицы, которые в течение многих дней были забиты охваченной ненавистью толпой и засыпаны окурками, недоеденными бутербродами, перегоревшими лампочками от карманных фонариков, стали непривычно тихими.
 Под охраной федеральной армии |
В 9 часов 22 минуты девять негритянских учеников торжественно переступили порог Центральной средней школы, окруженные двадцатью двумя парашютистами. Над школой кружил армейский вертолет. Вокруг массивного кирпичного здания школы стояли 350 парашютистов. Десятки журналистов, фотокорреспондентов, операторов телевидения мгновенно бросились к телефонам, к пишущим машинкам и на телевизионные студии, и через несколько минут весь мир, который, затаив дыхание, следил за развернувшимися в Литл-Роке событиями, узнал, что девять негритянских школьников под прикрытием военной мощи Соединенных Штатов Америки наконец-то вступили в «землю обетованную».
Днем, когда кончились занятия в школе, конвой проводил учеников ко мне домой. Здесь мы провели первое из тех многочисленных совещаний, которые нам пришлось провести в последующие лихорадочные месяцы.
Я всматривалась в лица всех школьников, начиная от слабенькой, исхудавшей Телмы Матершед, которая страдала сердечной недостаточностью, до ладно скроенного крепыша Эрнста Грина, самого старшего из них. Они расселись в комнате, притихшие и сосредоточенные, и это было вполне понятно. Слишком много они пережили за эти безумные недели, чтобы быть иными.
Я спросила, тяжелый ли был у них сегодня день. «Не особенно», — ответили они. Некоторые белые ученики были настроены дружелюбно и даже приглашали их с собой завтракать. Некоторые были безразличны, и лишь немногие ученики проявили открытую враждебность.
Минниджин Браун сообщила, что школьные товарищи даже пригласили ее стать членом клуба веселых песен.
— Тогда почему же у вас такие вытянутые лица? — полюбопытствовала я.
— Не хотите же вы, — высказался Эрнст, — чтобы мы прыгали от радости?
Кто-то из них сказал:
— Но, Эрнст, мы все-таки добились своего, мы зачислены в Центральную школу, и это совсем не грустно.
— Конечно, мы в Центральной школе, — тут же ответил Эрнст несколько раздраженно. — Но как мы этого добились? Мы туда вошли, потому что нас охраняли парашютисты. Какая победа! — сказал он с сарказмом.
— Ты что, жалеешь, что президент вызвал войска?— спросил кто-то.
— Нет, — заявил Эрнст, — я только жалею, что он вынужден был так поступить.
