Компания, в которой я служу вот уже три года, одна из самых больших в мире: а в ней тридцать четыре тысячи служащих в Соединенных Штатах и за океаном. Мы живем единой счастливой семьей и во многих отношениях чрезвычайно похожи друг на друга, по крайней мере так кажется со стороны.

За исключением заведующего и его заместителя, весь наш отдел рекламы помещается в одной большой комнате. Мы работаем без суеты, с потолка сквозь матовые плафоны льется мягкий дневной свет, под ногами, от стены до стены, толстый ковер. Обычные конторские шумы приглушены. Негромко стучат пишущие машинки. Изредка кто-нибудь беззлобно пошутит – и снова тихо. Я словно попал в кессонную камеру, где нет никакого давления.

С тех пор, как я здесь служу, я ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь с кем-нибудь разговаривал сердито или хотя бы раздраженно. Было бы неверно сказать, что наши служащие – народ вялый и скучный. Они курят, пьют, ухаживают за женщинами, ездят за город, катаются на лыжах, ходят на моторке, читают, бывают в кино, разъезжают на мотоциклах – как и все прочие. На службе они почти при любых обстоятельствах знают, что и как надо делать (обычно сперва спросив совета). Но, мне кажется, почти все они утратили одно – темперамент, вернее, пыл. Бывают горячие лошади. Так вот служащие нашей компании – не горячие люди. Им, пожалуй, не хватает способности разъяриться, упрямиться, когда их личности что-то угрожает, – потому что в нашей фирме личности ничто не угрожает. Скорее личность постепенно атрофируется за ненадобностью.

И дело вовсе не в том, что компания заставляет нас вести себя определенным образом. Это теперь не принято. Большинство наших служащих живет и говорит одинаково, и даже мысли наши в главном сходятся, а все потому, что компания так хорошо с нами обращается.

По правде говоря, надо бы отказаться от привычных представлений, будто фирмы большого бизнеса – по самой своей природе бессердечные эксплуататоры, будто они обезличивают людей...

Однако необходимо остерегаться, как бы незаметно для себя не стать чересчур податливыми.

Как я теперь понимаю, я становился все больше доволен жизнью. Если вас интересуют симптомы, то вот некоторые из них: 1) вы замечаете, что строите планы пассивного существования, думаете только о сбережениях да о пенсии и вовсе не стремитесь двигаться вперед, обгоняя других; 2) вас перестает раздражать бестолковость, вы пожимаете плечами и принимаете мир таким, каков он есть; 3) вы становитесь менее требовательны и начинаете удовлетворяться второстепенным; вам кажется, что критиковать окружающее непорядочно; 4) ничто вас не волнует; 5) вы замечаете, что довольствуетесь пустопорожней болтовней и ничуть не стремитесь к серьезному разговору.

В пору такого довольства я интересовался лишь тем, что требовалось от меня по службе. Я стал весьма приятен в обхождении со всеми без разбору и для каждого имел наготове милую шутку. В конце концов мне напомнили, что все это – признаки ожирения души. А потом несколько случаев, происшедших один за другим, помогли мне понять, что со мной неладно.

Подчас мне кажется, будто я существую в лимбе, душа не грешная и не праведная. Чувствуешь себя под чрезмерной неотступной опекой – и не испытываешь ни малейшей благодарности. Пока я на службе, я точно под стеклянным колпаком. Я даже заболеть не могу. Это может показаться смешным, но когда компания проводила профилактические уколы против гриппа, я совершенно нелепо отказался: мне почему-то хотелось справиться с болезнью своими силами.

По этой теме читайте также: