В ночь на 30 июня 1934 года, когда Гитлер устроил свою первую кровавую чистку, как раз в самый разгар ее, Сталин созвал в Кремле внеочередное заседание Политбюро. Еще до того как мир узнал о гитлеровской расправе, Сталин уже принял решение, каким будет его следующий шаг в отношении к нацистскому режиму.
Я работал тогда в Разведуправлении Генштаба Красной Армии в Москве. Мы знали, что в Германии вот-вот должен разразиться кризис. Все секретные сообщения, которые поступали к нам оттуда, подготовили нас к любой неожиданности. Как только Гитлер приступил к чистке, мы стали получать из Германии экстренные сообщения.
В ту ночь я со своими сотрудниками лихорадочно готовил сводку сообщений для наркома обороны Ворошилова. Среди тех, кого вызвали на заседание Политбюро, был и мой начальник генерал Берзин, нарком по иностранным делам Максим Литвинов, Карл Радек, в то время заведующий Информбюро при ЦК ВКП(б), и А. X. Артузов, начальник Иностранного отдела ОГПУ.
Внеочередное заседание Политбюро было созвано с целью рассмотрения возможных последствий гитлеровской чистки для нынешнего режима в Германии и ее влияния на советскую внешнюю политику. Согласно секретной информации, которой мы располагали, чистка затронула два крайних крыла оппозиции Гитлеру. Существовала группа во главе с капитаном Ремом, состоящая из радикалов нацистской партии, недовольных умеренностью политики Гитлера. Они мечтали о «второй революции». Во вторую группу входили офицеры германской армии, возглавляемые генералами Шлейхером и Бредовом. Последние рассчитывали на реставрацию монархии. Обе группы вошли в контакт друг с другом с целью свержения Гитлера, причем каждая из них рассчитывала на свою победу в случае успеха задуманного. Спецдонесения из Германии, однако, сообщали о том, что военные гарнизоны в центральных областях и основной состав офицерского корпуса оставались верными Гитлеру.
В Западной Европе и Америке гитлеровскую чистку истолковали как признак ослабления нацистского режима. В советских кругах находились и такие, кто хотел верить в то, что новые события предвещают крах правления Гитлера. У Сталина таких иллюзий не было. Он подвел итоги совещания в Политбюро следующими словами:
«События в Германии вовсе не означают падения нацистского режима. Напротив, они должны привести к консолидации аппарата этого режима и укреплению позиций самого Гитлера».
С этим заявлением Сталина Берзин вернулся с совещания в Кремле.
Охваченный желанием узнать результаты заседания, я ждал в управлении возвращения Берзина всю ночь. У нас было строгое правило, гласящее, что никто, даже сам начальник Разведупра, не имеет права брать секретные документы домой, поэтому я знал, что Берзин обязательно вернется в управление.
По высказыванию Сталина можно было судить, каким курсом будет следовать советская внешняя политика. На совещании было решено любой ценой вынудить Гитлера заключить договор с Советским правительством. Сталин всегда считал, что с сильным противником надо договариваться как можно раньше. События ночи 30 июня убедили его, что позиции Гитлера достаточно сильны. Для Сталина такой курс вовсе не означал чего-то нового. Это не был радикальный отход от его прежней политики по отношению к Германии. Он всего лишь решил удвоить свои усилия по налаживанию дружеских связей с Гитлером. Вся политика Сталина в отношении нацистского режима за все шесть лет существования последнего предопределила его оценку нынешнего хода событий. Он признал в Гитлере подлинного диктатора.
Представление о том, что Сталин и Гитлер - смертельные враги, бытовавшее вплоть до недавнего заключения советско-германского пакта,- чистейший миф. Эта искаженная картина была создана с помощью умелого камуфляжа и пропагандистской шумихи. На самом же деле Сталин вел себя как настойчивый проситель, которого не смущают категорические отказы. Реакция Гитлера была враждебной. Сталиным же руководил страх.
Если в Кремле и был кто-то, чье настроение можно было назвать прогерманским, то таким человеком с самого начала был Сталин. Он приветствовал сотрудничество с Германией с самого момента смерти Ленина и не изменил ему, когда к власти пришел Гитлер. Напротив, триумфальная победа нацистов укрепила его убежденность в необходимости искать дружбы с Берлином. Японская угроза на Дальнем Востоке только подстегнула его шаги в этом направлении. Он питал величайшее презрение к «слабым» демократическим правительствам и в равной степени уважал «могучие» тоталитарные государства. Он неизменно руководствовался правилом, что надо поддерживать добрые отношения со сверхдержавой.
Вся сталинская международная политика последних шести лет представляла собой серию маневров, рассчитанных на то, чтобы занять удобную позицию для заключения сделки с Гитлером. Когда Сталин вошел в Лигу Наций, когда он предлагал создать систему коллективной безопасности, когда он заигрывал с Францией, флиртовал с Польшей, обхаживал Великобританию, посредничал в Испании, он действовал с оглядкой на Берлин в надежде, что Гитлер учтет его старания завязать дружбу.
Своего апогея сталинская политика достигла 10 марта 1936 года, в день заключения секретного германо-японского соглашения, проходившего под видом антикоминтерновского пакта. Условия этого секретного соглашения, текст которого попал в руки Сталина главным образом благодаря мне и моим сотрудникам, окончательно убедили его в необходимости искать союза с Гитлером. В начале 1937 года возможность такой сделки стала реальной. Вряд ли в то время кто-нибудь предполагал, что все это приведет к подписанию в августе 1939 года советско-германского договора.
Прошло два года с того момента, когда Сталин начал открыто демонстрировать перед всем миром свое дружеское расположение к Германии. 10 марта 1939 года, вслед за аннексией Австрии и оккупацией Судетской области, он впервые публично высказал свое мнение об этих потрясших всех захватнических действиях нацистов. Мир был ошеломлен прозвучавшим дружеским тоном по отношению к Гитлеру. Всеобщее потрясение вызвало вторжение Гитлера тремя днями позже на территорию Чехословакии. Весь ход сталинской политики заигрываний с Гитлером - как явных, так и секретных - указывал на то, что, чем агрессивней, становилась гитлеровская политика, тем настойчивее были старания Сталина умиротворить Германию.
Советско-германское сотрудничество стало фактом задолго до прихода Гитлера к власти и даже задолго до возвышения Сталина. Союз Москва - Берлин был сформулирован еще в 1922 году договором в Рапалло. Тогда с Советским Союзом, так же как и с Германской республикой, совершенно не считались, обе страны не пользовались никаким кредитом у союзников, обе они противились созданию Версальской системы и по-прежнему сохраняли традиционные торговые связи друг с другом и общность интересов.
Теперь стало общеизвестным, что за эти десять лет до триумфа нацистов была достигнута секретная договоренность между рейхсвером - германской армией и Красной Армией. Советская Россия способствовала тому, что Германской республике удалось обойти пункт Версальского договора, запрещающий подготовку высших артиллерийских и танковых кадров, а также развитие авиации и химических средств ведения войны. Все это удалось проделать на советской территории. Со своей стороны Красная Армия получила возможность пользоваться услугами германских военных советников. Обе армии обменивались информацией. Общеизвестно также, что в течение всего этого десятилетия советско-германская торговля процветала. Немцы вкладывали свой капитал в советскую промышленность и получали концессии в Советском Союзе. Советское правительство закупало в Германии оборудование и приглашало на работу немецких технических специалистов.
Такова была ситуация к тому моменту, когда зловещая фигура Гитлера приняла конкретные очертания. За семь или восемь месяцев до его прихода к власти, в начале лета 1932 года, в Данциге я имел беседу с одним из высших военных чинов германского генерального штаба, убежденным монархистом, специально прибывшим из Берлина с явным намерением встретиться со мной. Это был военный старой закалки, веривший в идею реставрации германской империи в сотрудничестве с Россией. Мы обсудили с ним взгляды Гитлера, изложенные в его книге «Моя борьба». Германский офицер дал мне свой анализ складывающейся ситуации, заключив его словами:
«Пусть придет Гитлер и делает свое дело. А после мы, армия, быстро разделаемся с ним».
Я спросил офицера, не сможет ли он изложить свои взгляды в письменном виде, чтобы я мог отправить его записку в Москву. Он согласился. Его записка произвела в Кремле заметное впечатление. В то время преобладало мнение, что военные и экономические связи между Россией и Германией укоренились так глубоко, что Гитлер, придя к власти, едва ли сможет их игнорировать. Москва расценила угрозы Гитлера большевизму как маневр, облегчающий ему путь к власти. Они-де играют определенную роль и не нанесут ущерба коренным интересам наших двух стран, связанных сотрудничеством.
Сам Сталин почувствовал сильное облегчение, прочтя записку германского офицера. Будучи полностью осведомлен о содержании гитлеровской доктрины натиска на Восток, он все же по-прежнему склонялся к традиционному сотрудничеству между Красной Армией и рейхсвером и питал огромное уважение к германской армии и ее руководству во главе с генералом фон Сектом. Взгляды офицера германского генерального штаба соответствовали его собственным взглядам. Сталин рассматривал рост нацистского движения главным образом как реакцию на Версальский мир. Ему казалось, что с приходом Гитлера Германия добьется одного - она стряхнет с себя оковы Версальского договора. Советское правительство первым сделало попытку помочь освободиться от них. И было естественно, что Москву и Берлин сплотила единая оппозиция хищнической политике победивших союзников.
По этим причинам Сталин не делал никаких попыток разрушить после прихода Гитлера союз Москвы и Берлина. Напротив, он делал все возможное, чтобы сохранить его в силе. А Гитлер в течение своих первых трех лет у власти только и делал, что постепенно разрушал дружеские узы между армиями Советского Союза и Германии. Но это не обескуражило Сталина. Он с еще большим упорством продолжал искать способы поддерживать дружбу с Гитлером.
28 декабря 1933 года, через 11 месяцев после того как Гитлер стал канцлером, Молотов, выступая на съезде Советов, подтвердил приверженность сталинской политике в отношении Германии:
«Наши отношения с Германией всегда занимали особое место в нашей международной политике... Со стороны Советского Союза нет причин для какого-либо изменения политики в отношении Германии».
На следующий день на том же съезде Советов нарком иностранных дел Литвинов пошел еще дальше, призывая налаживать взаимопонимание с Гитлером. Литвинов обрисовал программу отвоевывания германских территорий, изложенную в «Моей борьбе». Он высказался и о намерениях нацистов «огнем и мечом проложить себе путь на Восток, не останавливаясь у границ Советского Союза, и поработить народы этой страны». Вот его слова:
«Вот уже десять лет мы связаны с Германией тесными экономическими и политическими узами. Мы - единственная великая держава, не пожелавшая иметь ничего общего с Версальским договором и его последствиями. Мы отказались от прав и привилегий, которые сулил этот договор. Германия заняла первое место в нашей внешней торговле. И Германия, и мы сами получали исключительную выгоду из политических и экономических связей, установленных между нами (Председатель ЦИК Калинин с места: «В особенности Германия»). Основываясь на этих отношениях, Германия смогла более смело и уверенно разговаривать со своими вчерашними победителями».
Этот намек, смысл которого подчеркнул своим восклицанием Калинин, был рассчитан на то, чтобы напомнить Гитлеру о роли России, способствовавшей тому, что он смог бросить вызов странам-победительницам. Затем Литвинов сделал следующее официальное заявление:
«Мы хотим иметь с Германией, как и с другими государствами, самые лучшие отношения. Советский Союз и Германия не извлекут из этих отношений ничего, кроме выгоды. Мы, со своей стороны, не имеем никаких стремлений к экспансии ни на Западе, ни на Востоке, ни в каком-либо другом направлении. Мы хотели бы услышать то же самое и от Германии».
Гитлер ничего подобного не сказал. Но и это не обескуражило Сталина. Напротив, он с удвоенной силой продолжал заигрывать с нацистским режимом.
26 января 1934 года в обращении Сталина XVII съезду ВКП(б) снова прозвучали те же мотивы. К тому времени Гитлер находился у власти ровно год. Он резко отклонил все политические заигрывания Москвы, не упустив, однако, возможность выговорить себе выгодные кредитные условия торговли с Советской Россией. Сталин расценил это как знак политической доброй воли. Обращаясь к съезду, он упомянул о тех элементах в нацистской партии, которые ратуют за возврат к «политике экскайзеровской Германии, благодаря которой когда-то была оккупирована Украина, предпринят поход на Ленинград, а Прибалтийские государства превращены в плацдарм для этого наступления». В политике германского правительства произошли перемены, сказал он, не за счет теорий национал социализма, а как следствие стремления рассчитаться с Версальским договором. Сталин опроверг утверждение о том, что перемена политики Советского Союза по отношению к Берлину объясняется «установлением фашистского режима в Германии», и протянул руку Гитлеру, произнеся следующее:
«Это неверно. Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной».
Протянутая Сталиным рука была проигнорирована Берлином. У Гитлера на сей счет были собственные мысли. Но Сталина это никоим образом не обескуражило. Он только решил сменить тактику. Рассматривая нацистскую агитацию за создание антисоветского блока как маневр Гитлера, он решил ответить на него контрманевром. Отныне Советское правительство будет выступать как поборник Версальской системы, войдет в Лигу Наций и даже в антигерманский блок. Угроза, заключенная в подобном курсе, по мысли Сталина, должна была привести Гитлера в чувство.
Для осуществления этого крутого поворота в политике Сталин выбрал одного из своих лучших журналистов. Нужно учитывать, что целое поколение советских людей было воспитано в сознании того, что Версальский мир был самым пагубным инструментом дипломатии во всей истории. В Советском Союзе только один человек мог успешно публично проделать этот трюк, рассчитанный на эффект внутри страны и за ее пределами. Таким человеком был Карл Радек, который сыграл такую трагическую роль в знаменитом процессе января 1937 года. Сталин выбрал Радека, чтобы он подготовил советское и мировое общественное мнение к восприятию этой тактической перемены.
В эти дни, то есть весной 1934 года, я часто встречался с Радеком в здании Центрального Комитета партии. Тогда ходило много слухов о поручении Радеку подготовить серию статей для создания обстановки в пользу предстоящего поворота в политике. Статьи должны были появиться одновременно и в «Правде», и в «Известиях». Рассчитывалось, что они будут перепечатаны во всем мире и внимательно рассмотрены во всех европейских правительственных канцеляриях. В задачу Радека входило реабилитировать Версальский мир, возвестить о наступлении новой эры дружбы с Парижем, убедить сторонников Советского Союза в том, что такая позиция гармонично согласовывается с коммунистическими принципами, и в то же время оставить дверь открытой для соглашения с Германией.
Часто бывая в кабинете Радека, я знал, что он ежедневно консультируется со Сталиным, встречаясь с ним иногда по несколько раз на дню. Каждая написанная им фраза тщательно изучалась Сталиным лично. Статьи были в полном смысле плодом совместного труда Сталина и Радека. Пока они были в стадии подготовки, нарком Литвинов не оставлял попыток достичь соглашения с Гитлером. В апреле он предложил Германии сообща создать механизм для сохранения и гарантии независимости и нерушимости границ Прибалтийских государств. Берлин отверг это предложение.
Статья Радека была повсеместно воспринята как предвестник поворота Советского Союза в сторону Франции и Малой Антанты и отхода от Германии.
«Германский фашизм и японский милитаризм,- писал Радек,- вступили на путь борьбы за передел мира против Советского Союза, Франции, Польши, Чехословакии, Румынии и Прибалтийских государств, против Китая и США. Однако британскому империализму хотелось бы, чтобы эта борьба была направлена исключительно против Советского Союза».
Однажды у меня с Радеком состоялся довольно серьезный разговор. Он знал, что мне известно о его задании. Я коснулся нашей «новой политики» и заговорил о том впечатлении, которое она произвела в информированных кругах.
Радека как будто прорвало.
«Только дураки могут вообразить, что мы когда-нибудь сможем порвать с Германией. Мои статьи одно дело, а жизненная реальность - совсем другое. Никто не даст нам того, что дала Германия. Для нас разрыв с Германией просто немыслим».
И Радек повел разговор о том, что мне было хорошо известно. Он говорил о наших отношениях с германской армией, которые даже при Гитлере находились в сильной зависимости от наших отношений с деловыми кругами Германии, и о том, что Гитлер сам под пятой у промышленников. Разумеется, Гитлер не пойдет против генерального штаба, который настроен в пользу сотрудничества с Россией. Разумеется, Гитлер не станет скрещивать шпаги с германскими деловыми кругами, занятыми с нами обширной торговлей. В этом вся суть германо-советских отношений.
Он назвал безмозглыми тех, кто полагал, что Советский Союз отвернется от Германии из-за преследований нацистами членов коммунистической и социалистической партий. Компартия разгромлена - это верно. Ее лидер Тельман в тюрьме. Тысячи ее членов заключены в концентрационные лагеря. Но это - лишь одна сторона дела. Нечто другое возникает, когда затрагиваются жизненные интересы Советской России. Эти интересы требуют и впредь придерживаться политики сотрудничества с германским рейхом.
Что же касается статей, которые он писал, то какое они имеют отношение к фактам? Это все дело большой политики. Такой маневр необходим. Сталин вовсе не намерен рвать отношения с Германией. Напротив, он ищет пути сближения Берлина с Москвой. Все это было элементарно для тех из нас, кто знал политику Кремля изнутри. Весной 1934 года никому из нас не снилось, что разрыв с Германией возможен. Мы все считали, что статьи Радека отражают сталинскую стратегию.
Литвинов отправился в поездку по европейским столицам под предлогом защиты интересов так называемого пакта Локарно, призванного обеспечить - с общего согласия всех заинтересованных стран - неприкосновенность существующих границ государств Восточной Европы. Он прибыл в Женеву. Его поездка породила массу слухов о готовящемся франко-русском сближении как следствии публикаций радековских статей. В то же самое время Сталин упрямо продолжал утверждать на заседаниях Политбюро: «И все же мы должны идти вместе с Германией».
13 июня 1934 года Литвинов сделал остановку в Берлине для совещания с бароном Константином фон Нейратом, тогдашним министром иностранных дел гитлеровского правительства. Литвинов предложил Германии присоединиться к выдвинутому им Восточноевропейскому пакту. Нейрат твердо отклонил приглашение, туманно объяснив это тем, что подобная договоренность увековечила бы Версальскую систему. Когда Литвинов намекнул, что Москва может подкрепить свои договоры с другими странами путем военных союзов, Нейрат ответил, что Германия не боится риска очутиться в подобном окружении.
На следующий день, 14 июня, Гитлер встретился с Муссолини в Венеции на обеде.
Последний резкий отпор Берлина не обескуражил Сталина. Через советских внешнеторговых представителей ему до сих пор удавалось убедить влиятельные германские круги в искренности своих стремлений найти взаимопонимание с Гитлером, давая им понять, что Москва и впредь будет предоставлять концессии Германии.
В то же время Сталин сделал попытку вынудить Польшу сформулировать свою политику в ущерб Германии. Никто не мог знать тогда, какой путь изберет Польша, и для решения этой проблемы был созван пленум Политбюро. Литвинов и Радек, а также представитель Комиссариата обороны были едины во мнении, что следует повлиять на Польшу, чтобы она действовала заодно с СССР. Единственным человеком, не согласным с этой точкой зрения, был начальник Отдела контрразведки ОГПУ Артузов. Он выразил мнение, что перспективы польско-советского союза иллюзорны. Раздраженный таким откровенным несогласием с мнением Политбюро, Сталин резко оборвал его словами: «Своими рассуждениями вы вводите Политбюро в заблуждение».
Эта реплика Сталина быстро обошла московские компетентные круги. «Дерзкого» Артузова тут же сочли человеком конченым. Последующие события подтвердили, что Артузов был прав. Польша взяла сторону Германии, и это, возможно, спасло Артузова на некоторое время. Артузов был обрусевший швейцарец, поселившийся в России в качестве учителя французского языка еще в царское время. Он участвовал в революционном движении перед первой мировой войной, а в 1917 году вступил в партию большевиков. Небольшого роста, седоволосый, с бородкой клинышком, любитель музыки, Артузов был женат на русской, его дети родились в Москве. В 1937 году он был арестован и расстрелян во время чистки.
Провал замыслов относительно Польши удвоил уверенность Сталина в необходимости продолжать заигрывание с Гитлером. Он использовал любые каналы для того, чтобы дать Берлину знать о своей готовности пойти на полюбовное соглашение. Гитлеровская кровавая чистка 30 июня немедленно подняла его в глазах Сталина. Гитлер впервые продемонстрировал Кремлю, что он сосредоточил власть в своих руках, что он диктатор не на словах, а на деле. Если у Сталина и были какие-то сомнения насчет способности Гитлера править железной рукой, то теперь эти сомнения рассеялись. С этого момента Сталин признал в Гитлере хозяина, который способен подкрепить делом свой вызов всему миру. Этим и ничем другим объясняется решение, принятое Сталиным ночью 30 июня, - заручиться любой ценой взаимопониманием с нацистским режимом.
Спустя две недели, 15 июля, Радек в статье, опубликованной в «Известиях», сделал попытку припугнуть Берлин, говоря о цели заключения московского соглашения со странами Версальского договора. Кончил он, однако, такой противоречивой фразой:
«Не существует причин, препятствующих тому, чтобы фашистская Германия и Советская Россия нашли взаимопонимание, ведь Советский Союз и фашистская Италия являются хорошими друзьями».
Предупреждение Гитлера, переданное через Нейрата о том, что Германия не побоится альянса со странами Версальского договора, побудило Сталина предпринять новый шаг.
В то время тесные контакты между Красной Армией и рейхсвером все еще продолжали существовать. Торговля между двумя странами была весьма оживленной. Поэтому Сталин смотрел на политический курс Гитлера в отношении Советского Союза как на маневр, дававший ему возможность занять удобную дипломатическую позицию. Не желая быть обойденным с фланга, он решил в ответ предпринять собственную широкомасштабную акцию.
Литвинов снова отправился в Женеву. Там в конце ноября 1934 года он провел переговоры с Пьером Лавалем на предмет заключения предварительного двустороннего пакта о взаимопомощи между Францией и Россией, оставшегося неподписанным, чтобы к нему смогли присоединиться другие страны. Протокол был подписан 5 декабря.
Пять дней спустя Литвинов выступил со следующим заявлением:
«Советский Союз по-прежнему выражает особое желание поддерживать наилучшие всесторонние связи с Германией. Таковы же, я уверен, и намерения Франции в отношении Германии. Заключение Восточно-европейского пакта позволит создать и дать ход дальнейшему развитию таких отношений между тремя странами, а также всеми, кто подпишет этот пакт».
На этот маневр Гитлер наконец-то отреагировал. Советскому правительству были открыты большие кредиты. Сталина это необычайно вдохновило. Он понял, что Гитлером руководили финансовые интересы.
Весной 1935 года, в тот момент, когда должен был состояться визит Антони Идена, Пьера Лаваля и Эдуарда Бенеша в Москву, Сталин достиг, по его мнению, своего самого большого триумфа. Германский рейхсбанк предоставил Советскому правительству долгосрочный заем в размере 200 миллионов золотых марок.
Вечером 2 августа 1935 года Артузов, я и другие сотрудники нашего управления собрались в Иностранном отделе ОГПУ на Лубянке. Это было накануне знаменитого перелета Леваневского Москва - Сан-Франциско через Северный полюс (Перелет С. А. Леваневского состоялся 5 августа - 13 сентября 1936 г. Прим. сост.). Нам должны были подать машину, чтобы мы могли присутствовать на аэродроме во время старта Леваневского и его двух товарищей. Пока мы ждали машину и запирали в сейфы бумаги, у нас возник разговор о наших отношениях с нацистским режимом. Артузов показал нам особо секретное донесение, только что полученное им от одного из наших крупных агентов в Берлине. Это был доклад, специально подготовленный для Сталина, - существуют ли в Германии сторонники Советского Союза и насколько они сильны?
После исключительно интересного анализа внутренней экономической и политической ситуации в Германии, характеристики элементов, недовольных правительством, оценки отношений Берлина с Францией и другими державами и преобладающих настроений в окружении Гитлера наш корреспондент приходит к такому заключению:
«Все попытки умиротворить и задобрить Гитлера с советской стороны обречены на провал. Основным препятствием на пути взаимопонимания с Москвой является сам Гитлер».
Доклад произвел на всех нас глубокое впечатление. Казалось, что логика и факты, содержащиеся в нем, не подлежат сомнению. Мы гадали, как воспримет его Хозяин. Артузов заметил, что оптимизм Сталина в отношении Германии все еще непоколебим.
- Знаете, что сказал Хозяин на последнем заседании Политбюро? - спросил Артузов. И процитировал:
«Как же сможет Гитлер начать войну против нас после того, как он предоставил нам такие займы? Это невозможно. Деловые круги в Германии слишком могущественны, и они диктуют события».
В сентябре 1936 года я выехал в Западную Европу, чтобы приступить к работе на моем новом посту руководителя военной разведки. Не прошло и месяца, как я вернулся обратно в Москву. Мое поспешное возвращение домой было вызвано чрезвычайными событиями.
Принимая дела нашей разведывательной сети, я обнаружил, что один из наших агентов в Германии напал на след секретных переговоров между японским военным атташе в Берлине генерал-лейтенантом Хироси Осима и гитлеровским неофициальным министром иностранных дел бароном Иоахимом фон Риббентропом.
Я решил, что эти переговоры представляют собой первостепенную важность для Советского правительства и требуют от меня особого внимания. Наблюдать за их развитием было непростой задачей. Для этой цели мне были нужны самые смелые и квалифицированные люди из всех, кто работал у нас. Поэтому я полетел в Москву для консультаций с начальством. Я вернулся в Голландию, вооруженный всеми необходимыми средствами, чтобы довести до конца сбор достоверной информации о переговорах Осимы - Риббентропа.
Переговоры эти велись в обход обычных дипломатических каналов. Посол Японии в Берлине и германское министерство иностранных дел в них не участвовали. Посол по особым поручениям Гитлера Риббентроп сам вел переговоры с японским генералом. К концу 1935 года информация, которой я располагал, не оставляла ни тени сомнения в том, что переговоры близятся к определенной цели. Мы знали, конечно, что целью этой сделки был Советский Союз.
Мы знали также, что японская армия долгие годы горела желанием приобрести планы и модели германского специального авиационного вооружения. Японские милитаристы явно демонстрировали свое желание не останавливаться ни перед чем, лишь бы получить от Берлина патенты на производство самых последних образцов военного снаряжения. Это служило отправной точкой на германо-японских переговорах.
Сталин пристально следил за развитием событий. Очевидно, Москва решила сорвать переговоры, сделав их достоянием гласности. В первых числах января 1936 года в западноевропейской печати начали появляться сообщения, что между Германией и Японией заключено какое-то секретное соглашение. 10 января глава Советского правительства Молотов сделал заявление, публично сославшись на эти сообщения. А через два дня Берлин и Токио объявили о несостоятельности таких слухов.
Единственным результатом гласности стала усиленная секретность вокруг переговоров, а Германия и Япония были вынуждены изобрести некую маскировку для фактического соглашения, которое им предстояло сформулировать.
На протяжении всего 1936 года все столицы мира были взбудоражены муссировавшейся в публичных выступлениях и частных разговорах темой германо-японской сделки. Повсюду в дипломатических кругах она стала предметом всяческих домыслов. Москва настаивала на документальном подтверждении подписания соглашения. Мои люди в Германии рисковали жизнью, преодолевая неимоверные трудности. Они понимали, насколько важны их работы по добыванию этих доказательств.
Мы знали, что нацистская секретная служба ведет перехват переговоров и что в ее распоряжении имеются копии кодированных посланий, которыми генерал Осима обменивался с Токио во время переговоров. В конце июля 1936 года мне стало известно, что нашим агентам в Берлине удалось наконец-то добыть эту секретную переписку в переснятом виде. Таким образом, канал для получения сведений о дальнейшей переписке между Осимой и его правительством начал работать.
Было трудно перенести то напряжение, которое я испытывал все последующие дни, зная, что бесценный материал уже в наших руках и переправка его из Германии безопасным путем требует времени. Но делать нечего, пришлось терпеливо ждать.
8 августа поступило сообщение о том, что курьер с секретной корреспонденцией уже находится на пути в Амстердам. Я в тот момент был в Роттердаме. Как только было получено это сообщение, я с моим помощником сел в машину и помчался в Амстердам. По дороге мы встретились с нашим агентом, спешащим навстречу, чтобы вручить мне этот материал. Мы остановились на шоссе.
- Вот,- сказал он.- Добыли, наконец,- и протянул мне несколько роликов пленки, какой мы обычно пользуемся для пересылки почты.
Мы отправились в Харлем, где у нас была засекреченная фотолаборатория. Корреспонденция Осимы была с японским кодом. Но у нас имелась японская дешифровальная книга. В Харлеме нас ждал первоклассный специалист по японскому языку, которого нашла Москва по нашему настоянию. Я не мог заставить Москву ждать прибытия документов с курьером, а закодированное сообщение из Голландии передать было нельзя. Один из моих сотрудников должен был вылететь в Париж, как только будет готов перевод, чтобы оттуда передать его в Москву.
Пока шло декодирование, я все больше убеждался в том, что передо мной полная переписка Осимы с Токио, фиксирующая шаг за шагом весь ход переговоров с Риббентропом, а также все предложения, полученные им от своего правительства. Генерал Осима сообщал, что его переговоры идут под личным контролем Гитлера, который часто совещается с Риббентропом и дает ему указания. Из корреспонденции становилась ясной цель переговоров, состоящая в заключении секретного пакта для координации всех шагов, предпринимаемых Берлином и Токио в Западной Европе, а также в районе Тихого океана. В корреспонденции, освещающей весь ход переговоров на протяжении целого года, не было ни единого упоминания о Коминтерне и не содержалось ни единого предложения о каких-либо мерах, направленных против коммунистического движения.
По условиям секретного договора, Япония и Германия брали на себя обязательство урегулировать между собой все проблемы, связанные с Советским Союзом и Китаем, и не предпринимать никаких шагов ни в Европе, ни на Тихом океане без консультаций друг с другом,
Берлин дал также согласие на передачу Токио материалов по модернизации вооружения и на обмен с Японией военными миссиями.
В 5 часов вечера мой курьер отправился в Париж с готовой шифровкой. Я вернулся на свою квартиру и решил на несколько дней полностью отключиться от дел.
С этого времени вся последующая корреспонденция между генералом Осимой и Токио регулярно проходила через наши руки. Выяснилось, что секретный пакт уже заключен и скреплен подписями генерала Осимы и Риббентропа. Он получил название, из которого должно быть ясно, что объектом сотрудничества Германии и Японии были интересы, выходящие за пределы компетенции Советского Союза и Китая.
Оставался нерешенным один вопрос: как замаскировать секретный пакт. Чтобы обмануть общественное мнение, Гитлер решил составить проект антикоминтерновского пакта.
25 ноября в присутствии всех послов иностранных держав в Берлине, за исключением Советского Союза, антикоминтерновский пакт был подписан официальными представителями правительств Германии и Японии. Это был документ, состоящий из нескольких кратких пунктов. За ним скрывалось секретное соглашение, о существовании которого никто не догадывался. Сталин, разумеется, имел все доказательства германо-японской сделки, которые я направил в Москву. Он решил показать Гитлеру, что Советское правительство хорошо информировано обо всем. Наркому Литвинову было поручено преподнести Берлину этот сюрприз. 28 ноября, выступая с докладом на внеочередной сессии съезда Советов, Литвинов изложил эту ошеломляющую новость:
«Хорошо информированные круги отказываются верить, что для подписания ничего не значащих пунктов опубликованного германо-японского договора потребовалось вести переговоры целых полтора года; что эти переговоры были поручены японскому генералу и немецкому дипломату высшего ранга и что они должны были проходить в обстановке глубокой секретности, втайне даже от официальных дипломатических кругов Германии и Японии...
Что касается германо-японского соглашения, которое было опубликовано, я посоветовал бы вам не искать в нем какого-либо смысла, ибо его там нет. По той лишь причине, что оно служит прикрытием для другого соглашения, которое разрабатывалось одновременно и, возможно, уже подписано, но не подлежало гласности.
Я утверждаю с полной ответственностью, что выработке этого секретного документа, в котором коммунизм ни словом не упоминается, были посвящены полтора года переговоров между японским военным атташе и германским дипломатом высшего ранга...
Это соглашение с Японией откроет путь войне, которая может охватить не один континент, а два и даже больше».
Нужно ли рассказывать, какой переполох был поднят в Берлине после этой разоблачительной речи.
Что же касается моего вклада в это дело, то Москва расценила это как триумф. Я был представлен к ордену Ленина. Представление получило одобрение во всех инстанциях, но документы были затеряны в период чистки в Красной Армии. Я так и не получил эту награду.
Реакция американской стороны на германо-японский секретный пакт привлекла мое внимание, когда я находился уже в Соединенных Штатах. В январе 1939 года Гитлер назначил своего личного адъютанта капитана Фрица Видемана генеральным консулом в Сан-Франциско. Фриц Видеман был командиром Адольфа Гитлера во время первой мировой войны и является одним из его самых близких соратников. Назначение такой фигуры на этот, на первый взгляд, маловажный пост на Тихом океане свидетельствовало об эффективности германо-японского секретного пакта. Гитлер включил в свои планы даже возможность совместных с Японией маневров на Тихом океане.
Генерал-лейтенант Осима получил в октябре 1938 года повышение, став послом Японии в Германии, и в ноябре того же года состоялось вручение его верительных грамот.
Как же повлиял пакт Берлин - Токио на внешнюю политику Кремля? Как отреагировал Сталин на эту замаскированную акцию Гитлера против Советского Союза? Сталин продолжал действовать одновременно по двум направлениям. Маневры, которые он совершил для видимости, известны теперь всем. Он упрочил свои связи с Францией специальным договором и стал настаивать на создании союза. С Чехословакией он заключил соглашение о взаимопомощи. Он организовал кампанию единого антифашистского фронта. По его указанию Литвинов начал кампанию за создание системы коллективной безопасности, за сплочение всех великих и малых держав в защиту Советского Союза от германо-японской агрессии. Он вмешивался в дела Испании для приобретения более тесных связей с Парижем и Лондоном. Но все эти демонстративные операции были рассчитаны на то, чтобы произвести впечатление на Гитлера, и имели под собой одну лишь цель - добиться сговора с Германией. Германо-японский пакт был едва подписан, а Сталин уже направил в Берлин в качестве торгпреда своего личного эмиссара Давида Канделаки с тем, чтобы он, минуя обычные дипломатические каналы, любой ценой вошел в сделку с Гитлером. На заседании Политбюро, состоявшемся в это время, Сталин с уверенностью сообщил своим соратникам:
«В самом ближайшем будущем мы осуществим соглашение с Германией».
В декабре 1936 года я получил задание заморозить нашу агентурную сеть в Германии. Первые месяцы 1937 года прошли в ожидании благоприятного исхода секретной миссии Канделаки. В апреле я был еще в Москве, когда он прибыл из Берлина в сопровождении представителя ОГПУ в Германии. Канделаки привез с собой проект соглашения с нацистским правительством. Он был принят лично Сталиным, уверовавшим в то, что наконец-то все его маневры увенчались успехом.
В то время мне представился случай пообщаться с Ежовым, который в тот период стоял во главе ОГПУ. Он только что доложил Сталину об одной моей операции. Ежов, в молодости рабочий-металлист, был воспитан в сталинском духе. Этот организатор печально знаменитых чисток был человеком недалекого ума. Любой свой вопрос он нес к Сталину и все, что говорил ему Хозяин, повторял слово в слово, а затем претворял в дело.
Мы с Ежовым обсудили ряд поступивших к нам сообщений, касающихся недовольства, зревшего внутри Германии, и возможной оппозиции Гитлеру со стороны старых монархистских группировок. Как раз в тот день Ежов обсуждал этот вопрос со Сталиным. Его слова были буквально фонографической записью слов самого Хозяина.
- Что это за чепуха о недовольстве Гитлером в германской армии? - воскликнул он.- Чем может быть довольна армия? Хорошим снабжением? Его обеспечивает Гитлер. Хорошим оружием и снаряжением? Их поставляет Гитлер. Престижем и почетом? Их дал ей Гитлер. Ощущением власти и радостью победы? Они исходят также от Гитлера. Вся эта болтовня насчет волнений в армии - чепуха.
Что касается капиталистов, то для чего им кайзер? Они хотели, чтобы рабочие вернулись на фабрики? Но это сделал для них Гитлер. Они хотели избавиться от коммунистов? Гитлер засадил их в тюрьмы и лагеря. Они по горло сыты профсоюзами и забастовками. Гитлер поставил рабочее движение под контроль государства и запретил забастовки. Чем капиталистам тут быть недовольными?
Ежов долго еще распространялся в том же духе. Германия сильна. Она теперь сильнее всех в мире. Такой сделал ее Гитлер. Кто может в этом сомневаться? Кто, находясь в здравом уме, может не считаться с этим? Он тут же процитировал Сталина:
«Мы должны прийти к соглашению с такой сверхдержавой, как нацистская Германия».
Гитлер, однако же, снова отклонил попытку Сталина к сближению. К концу 1937 года, когда лопнули планы Сталина в Испании, а Япония добилась успехов в Китае, международная изоляция Советского Союза достигла высшей степени. Сталин тогда сделал вид, что занимает позиции нейтралитета между двумя основными группировками государств. 27 ноября 1937 года, выступая с речью в Ленинграде, нарком иностранных дел Литвинов высмеял демократические страны за их связь с фашистскими государствами. Скрытые же цели Сталина остались прежними.
В марте 1938 года Сталин организовал свой грандиозный десятидневный процесс над группой Рыкова - Бухарина - Крестинского, бывшими ближайшими соратниками Ленина, стоявшими у истоков Октябрьской революции. Эти руководители большевистской партии, ненавистные Гитлеру, были расстреляны по приказу Сталина 13 марта 1938 года, а 12 марта Гитлер аннексировал Австрию без всякого протеста со стороны СССР. Единственной реакцией Москвы было предложение созвать конгресс демократических государств.
В сентябре 1938 года во время аннексии Гитлером Судет Литвинов предложил оказать совместную помощь Праге под эгидой Лиги Наций. Сам Сталин хранил молчание на протяжении всего необычайно богатого событиями 1938 года. Но и после Мюнхена он не отказывался от своих попыток тайных подходов к Гитлеру.
12 января 1939 года на глазах всего дипломатическсго корпуса состоялся демонстративный дружеский разговор между Гитлером и новым советским послом. Неделей позже в лондонской «Ньюс кроникл» появилась заметка о готовящемся сближении между нацистской Германией и Советской Россией. Эта заметка была немедленно помещена на видном месте в «Правде» - рупоре Сталина.
25 января редактор иностранного отдела лондонской «Дейли геральд» в своей статье сообщил, что нацистское правительство «почти целиком уверено в том, что в случае войны в Европе Советский Союз примет политику нейтралитета и невмешательства» и что на пути в Москву находится германская торговая делегация, «цели которой скорее политические, нежели коммерческие».
В первых числах февраля выяснилось, что Москва договорилась о продаже нефти только Италии, Германии и странам, дружественным оси Рим - Берлин. Впервые за всю свою историю Россия прекратила продажу нефти частным иностранным компаниям. Эта новая политика означала поставку жизненно необходимых материалов Италии и Германии в случае войны с Великобританией и Францией.
10 марта 1939 года состоялось первое выступление Сталина после аннексии Германией Австрии и Судет, где он высказался о Гитлере настолько доброжелательно, что это стало шоком для всего мирового общественного мнения. Он упрекал демократические правительства за то, что они плетут заговор с целью «отравить атмосферу и спровоцировать конфликт» между Германией и Советской Россией, для которого, как он выразился, «нет никаких видимых причин».
Через три дня после сталинской речи Гитлер подверг расчленению Чехословакию. Еще через два дня он полностью покорил ее. Конечно, это произошло в результате чемберленовской политики умиротворения Гитлера. До мирового общественного мнения тогда еще не дошло, что это был еще и результат сталинской политики задабривания. Сталин давно уже втайне играл на руку оси Рим - Берлин против группировки Париж - Лондон. Он совершенно не верил в силу демократических государств.
Сталину было ясно, что Гитлер задумал раз и навсегда разрешить проблему Центральной и Юго-Восточной Европы, поставить народы и ресурсы этих районов под свой экономический и политический диктат и превратить его в военную базу для будущих операций.
Сталин видел, как Гитлер за последние годы успешно закрепился на позициях, облегчающих ему дальнейшее продвижение почти во всех направлениях. Он бросил якорь в Тихом океане и дотянулся до Южной Америки. Он вплотную приблизился к британским колониям на Ближнем Востоке. А с помощью Муссолини стал угрожать африканским колониям.
Сталин стремится всеми силами избежать войны. Больше всего он опасается войны. Если Гитлер гарантирует ему мир даже ценой важных экономических уступок, он даст ему свободу действий...
Такой анализ сталинской закулисной политики по отношению к гитлеровской Германии был сделан на страницах «Сатердей ивнинг пост» за несколько месяцев до 23 августа 1939 года, когда мир был оглушен новостью о подписании сталинско-гитлеровского пакта. Для автора этих строк пакт не был новостью. И Молотов, и Риббентроп уверяют, что нацистско-советский пакт означает открытие новой эпохи в германо-советских отношениях, что будет иметь глубокие последствия для будущего Европы и всего мира. И это абсолютная правда.
Предыдущая |
Содержание |
Следующая
