Лишившись ясных и четких стандартов квазимарксистской идеологии, массы отечественных гуманитариев до сих пор не могут оправиться от этой потери. Открещиваясь от коммунистических «бесов», многие поспешили обзавестись новыми объектами поклонения. Те, что пограмотнее и поначитаннее, выбирали в «боги» Хайдеггера и Фуко, Лиотара и Деррида, Хайека и Мизеса. Другие, не столь искушенные в чтении и написании словарей, лихорадочно принялись «возвращаться к истокам», находя отдохновение в трудах отцов «русской философии». Для обеих «партий» характерно признание за своими кумирами непогрешимости и абсолютности высказываний. Однако если первые, как правило, на этом и останавливаются, то вторые превращают своих пророков в образцы не только научного, но и морально-нравственного, духовного идеала. Римский понтифик в своей непогрешимости остается далеко за флагом по сравнению с соловьевыми, булгаковыми, бердяевыми или трубецкими в их новодельной интерпретации.

Откровенно говоря, любой такой сусальный облик заставляет задуматься о предвзятости живописца. Вдвойне противно становится, когда такой лубок включается в образовательные программы и учебники. Софийно-благостный Владимир Соловьев столь же омерзителен, как и картонный Ильич — рекордсмен по скромности и любви к детям. Причем и тому и другому образу очень далеко до оригинала. Слепое преклонение имеет малое отношение к науке, вернее, не имеет его вовсе. Речь тут скорее идет о вере, как и всегда, когда говорится о «непререкаемости» авторитета. Критика таких авторитетов зачастую помогает лучше понять мотивы и цели организаторов «культа».

Во многом именно этими соображениями был обусловлен наш выбор первой публикации рубрики — статьи Любови Исааковны Аксельрод «Господин Бердяев и моя бабушка». Когда журнал выйдет в свет, статье Аксельрод будет уже более девяноста лет. Однако столь почтенный возраст, наверное, не станет препятствием для читателя, так как, во-первых, написана эта работа была легко и интересно, а во-вторых, она представляет собой живой и оригинальный анализ взглядов «культовой» для конца ХХ века фигуры — Н.А. Бердяева. Аналитическая публицистика — жанр сложный, предполагающий, помимо знания материала, наличие собственного мнения и умения его высказывать. Л.И. Аксельрод умела это делать, благодаря чему ее критика не потеряла своей остроты до сегодняшнего дня.

Любовь Аксельрод (1868-1946) — не последний человек в русском революционном движении. Но, в силу разных причин, она оказалась отставленной и как-то походя забытой[1]. В отличие от более ярких персонажей — явных политических противников существующего строя или режима, Аксельрод не была предана государственной анафеме, ее не вычеркивали из энциклопедий, хотя и много места там не уделяли. Однако ее вклад в развитие и распространение марксизма и в предреволюционную «войну перьев» оказал значительное влияние на дальнейшее развитие марксистской философии в нашей стране.

Достаточно сказать, что нелестно помянутый истмат/диамат в официальной трактовке ВКП(б)-КПСС, своим рождением во многом обязан именно ей, меньшевичке Аксельрод. Дело в том, что в начале 20-х годов она оказалась одним из немногих профессиональных философов-марксистов в стране, не занятых государственным строительством или партийной деятельностью. Будучи членом предпоследнего (мая 1917 г.) состава Центрального Комитета меньшевистской РСДРП, после Октябрьской революции Аксельрод оказалась, мягко говоря, не у дел. Сосланная в Томск вместе с другими членами ЦК, она окончательно оставила всякую политическую деятельность, которой отдала более тридцати лет жизни. Возможно, именно этот резкий отказ, в немалой степени обусловленный смертью ее наставника и учителя Г.В. Плеханова — «дедушки русского марксизма», спас впоследствии Л.И. Аксельрод от сталинских лагерей и тюрем. Возвратившись в Москву в начале 20-х гг. Аксельрод, вместе со своим будущим теоретическим оппонентом А.М. Дебориным[2], была приглашена в Институт Красной профессуры читать лекции по истории философии и историческому материализму. Случилось это вопреки фактическому доносу Емельяна Ярославского[3], секретаря ЦК, ведавшего тогда вопросами партийного образования и завернувшего инициативу Института пригласить Аксельрод. Но, по мнению Ленина, и Аксельрод, и Деборина было необходимо «привлечь к выработке детальной программы (и конспекта лекций) по философии и плана изданий по философии»[4]. Еще раньше Ленин, прекрасно понимавший необходимость подготовки грамотных ученых-марксистов, лично беспокоился о сотрудничестве «Аксельродихи» с редакцией философского отдела Госиздата[5]. Подготовленные планы и конспекты стали основой для университетского курса марксизма, перекочевавшего затем в программы и курсы высших партийных школ более позднего времени. Редакторская же деятельность Аксельрод, сборники ее статей по философии[6] во многом послужили как формированию советской марксистской философской школы, так и появлению многочисленных штампов в официальной советской идеологии.

Фигуры, подобные Л.И. Аксельрод, были нередки для русской революции. Черта оседлости, образовательный ценз, полуофициальные погромы и вполне официальные унижения воспитали целое поколение революционеров-евреев. К их числу относилась и Любовь Исааковна, в пятнадцать лет ушедшая из дома — еврейской семьи среднего достатка, чтобы примкнуть к полтавскому народовольческому кружку. Революционной пропагандистской деятельностью Аксельрод занималась в Харькове и Мелитополе, Петербурге и Вильно. Летом 1887 года ей пришлось бежать из России, всерьез опасаясь ареста и ссылки, так как после неудачного мартовского покушения на Александра III полиция всерьез занялась нелегальными организациями, что привело к гибели многих кружков и отделений «Народной воли». Разгрому подверглась и виленская организация, в которой тогда работала Аксельрод. Только при помощи Лео Иогихеса, будущего известного революционера и организатора рабочего движения в Польше и Германии[7], ей удалось скрыться в Швейцарии.

Политическая эмиграция в Европе была своеобразным университетом будущих революций. В маленьких русских общинах Цюриха, Парижа, Берлина или Лондона велись теоретические дискуссии, читались лекции, печаталась и распространялась литература, запрещенная в России. Конспекты отдельных выступлений ходили по рукам и переписывались бессчетное количество раз. В конце 80-х — начале 90-х гг. XIX в. в среду эмиграции влился поток свежих сил, более критично относившихся к идеям «бунта», просвещения крестьянства и бланкистских тайных организаций. В 1883 году возникла первая русская марксистская организация — группа «Освобождение труда». Поначалу «освобожденцы» во главе с Г.В. Плехановым встречали резкий отпор со стороны народовольцев, однако знакомство с идеями социал-демократии, пример рабочего движения в Германии привлекал к ним все больше сторонников. Среди таких «привлеченных» была и Л.И. Аксельрод, сперва, видимо, попросту очарованная публичными выступлениями Плеханова, его умением аргументировать и спорить. Впоследствии именно благодаря влиянию Плеханова из «лица», известного, по выражению Ленина, лишь «своим слепым преклонением перед Г[еоргием] В[алентиновичем]»[8], вырос философ-профессионал, безжалостный в полемике и последовательный в теории. С конца 90-х годов свои статьи она начала подписывать псевдонимом «Ортодокс».

В эмиграции Аксельрод закончила философский факультет Бернского университета и в 1900 г. получила степень доктора философии за работу по этике и эстетике Льва Толстого[9]. В мае того же года она вошла в революционную группу «Социал-Демократ», образованную членами «Освобождения труда» и расколовшегося «Союза русских социал-демократов за границей». В октябре 1901 г. группа объединилась с заграничным отделом «Искры» — первой массовой нелегальной газетой российской социал-демократии. С 1902 г. Аксельрод начала работать в редакции «Искры», взвалив на себя нелегкий труд поддержания связей с корреспондентами и авторами газеты. Одновременно Ортодокс писала для «Искры» статьи, которые, по словам современника, «давали возможность неучу читать доклад по марксистской философии»[10]. Однако после II съезда партии и раскола на «меньшевиков» и «большевиков» раскололась и редакция. В возникшем противоборстве Аксельрод сразу заняла позиции «правильного» марксизма, противостоящего группе «ренегатов»[11] во главе с Лениным. Раскол нисколько не повлиял на ее «правоверность»: она одинаково жестко критиковала за отступление от марксистской логики и догматики и тех, и других. Вслед за Лениным, очень язвительно начавшим отзываться о бывших товарищах-искровцах, пренебрежение по отношению к Аксельрод перешло и в советские источники. Однако, несмотря на презрение к «господам» меньшевикам, тот же Ленин очень серьезно отнесся к замечаниям Аксельрод в отношении своей главной философской работы — «Материализм и эмпириокритицизм», хотя так никогда и не ответил на эту критику.

По амнистии, объявленной царским правительством в 1906 г., Аксельрод вернулась в Россию, жила в Петербурге, занималась журналистикой, сотрудничая с редакциями «Нашей Зари», «Народной Думы» и «Рабочей Газеты», а также участвовала в работе нелегального Центрального бюро профсоюзов. С началом мировой войны она, вслед за Плехановым, заняла активную «оборонческую» позицию[12].

С 1916 г., вместе с другими «оборонцами» — А.Н. Потресовым и П.П. Масловым, Аксельрод начала издавать двухнедельный журнал «Дело»[13]. Статья в первом номере «Простые законы права и нравственности»[14] закрепила за ней почетное звание «идеалистки». Между тем в этой работе, построенной как ответ Л. Мартову, обвинившему Плеханова в «измене» — одобрении кантианских положений в отношении этики, Аксельрод фактически ставит проблему социального идеала — его формирования, проявления, изменения, влияния на общественные процессы и т.д. В марксистской философии анализ этого явления на подобном теоретическом уровне появится только в 20-е гг. Аксельрод же обвинили в «морализаторстве», в «излишнем внимании» к этическим проблемам, склонности к поиску «неизменных нравственных оснований», что, конечно же, противоречило классовой природе морали. Однако Аксельрод говорила не о «неизменных» нормах морали, а о категоричности таких норм, коль скоро они существуют и признаются обществом. Кант, описавший «категорический императив», эту этическую постоянную общества, не был прав в придании метафизического характера найденному им феномену. Но нельзя утверждать, как делали это вульгаризаторы марксизма, что взаимосвязи между индивидами определяются лишь «производственными отношениями». Аксельрод говорит о регулирующей общественной функции морали и права. Сами эти явления определены производственными отношениями, но сводить эту связь к механическому влиянию — большая ошибка[15]. Однако эти, верные сами по себе утверждения, она использовала, доказывая тезис о «несправедливости» Германии, затеявшей мировую войну и этим нарушившей «существующие правовые установления и юридическую практику». Так марксистской фразой, по сути, прикрывалась война между, казалось бы, одинаково чуждыми социал-демократии и революции капиталистическими державами. Вольно или невольно этот прием был перенят советской пропагандой, которая, когда нужно, взывала к понятиям международного права и «забывала», по необходимости, его «империалистический» характер, а в остальных случаях громила его.

В 20-х годах Аксельрод втянулась в активную полемику с представителями той «диалектики», что всюду старалась обнаружить прямое и явное участие «экономического базиса». Химия или биология, география или алгебра — везде «находились» такие связи. И хотя этот вездесущий «марксизм» был осужден за «перегибы», а его теоретики отправились в соловецкие лагеря, официальный курс зачастую ориентировался именно на такой «сплав» идеологии и науки — вспомнить хотя бы тт. Лысенко и Презента[16]. В этой дискуссии Аксельрод защищала положения т.н. «механицизма», разновидности редукционизма, критикующего традиционную метафизику и рассматривающего развитие науки как механический процесс синтеза предыдущих знаний и появления на основе такого синтеза чего-то нового[17]. Диалектики-формалисты, во главе с Дебориным, клеймили механицистов за махизм и эмпиризм. Группа Л.И. Аксельрод и Д. Б. Рязанова[18] не оставалась в долгу, указывая на упрощение марксистской философии в работах «диалектиков». Назвать эти споры научной дискуссией сложно, т.к. оппоненты от теоретических доводов часто переходили к прямым политическим обвинениям, с легкостью инкриминируя друг другу «контрреволюционность» и тяготение к «буржуазной философии». Через некоторое время ГПУ использовало аргументы противоборствующих сторон, фабрикуя дела против участников дискуссии. Такое «радикальное» решение философских проблем в дальнейшем было опробовано и на других науках. Научные дискуссии становились, таким образом, преддверием громких процессов, «разоблачавших» «вредительство» и «контрреволюцию». Практически вся деборинская группа погибла в лагерях, репрессиям подвергся Институт Маркса-Энгельса, который возглавлял Рязанов, тоже ставший жертвой чисток[19]. Аксельрод не смогла более участвовать в такой «научной» деятельности, вовсе оставив занятия философией и углубившись в вопросы эстетики и литературную критику. Резкая смена деятельности и разрыв всех связей, помноженные на случай, позволили ей избежать ссылок и тюрем 30-х годов. Она осталась в стороне от процессов против историков и философов, по странному стечению обстоятельств не подпала под печально знаменитый процесс меньшевиков и осталась единственным крупным социал-демократом в Советском Союзе, избежавшим сталинских репрессий.

Ее статья, публикуемая в этом номере, своими основными тезисами обязана курсу лекций, который Аксельрод, вместе с Лениным и Плехановым, прочла в Берне в 1903 г.[20] Еще тогда, за девять лет до «Г-на Бердяева…», Любовь Исааковна показывала тщетность попыток «оплодотворить» марксизм «гносеологическими основаниями трансцендентального идеализма», чем вовсю занимались т.н. «легальные марксисты». «Философские выразители нашего марксизма, — подчеркивала она, — оперировали накануне великих событий категорическим императивом, занимались защитой религии и учили верить в бога. И уже не назад к Марксу и Канту, а назад к Николаю Чудотворцу, в Синод, к метафизическому идеализму и спиритуализму — вот эволюция легальных марксистов»[21]. Сказанное здесь напрямую относилось к характеру и образу мыслей одного из самых «эталонных» русских философов — Н. А. Бердяеву.

Как и прочие «легальные марксисты», Бердяев, увлеченный в свое время идеей всеобщего равенства и братства, искал в марксизме панацею, спасительный рецепт от всех бед и несчастий. Не найдя такового, он попытался ввести в него «твердые» положения кантианской этики — ведь Маркс явно что-то там напутал, анализируя мораль и нравственность! Однако получившаяся модель на поверку выходила все равно слишком «рациональной» и не выдерживала никакой критики. От нее тоже пришлось отказаться, отвергнув вместе с тем всю излишнюю «рационалистичность», — ведь мораль слишком тонкая материя, чтобы судить о ней материалистично! Результатом этой серии разочарований стало обращение к религии.

Однако недостижимые нравственные высоты, которые, по мнению своих сегодняшних почитателей, занимает этот мыслитель, нисколько не мешали ему проповедовать самый аморальный, погромный антисемитизм. Излагая «научно обоснованные» причины ненависти к еврейству, он тут же говорил о христианских добродетелях и, более того, выводил первые из последних. Такое «милое» двоемыслие заранее оправдывало всякое насилие по отношению к «инородцам», что очень нравится теперешним державникам и националистам и не могло не нравиться тогдашним «союзникам»-черносотенцам. Об этих «странностях» в философствовании Бердяева и пишет Аксельрод, говоря о том, что в данном случае крутые повороты от марксистского интернационализма к великодержавному шовинизму — вовсе не странность, а явление вполне закономерное.

Пересказывать доводы Любови Исааковны — дело неблагодарное, так как лучше их просто прочесть. Заметим только, что истерические терзания г-на Бердяева хорошо ложатся в канву современного «державного» официоза. Все философические изыски бывшего марксиста, в православности перещеголявшего церковь, в итоге сводятся к двум положениям: 1) мы лучше всех, потому что ... (вписать в достаточном количестве, насколько позволит совесть и фантазия), и 2) если у нас что-то не так, то виноваты в этом ... (опять-таки, дополнить по желанию: сегодня выбор велик — от евреев и «коммуняк» до мирового терроризма и всяких «понаехавших»). Сюда, в эту нехитрую «философскую» установку, ложатся и понятия о «правде» киллера Данилы Багрова, и рассуждения о России нынешней официально признанной «совести нации» А.И. Солженицына, и заявления всех наших доморощенных фашистов — т.е. все то, что при дальнейшем развитии может стать не только поощряемым, но и активно используемым идеологическим ресурсом нашей власти. Поэтому так важен сегодня анализ истоков такой «духовности».

И последнее. К сожалению, даже самые милые и добрые искатели «духовности» и «соборности», проповедующие «национальные» ценности в духе православного единения или защиты «истинно русских» интересов, часто не подозревая этого, льют воду на мельницы нацизма и расизма, лишь слегка декорированных христианскими добродетелями. В этой ситуации возвращение к сказанному, публикация уже данной (почти сто лет назад!) характеристики подобных «установок» имеет большое значение — и даже не столько для теории, сколько для практики. Мы надеемся, что статья Л.И. Аксельрод даст возможность в несколько ином ключе взглянуть на главного «апостола» русской философии и все связанное с пониманием «духовности» или «национального самосознания».

По этой теме читайте также:

Примечания