Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


«Довести ненависть… к большевикам до озверения». Полк С.Н. Балаховича в Лужском уезде в 1918 г.

Рассказывая о последних днях пребывания немцев в Пскове в конце 1918 г. и формировании в нём белой армии, белоэмигрант В. Горн упомянул о примечательном эпизоде:

«Фактически всю власть вскоре захватили офицеры Балахович и Пермыкин. Они пришли тихонькие, скромненькие, но дурная слава ползла за ними по пятам. Оба офицера только что бежали из советской армии, считались там ярыми защитниками советской власти и в сем качестве успели кроваво и невероятно жестоко усмирить восстание лужских крестьян. Явившись теперь в Псков, они почувствовали подозрительное к себе отношение и потому в первый же день обратились к населению с печатным заявлением, в коем уверяли нас, что солдаты их не обидят населения и что отряд их пришёл грудью защищать край от большевиков. В частной беседе перед офицерами эти господа оправдывали свою гнусную роль у большевиков “соображениями высшей политики”. “Да, — говорилось примерно, — мы усмиряли лужских крестьян, да, усмиряли кроваво, жестоко, но делалось это с определённой целью, — довести ненависть крестьян к большевикам до озверения, утопить в пламени народного гнева комиссарьё автоматически…” Слушали и, конечно, не верили их циничному вранью, но в тот момент хватались за них, как за кучку более или менее энергичных людей»[1].

Насколько правдиво было такое оправдание и в чём конкретно состояла служба Балаховича у большевиков? Насколько честны слова известного /220/ вождя «крестьянского повстанчества», которым С. Н. Булак-Балахович себя всегда позиционировал? В последнее время об этом историческом эпизоде появился целый ряд публикаций — наиболее серьезные из них принадлежат М. В. Васильеву, В. И. Хрисанфову и А. С. Кручинину[2]. Настоящая работа ставит имеет целью еще раз рассмотреть данный вопрос, обобщив и дополнив уже имеющиеся в обороте сведения, а также уточнив их, по возможности, на основе некоторых документов РГВА.

Октябрьская революция застала С. Н. Булак-Балаховича в известном партизанском отряде Пунина, где он в должности штабс-ротмистра командовал двумя эскадронами. С наступлением немцев в начале 1918 г. пунинцы оказались одними из немногих боеспособных солдат. Три их отряда под руководством И. М. Ставского отошли к Чудскому озеру, где дали успешный бой наступающим немцам. Вскоре командование пунинцами, которых оставалось не больше 50 человек, окончательно перешло к Балаховичу, который руководил своим отрядом в обороне Раскопельской бухты — базе Чудской флотилии. По воспоминаниям Я. Ф. Фабрициуса, он деятельно принимал участие в боях с немцами и в одной из стычек даже был серьезно ранен в лёгкое, после чего был вынужден уехать на лечение[3]. По возвращении в апреле в Лужский уезд Балахович возглавил остатки отряда. На базе его он развернул свой Особый конный дивизион в составе РККА. Предполагалось, что часть будет охранять демаркационную линию в районе Чудское озеро — ст. Торошино. Очевидно, произошло это где-то на рубеже апреля-мая, так как до этого отряд, переименованный в осадный конный дивизион, располагался на базе флота в Раскопеле. На 17 апреля 1918 г., согласно документам, отряд им. атамана Пинина (так в оригинале) составлял всего 38 штыков и входил в состав Гдовского пограничного отряда. На 8 мая в нём было 33 человека, из них — 16 штыков, и он продолжал базироваться в Раскопеле, но после этого именуется как переведенный в г. Гдов[4]. Дивизион был впоследствии развернут в 1-й Лужский партизанский полк С. Н. Балаховича в составе 4-й дивизии, позже переименованный в 3-й кавполк 3-й Петроградской дивизии. В документах он часто именовался «Особым конным полком» или «Особым конным дивизионом».

Формирование полка началось в Луге и на ст. Струги-Белые. Сохранившийся рукописный очерк неизвестного балаховца рассказывает некоторые подробности об этом процессе. Через месяц в Луге были сформированы два эскадрона: 1-й под командой штабс-ротмистра Стуканцева и 2-й под командованием штабс-ротмистра П. А. Аксакова. 3-й эскадрон должен был подойти из-под Ямбурга. Людьми по штату были укомплектованы пулемётная команда сотника Муравьева и артвзвод штабс-капитана Смирнова, также были сформированы, хотя и не пол/221/ностью, сапёрный взвод и хозчасть. Балахович сам подбирал добровольцев, в основном кавалеристов и старых офицеров, которые составляли заметную часть полка. Кроме них, согласно воспоминаниям, в полку состояли местные добровольцы, крестьяне, деклассированные личности, уголовники, бывшие матросы и т.п.; во 2-й эскадрон были влиты чины расформированного польского корпуса. Но если людей набрать удалось, то вооружения остро недоставало. Так, в артвзводе имелось только одно орудие, и то смонтированное из нескольких негодных, находившихся на лужских складах[5]. Не хватало и лошадей, которых балаховцы начали самовольно реквизировать у населения, в свою очередь, недавно скупившего их за бесценок у демобилизованной армии. Это и обусловило первый конфликт с лужскими властями. Как сообщал председатель Лужского Совета И. Л. Сондак, во второй половине апреля 1918 г. к нему в исполком пришли несколько крестьян Яблонецкой волости, которые пожаловались, что некий отряд бесплатно забирает у крестьян лошадей и фураж. При проверке сведений Лугу посетил Балахович и предъявил мандат на формирование дивизиона. Сондак, не удовлетворившись этим, послал запрос в штаб Петроградского военного округа, где подтвердили, что Балаховичу «нужно оказывать содействие»[6].

Так Балахович был назначен начальником гарнизона города. Однако очень быстро проявилось поведение его партизан. Балаховцы вели себя вызывающе, отличались шумностью, безнаказанностью и тягой к воровству. Нельзя было не заметить в отряде большого числа офицеров и юнкеров, явно не дружественных советской власти. Балаховцы не стеснялись подчёркивать это даже внешним видом — многие из них носили казачьи шапки, гусарские мундиры, стеки и т.п. В полку процветали пьянство и дебоши, бойцы в казармах регулярно устраивали скандалы с соседними частями. Наконец, балаховцы отметились незаконными поборами в деревнях. Сведений об этом сохранилось много. Т. В. Васильев вспоминал, как отряд Балаховича пришёл летом 1918 г. в д. Нелай и насильно отнял овёс для лошадей. Возмущённые крестьяне после этого «поносили» советскую власть. А. П. Кузьмин, ушедший осенью из отряда, писал, что солдаты Балаховича «обижали крестьян», «пороли шомполами, отбирали лошадей»[7].

«Партизанский кавалерийский полк ещё задолго до перехода на сторону белых банд вполне выявит свою физиономию с самой отрицательной стороны», — вспоминал другой мемуарист, — «крестьяне деревень, через которые проходил Булак-Балахович, немало потерпели плёток, побоев за вполне понятное их сопротивление. При происходившем грабеже балаховских банд, грабежу которых потворствовал Балахович, грабёж был самого разнузданного характера и выразился не только в насильственной реквизиции лошадей, но даже в захвате совершенно не нужного для воинских частей имущества»[8]. /222/

Все эти действия вкупе с начавшейся продразвёрсткой, возможно, действительно и спровоцировали бунты:

«Там, где только появлялись отряды балаховцев, якобы для “водворения порядка” при оказанном населением сопротивлении заградительным отрядам, — писал белоэмигрант, живший тогда в Луге, — там вспыхивали настоящие восстания, причём большей частью получалось так, что убитыми оказывались коммунисты или члены комбедов. Балаховцы после “горячего дела” с весёлыми песнями возвращались в Лугу с отбитыми у заградительных отрядов продуктами — зерном, мясом и хлебом»[9].

Лужский совет неоднократно сообщал об этом в Петроград, но обращения последствий не имели. Позднее в советских источниках было широко представлено мнение о том, что подобные действия Балаховича были вполне сознательны и направлены на дискредитацию большевизма. Председатель Псковского губисполкома докладывал на съезде советов: «…отряд вёл явно провокационную работу в деревне. На его зверские “реквизиции” и вообще его манеру от крестьян постоянно приходилось слышать жалобы. Когда вследствие этого поднималось крестьянское восстание, Балахович ехал и усмирял его со страшной жестокостью...»[10]. В связи с этим встаёт вопрос: какова же реальная роль Балаховича в усмирении восстаний и их провоцировании?

Фактически роль Балаховича в подавлении захлестнувших Псковскую губернию восстаний представляется не самой значительной. В конце июля в связи с продразвёрсткой поднялись восстания в Лудонской и Павской волостях Лужского уезда. Восставшие попытались захватить Лугу, но были разбиты на подступах к городу частями гарнизона. Отряд Балаховича позднее участвовал и в разоружении этих волостей. Вскоре началось масштабное восстание в ряде соседних волостей, на подавление которого пришлось отправлять многочисленные отряды из Великих Лук, Дно, Шамойлово и т.д. При этом началось оно с Порховского уезда, т. е. в волостях, в которых до этого побывали балаховцы, что и могло создать впечатление, что восстание было спровоцировано ими. Точнее будет сказать, что произвол красноармейских отрядов сыграл косвенную роль — основными мотивами к выступлению были реквизиции, продразвёрстка, своеволие местных комбедов и мобилизация населения в армию, а раздуванием недовольства активно занимался контрреволюционный комитет «Спасения Родины»[11]. Управляли им, по советским источникам, «известный эсер Новиков и кадет Волков». Две тысячи восставших перерезали железную дорогу Луга–Торошино. 27 июля уезд был объявлен на осадном положении, все коммунисты города мобилизованы. 7 августа с боем была освобождена ст. Новосельная, и мятежники в панике разбежались[12]. На этом наиболее масштабные восстания в уезде завершились. Отряд Балаховича, как располагавшийся в Луге, разумеется, участвовал в этих событиях, хотя поведение его пока точно не выяснено[13]. В некоторых советских источниках есть утверждения о /223/ расстрелах им крестьян, сожжении деревень и изнасиловании женщин, но без всякой конкретики[14]. Во всяком случае, в приказе по 3-й дивизии с перечислением лиц, отличившихся при подавлении восстания, Балахович даже не упоминается[15].

Вскоре довелось Балаховичу принять косвенное участие и в подавлении восстания в районе ст. Струги-Белые, которым руководил племянник бывшего министра двора Фредерикс. Находившийся на станции со штабом военком 3-й бригады 3-й дивизии Я. Фабрициус обязал Балаховича помочь в усмирении. Тот прислал нескольких «партизан» под командой Войташа. Пять партизан вместе с Войташем и краскомом Травинским арестовали Фредерикса в его имении и доставили его на станцию, куда к этому времени проездом на Владимирский лагерь прибыл Балахович со своим полком. Фредерикс был отправлен им под конвоем партизан в Петроградскую ЧК, где и был расстрелян[16].

Любопытно, что позднее в эмиграции балаховцы вообще пытались изобразить своё участие в карательных акциях как минимальное. Так, автор рукописи «Отряд Балаховича» утверждал, что деятельность полка заключалась в основном в разоружении крестьян: «В таких экспедициях полк старался по возможности без кровопролития добывать оружие, а конский состав пополнялся путем покупок и реквизиций, производимых местными комиссариатами»[17]. От подавления восстания полк якобы уклонялся:

«Полк несколько раз пробовали употребить для подавления крестьянских восстаний, так, для ликвидации восстания в окрестностях Новгорода (село Медведь) был послан под командой шт[абс-]кап[итана] Смирнова отряд из двух взводов 1[-го] эскадрона при одном орудии и 4 пулемётах, причём было заявлено, что отряд предназначается для ликвидации вооружённой банды из германских военнопленных».

В Новгороде отряд узнал, что им придётся подавлять крестьян и, отказавшись от усмирения, вернулся в Лугу с захваченными в городе (!) запасами патронов и пушкой. Однако та же рукопись указывает, что в одном из таких разоружительных «походов» был убит командир 1-го эскадрона Стуканцев[18].

Если утверждения об «уклонении от подавлений» не выдерживают критики, то сложнее с «провоцированием» восстаний. В целом поведение Балаховича мало похоже на «доведение до озверения» и заключается в обычном подавлении восстаний, не отличавшемся от действий других отрядов. В бесконтрольных реквизициях тоже трудно найти коварный умысел, тем более в войсках Балаховича, отличавшихся недисциплинированностью и распущенностью всю Гражданскую войну. Однако, возможно, стоит обратить внимание на свидетельство белоэмигрантского публициста, мичмана А. А. Геринга, будто он «по поручению полковника Балаховича подготовлял крестьянские восстания в мае-июне 1918 года» в Лужском уезде[19]. Если поверить этому свидетельству, то /224/ создаётся впечатление, что единственной причиной для Балаховича спровоцировать эти восстания было намерение самому же их и подавить, чтобы продемонстрировать свою лояльность большевикам. В этом плане уже не так уж недостоверно смотрится свидетельство псковского большевика, который писал, что, когда Балаховича вызвали в штаб Петроградского ВО в связи с поведением отряда он,

«желая себя реабилитировать… едет подавлять кулацкое восстание около станции Новоселье и, возвратившись оттуда пьяным, с иронической улыбкой говорит в штабе дивизии: “теперь-то наверно не будут сомневаться в том, что я сторонник советского строя”»[20].

Хотя из-за недисциплинированности «партизан» отношения между Балаховичем и лужскими властями были напряжёнными, в тот период местные большевики, сильно зависевшие от военной силы, не имели возможности изменить обстановку в отряде. К тому же, несмотря на все свои своеволия, отряд отличался известной дисциплиной, хотя «дисциплина» эта была чисто партизанской и зависела только от позиции командира. Зачастую большевики даже оправдывали отряд. Так, после первых восстаний Лужский уездный совет выпустил воззвание, в котором вовсе отрицал какие-либо насилия:

«...Все россказни о чинимых будто бы красноармейскими отрядами грабежах и насилиях есть сплошная и наглая ложь. Всем красноармейцам, отправляющимся в деревню, объясняется и словесно, и письменно приказом, что ни одного грабежа, ни одной кражи, ни одного насилия, виновным прощено не будет, что это будет считаться самым тяжким преступлением против Советской власти и виновные будут расстреливаться. …Но могут быть такие обстоятельства, которые вынудят начальника отряда прибегнуть к реквизиции продуктов на месте, выдавая законную квитанцию.

…Что никаких насилий и грабежей отряды не допускают и идут в деревню только для подчинения кулаков деревенским беднякам, которые потом это соответствующим образом оценивают, может свидетельствовать постановление Павской волости о подарке особому конному дивизиону, участвующему в разоружении кулаков Павской и Лудонской волостей, 1500 пуд. сена. Имеется также сообщение, что и Лудонская волость высказывает желание последовать примеру Павской»[21].

Однако с окончанием крупных мятежей в уезде карательная деятельность отряда в основном завершилась, а буйное поведение отряда не прекратилось. Большие сомнения внушала и благонадёжность отряда. Многочисленные свидетельства показывают, что современникам не внушали доверия балаховские добровольцы, напоминавшие офицеров и юнкеров, щегольски одевавшиеся в офицерскую форму. Балахович вдобавок неявно культивировал в отряде «партизанские» настроения — например, ввёл в отряде казачьи кубанки с жёлтым верхом, чтобы отличать себя от других частей. По некоторым утверждениям, доходило до того, что он даже строил бойцов на вечернюю молитву[22]. Попытки на/225/ладить партийную работу в полку провалились. Присланные в отряд коммунисты, по свидетельству самих балаховцев, вывозились в Раскопель, где и ликвидировались под предлогом боевой обстановки[23]. Комиссар появился в полку только в сентябре. Телеграммой Военсовпета 847, объявленной приказом по дивизии №117 от 13 сентября 1918 г., им был назначен военный комиссар Ямбургского уезда т. Липняк[24]. Но уже 15 октября он вернулся к исполнению прежних обязанностей, а новым комиссаром стал т. Кузьмичев — по словам Л. Сондака, «храбрый, но простодушный» бывший гусарский вахмистр[25]. Уездная ЧК всё больше «присматривалась» к Балаховичу, подозревая его в контрреволюционных намерениях. Однажды при переходе из занятого немцами Пскова ею был арестован его приближённый — уже упоминавшийся Войташ. На допросе он утверждал, что в Пскове был «по личным делам». Неизвестно, что он смог бы ещё сказать чекистам, но ночью он неожиданно был убит конвоирами при попытке к бегству. Опасаясь гнева Балаховича, чекисты подготовили пулемёт и отряд из 30 человек. В итоге Балахович потребовал наказания виновных, выступив с речью в исполкоме. Трое конвоиров ЧК были арестованы, но позже по приказу начальства отправлены на фронт во искупление вины. От намерений разоружить Балаховича чекисты, тем не менее, не отказались — в августе новый начальник ЧК И. А. Гунчуков начал организовывать операцию по разоружению полка, но из-за недостатка сил эту идею пришлось оставить[26].

Тогда они начали действовать через командование бригады. После неоднократных жалоб Гунчуков, Фабрициус и лужский военкомуезд А. С. Булин организовали в Петрограде заседание с комиссаром Петроградского ВО Б. П. Позерном. По словам Фабрициуса, тот предложил три выхода: 1) разоружить полк; 2) командировать Балаховича на Восточный фронт с повышением, а в полк назначить командира-коммуниста; и 3) отправить полк на Восточный фронт. Остановились на третьем варианте.

«Балахович по-военному сказал: слушаюсь, но при этом доложил, что так как партизаны его полка разбросаны в Луге, Стругах-Белых, Торошине и Гдове, то он просит отправить полк не через 24 часа, а через четверо суток, когда он успеет их собрать. Разрешение было дано. Через четверо суток весь полк был собран и погружен в вагоны». Увидев полк на перроне, лужские представители изменили своё мнение и решили оставить на месте эту “реальную силу”[27] — эти события как раз совпали с августовскими восстаниями крестьян. В результате, по словам автора рукописи “Отряд Балаховича”, удар от полка был отведён, но в обмен на условие — его командный состав становится сочувствующим партии, а оружие полк добывает себе путём разоружения волостей[28]. 25 августа дивизион Балаховича был включён в состав 3-й Петроградской дивизии и переименован в Кавалерийский полк (с 6 сентября — 3-й Петроградский). Временно командующему полком Балаховичу предписывалось немедленно увеличить его до штатного 4-х эскадрон/226/ного состава, “обратив на сформирование эскадронов: 1-го и 2-го Особый конный дивизион, 3-го Гатчинский Краснокавалерийский эскадрон (Страхов), для 4 эскадрона выделить кадры распоряжением командира полка…”»[29].

Так как для полка требовалось оружие, то приблизительно с сентября он начинает посылать разъезды для охраны границы и разоружения деревень — в окрестных селах находилось немало оружия и лошадей, за бесценок проданного солдатами крестьянам во время роспуска старой армии в начале 1918 года. Однако в итоге тут же проявились те же самые злоупотребления, которые всегда отличали балаховцев — порки, грабежи, мародёрство. По словам свидетелей, сам Балахович любил при этом приговаривать: «Это тебе от Советской власти». Жалобы на Балаховича посыпались теперь не только уездному, но и псковскому начальству, в результате чего внимание на него обратила и Псковская ЧК. Под видом ревизии учреждений была организована комиссия в составе заведующего отделом по борьбе со спекуляцией и саботажем Псковского ГубЧК Смирнова (председатель), командира отряда из 15 кавалеристов Дановского, чрезвычайного комиссара ГубЧК Свердлова, следователя губревтрибунала и представителя батальона войск ВЧК А. М. Ковета. Предполагалось разоружить отряд у ст. Кармышево, где Балахович проводил мобилизацию лошадей, но из-за неравенства сил чекисты отказались от этого плана и в итоге отправили Смирнова к Позерну с докладом о поведении отряда[30].

То, что Балаховичу удалось так долго пробыть безнаказанным, во многом вызывалось обстоятельствами времени — слабостью советской власти и недостатком надежной военной силы, — на фоне которых широко распространилось своеволие отдельных лиц и отрядов. Другой из возможных причин может быть также поддержка Балаховича высокими защитниками в Петрограде, помощью которых он, судя по некоторым данным, успел заручиться. В ряде исследованиях с подачи некоторых советских мемуаристов утверждается, что полк якобы находился под покровительством и даже в единоличном подчинении самого Троцкого, который будто бы даже разрешил ему не иметь комиссара. Однако сомнительно, чтобы Троцкий, видевший Балаховича в лучшем случае во время его короткого пребывания в Москве в марте-апреле 1918 г., а с лета занятый боями на Восточном фронте, мог так уж сильно покровительствовать лужскому командиру. Более вероятно, что Балахович заручился поддержкой влиятельных лиц из руководства Петроградского военного округа, что было неудивительно в условиях 1918 года, когда у большевиков оказалось много высокопоставленных «старорежимных» военспецов, а контроль над ними военных комиссаров еще только налаживался. Да и большевистские кадры могли доверять старательному бывшему ротмистру, который неоднократно доказывал /227/ свою верность советской власти. За данное предположение говорят некоторые свидетельства. Так, по словам Сондака, Балахович представил в Петроград план захвата Пскова, благодаря чему получил хорошее снабжение. Рукопись «Отряд Балаховича» сообщает, что был еще и материальный мотив поддержки Балаховича: при охране границы он активно занимался перехватом и контролированием контрабанды, что давало ему большие деньги. Часть захваченной им партии стеатита[31] была отправлена в военный комиссариат округа, за что тот наградил полк новой униформой. За ней в начале октября в город отправился штабс-капитан Смирнов[32]. Заручился Балахович контактами и с контрразведкой 4-й дивизии, что позволило ему быть в курсе всех дел в отношении себя и обстановки за демаркационной линией[33].

Между тем в своих подозрениях советские власти были правы: служба Балаховича не была честной и лояльной. Контакты Балаховича с белым подпольем начались уже весной 1918 г. Сведения о них можно найти в сохранившихся воспоминаниях балаховцев.

Практически одновременно с формированием отряда на Балаховича вышли подпольщики: командующий Петроградским районом Северного участка завесы генерал А. В. Шварц и поручик В. К. Видякин, бывший контрразведчик, а к тому моменту сотрудник ВЧК. Встреча прошла у Видякина дома, на Каменноостровском проспекте в Петрограде. Было условлено, что в отряд войдут надежные офицеры, которым опасно находиться в Петрограде. Видякин познакомил Балаховича со своим земляком, Борисом Сергеевичем Пермикиным, который работал на большевиков под фамилией Орлов и отвечал за переправку офицеров и юнкеров в Псков и далее на Юг к генералу Алексееву. Его брат, есаул Всеволод Пермикин, уже находился в 1-м эскадроне отряда. Он в итоге и остался при Видякине. Однако в мае-июне 1918 г. группа Шварца была раскрыта, и заговорщики были вынуждены скрыться. Видякин с В. С. Пермикиным перешли во взвод разведки полка: Пермикин — его командиром, а Видякин — рядовым под фамилией Ревтинский. Находясь в Раскопеле, именно этот взвод и осуществлял ликвидацию «неблагонадёжных» красноармейцев. В сентябре часть офицеров, включая Видякина, перешла в Псков. В итоге взвод был командованием расформирован, и В. С. Пермикин возглавил 1-й эскадрон полка, который в начале октября был переведён ближе к границе, в Спасо-Елеазаровский монастырь на берегу Чудского озера. В начале октября в полк прибыл уже разыскиваемый Б. С. Пермикин. По его словам, здесь узнал, что буквально накануне полк посещал Фабрициус и отдал приказ об его аресте. Однако Балахович был в тот момент занят переправкой крупной партии контрабанды и, сухо сообщив, что ничем не может помочь, отправил его в Елеазаровский монастырь, через который его переправили в Псков[34]. /228/

Связь с немцами держалась через Видякина, который имел возможность сноситься с Псковом под прикрытием своей разведывательной работы. Обращает, правда, внимание, что в документах полка его фамилия указывается именно как Видякин, а не Ревтинский, как писали мемуаристы. Дважды ему были отданы крупные суммы денег для агентурной работы. Через Видякина и было переправлено предложение о переходе полка в Псков и отправке его на Юг к Добровольческой армии. Но в начале октября немцами было разрешено сформировать белую армию непосредственно в Пскове. В связи с этим 16 октября Балахович созвал совещание своих приближенных в Елеазаровском монастыре, на котором присутствовал также командующий Чудской флотилией капитан 1 ранга Д. Д. Нелидов. На нём было решено о переходе полка и Чудской флотилии на сторону Северной армии. На следующий день была устроена встреча с представителем от белой армии Пскова. От имени Балаховича на ней присутствовали его брат и заместитель по полку — Юзеф Балахович, а также и Всеволод Пермикин. Были выработаны условия перехода полка и флотилии. Так как псковское командование намеревалось после формирования армии начать наступление на красных, то решено было, что при благоприятной обстановке балаховцы поднимают бунт на месте, чтобы взять Лугу и Гдов, а также перерезать связь с Петроградом. Для этого намечалось «поднять крестьян в этом районе и получить от них лошадей и людей». В случае осложнений полк выходил в нейтральную полосу. Выступление намечалось к ноябрю:

«1 ноября полк должен быть готов к исполнению приказаний, посланных из штаба за три дня перед выполнением их». Когда 21 октября Б. С. Пермикин в ходе импровизированного рейда захватил Талабские острова недалеко от монастыря, Балаховича предупредили, чтобы в случае приказа советского командования «производить обстрел неверный, что было им и исполнено»[35].

Чтобы не раскрыть саботаж заговорщиков, бойцы отряда Пермикина на островах жгли костры, имитируя пожары от обстрела[36]. Подпольщики пытались также привлечь к заговору и командира 3-й дивизии, но неудачно[37].

К 25 октября дислокация полка была следующей: 1-й эскадрон стоял в Елеазаровском монастыре, 2-й — на ст. Струги-Белые и 3-й — у мызы Новая; штаб полка находился в Луге. Численность его равнялась 1121 чел., из них комсостава 38, строевых солдат 883 и нестроевых 200. Полк имел 600 винтовок, 4 пулемета, 8 ружей-пулемётов и два 3-дм орудия. Лошадей верховых числилось 471, обозных 102 и для орудий — 28[38]. Полк был ещё недоформирован, недовооружён и разбросан — видимо, поэтому Балаховичу удалось избежать отправки его на фронт, которой ещё 14 сентября требовал Полевой штаб[39]. И всё же полк представлял собой немалую военную силу, весьма значительную по меркам тогдашнего времени. Это позволяло заговорщикам надеяться на успех в их планах по захвату целого участка фронта. /229/

Однако события развернулись по-иному. 1-й эскадрон В. С. Пермикина неожиданно перешёл границу намного раньше. Описание этого эпизода в красных и белых источниках различается в деталях, но совпадает в основном. Накануне в эскадрон прибыла партийная комиссия для работы в части — по мнению белых, она также должна была выяснить связь В. С. Пермикина с его братом, который обратил внимание красных после захвата Талабских островов. По случаю прибытия, а также в связи с неким поводом (как утверждают некоторые источники, годовщиной революции, хотя по новому стилю до неё было ещё две недели) было устроено «празднество» с выпивкой. Во время него Пермикин каким-то образом продемонстрировал свою «контрреволюционность». Конфликт закончился тем, что он застрелил одного комиссара, а остальных пленил. Понимая, что отступать ему некуда, он тут же собрал эскадрон и объявил ему, что он направляется на освобождение Пскова. Эскадрон, разоружив по пути 6-ю роту 49-го Гдовского полка, перешёл границу у ст. Торошино и был тут же окружён и обезоружен немцами, которые разместили его в арестантских камерах. Через четыре дня кавалеристы были выпущены и пошли на формирование корпуса. Всего к белым ушло 400 человек с 2 орудиями. Поспешность перехода видна из того, что в монастыре были оставлены даже ящики со снарядами — позднее их пришлось переправлять к себе отряду Б. С. Пермикина с Талабских островов[40]. Тем не менее, по пути Пермикин успел послать верноподданническую телеграмму Я. Ф. Фабрициусу для отвода глаз[41]. Спустя два дня, узнав о произошедшем, к белым поспешно перебежали три парохода Чудской флотилии во главе с Д. Д. Нелидовым[42].

Всё это поставило полк Балаховича под удар, что он и сам отлично понимал. К тому времени порядки у красных ужесточились. 21 октября вышел приказ Военного совета 3-й дивизии, которым был организован Военно-Революционный штаб Псковского района с размещением в Луге и вводилось осадное положение в Гдовском, Лужском, Торошинском и Псковском уездах[43]. ВРПШ подчинялись все местные части: 3-я Петроградская дивизия, остатки Чудской флотилии, красноармейские части Гдовского, Лужского и Псковского уездов и пограничная охрана. Все три уезда объявлялись на осадном положении, из Петрограда прибыло 2 роты стрелков, 1,5 эскадрона кавалерии, артвзвод из 4 орудий и броневик. Таким образом, образовался отряд в составе до 700 штыков при 160-170 саблях, с пулемётами и 4 орудиями[44]. Часть отряда ушла на усиление охраны демаркационной полосы, а другая осталась в Торошино. Приказ комитета №2 от 27 октября объявил:

«...26 октября немецкими агентами, организующими в оккупированных местностях нейтральной зоне белую (северную) армию были подпоены красноармейцы 1-го эскадрона 3-го конного полка. Купленному белогвардейцами командиру эскадрона Пермыкину удалось увлечь пьяных солдат на преступление и /230/ увести в Псков к белогвардейцам. Объявляя об этом позорном случае ВРПШ предлагает считать вне закона всех, давших себя подкупить за Иудовы гроши, а напившихся и хотя временно изменивших долгу членов Красной Армии и её революционной товарищеской дисциплине, предать суду. Полевой штаб рад засвидетельствовать, что вся оставшаяся верной долгу большая часть Конного полка единодушно осудила предателей и заявила, что она будет их уничтожать беспощаднее, чем открытых врагов…»[45].

Действительно, так как с разбросанными частями нельзя было и думать о переходе границы, Балахович решил продолжать игру. Через день после перехода эскадрона к Фабрициусу в крайне подавленном состоянии явились братья Балаховичи, которые решительно осудили Пермикина и написали громкое воззвание к перебежчикам:

«Воззвание было составлено в таком духе, что, мол, перешедшие наложили несмываемое пятно на отряд и на голову “батьки Балаховича”, что все, кто искренно дорожит действительной свободой, должны немедленно вернуться к нам обратно, вырезать предварительно штаб немцев в Пскове и доставить живым или мёртвым изменника Перемыкина»[46].

Трудно сказать, насколько командование доверяло таким заявлениям, но внешне, по крайней мере, подозрения на Балаховича не пали. Приказом №1 ВРПШ он вошел в состав Военной коллегии Лужского уезда:

«…Боевая подготовка всех частей, остающихся в Луге и установление порядка в Лужском уезде возлагается на военную коллегию в составе командира 3 Петроградского конного полка т. Балаховича, вр. командующего 16-м Гдовским полком тов. Тампофальского и уездного военного комиссара тов. Булина»[47].

Для расследования обстоятельств перехода эскадрона Пермикина была сформирована особая комиссия, куда среди прочих вошёл и представитель полкового комитета полка Балаховича — Лев Рабинович. Комиссии предписывалось немедленно выехать в монастырь и предоставить материалы расследования в Полевой штаб к 1 ноября[48]. Всё это довольно странно выглядит, учитывая, что неблагожелательных отзывов о Балаховиче у командования было достаточно. В связи с этим интересен следующий эпизод. Незадолго до захвата Талабских островов отрядом Пермикина 21 октября священник Талабска Л. Н. Колосов, сочувствующий советской власти и даже ставший председателем комбеда, вместе с главой исполкома учителем Яном Залитом посетил Фабрициуса и высказал ему недовольство произволом войск Балаховича, о которых шла молва по округе:

«Сказал, что не доверяю Булаховичу, и чувствую, как меня Залит под стулом жмёт, а я ничего не понимаю. “Не нравится мне этот Булахович, не наш он человек”. Товарищ Фабрициус покраснел и ответил, что он не согласен со мной, Булахович — преданный революции генерал. Пошли мы домой, а Залит мне и говорит: “Там Булахович сидел, а вы при нём, Леонид Нилович». Через две недели Булахович изменил революции”[49].

/231/ Так или иначе, красное командование всерьёз приступило к укреплению дисциплины. 28 октября 1918 г. приказом №157 по 3-й Петроградской дивизии Балаховичу объявлен выговор за неисполнение приказа о переименовании Особого конного полка в 3-й кавалерийский и указано на недопустимость использования старого названия в официальных бумагах[50]. Вскоре полк с ревизией посетили Фабрициус, а также начальник штаба 6-й дивизии Плющик-Плющевский и заместитель комиссара Северной Коммуны Богатин. Устроив смотр, затем митинг и парад, они нашли полк в отличном состоянии и преподнесли ему от Северной Коммуны красное знамя, за что были в горячей речи отблагодарены Балаховичем. Однако обстановка не внушала сторонам взаимного доверия. Уездная ЧК категорически ставила вопрос о разоружении балаховцев; в конечном итоге был ускорен вопрос о переводе полка на фронт. До Балаховича, по словам белых мемуаристов, начали доходить слухи о планах его ареста, и когда 5 ноября Фабрициус отправил в Струги-Белые телеграмму о прибытии полка в Торошино, он заподозрил, что его собираются разоружить. К тому же в конце октября у него потребовали отчёт в трате денежного довольствия, так как среди красноармейцев отмечалось недовольство невыдачей жалования. Несмотря на оправдания Балаховича, что он якобы был вынужден тратить деньги на реквизиции, часто без расписок, его предупредили об аресте в случае растраты[51]. Ни арест, ни отправка на фронт Балаховичу не были нужны, поэтому неудивительно, что он вскоре перешёл границу, не успев даже собрать свои части в одном месте дислокации. К тому же была ещё одна причина столь поспешного решения. 3 ноября из полка в Псков отбыл солдат Георгий Якобсон, который встретился с доверенным лицом Пермикина — сам подпоручик с небольшой частью эскадрона в это время отбыл в Гдов. На обратном пути Якобсона задержали. Хотя на допросе в ЧК он умолчал о цели своего перехода, при нем было найдено обращение Пермикина к партизанам и личная записка к Балаховичу. В обращении Пермикин призывал красноармейцев последовать его примеру, а в записке Балаховичу значилось: «Торопись, друг, Вас я оправдаю, а все остальные, служившие у большевиков, будут судиться. Любящий вас П.». Якобсон был расстрелян, но Балахович успел выиграть время. Возможно, до него дошла весть об аресте его агента, что и стало последним аргументом в пользу побега[52].

По словам автора рукописи «Отряд Балаховича», всё было организовано следующим образом: Балахович собрал совещание офицеров-подпольщиков своего полка — это были его брат Юзеф, сотник Муравьев, ротмистр Аксаков и капитан Смирнов. Для маскировки было решено отослать в Торошино эшелон с самыми неблагонадёжными солдатами, негодными подводами и несколькими больными лошадьми. Начальником эшелона по жребию выбрали заведующего хозчастью. 6-го ноября /232/ эшелон в составе 40 солдат был отправлен со станции Струги-Белые в Петроград. Погрузка следующего планировалось на следующее утро, но в ту же ночь с 5 на 6 ноября 2-й эскадрон с пулемётной командой, снявшись, вышел к ст.Торошино[53].

На ней находилась рота пехоты с бойцами караульной роты и эскадрон кавалерии, который был двинут навстречу балаховцам. Последние неожиданно повернули в сторону и перешли демаркационную линию у ст. Карамышево. Вскоре выступил и 3-й эскадрон под командой Аксакова силою в 160 чел. при 2 пулемётах. Он направился в направлении шоссе Порхов–Псков и перешёл границу утром 7 ноября у д. Дубоновичи. Пойманные балаховцы ссылались на то, что Аксаков их спровоцировал и вёл по распоряжению Булак-Балаховича на ст. Торошино[54].

Автор рукописи «Отряд Балаховича» утверждает, будто бы на преследование был отправлен эскадрон 3-й дивизии, подкреплённый конной разведкой, но у деревень Малое и Большое Болото он увяз и был целиком уничтожен под огнем балаховцев. На самом же деле отряд балаховцев ушел без сопротивления. Оказавшись на нейтральной территории, он растерялся, большая часть его отказалась подчиняться переходу в Псков и разбежалась[55]. Высланными советским командованием двумя эскадронами было возвращено до 2 сотен полка, а третья позднее пришла пешей. Всего с Балаховичем ушло около 120 человек, которые, пленив по пути с десяток пограничников и чекистов, пришли в Псков к 8 ноября[56]. На сборе в губернаторском саду полк сдал винтовки немцам и был перемещён в арестантские помещения. На прощание Балахович оставил лично Фабрициусу записку, в которой угрожал уничтожить его Ревштаб[57]. Не забыл он прихватить и кассу. Вскоре отряд был выпущен и отдан на пополнение Северной белой армии. Сам Балахович стал выпускать листовки, в которых заявлял о себе как о защитнике измученного крестьянства, Родины, православия и всех русских людей от большевистского произвола.

При этом уже в момент своего перехода Балахович успел опровергнуть свои дальнейшие слова о «доведении до озверения». Согласно докладу главы Карамышевского ревкома, даже в горячке побега балаховцы продолжали грабить:

«Настроение крестьян к белым дурное, как и должно быть, потому что, привыкнув грабить, они не могут утерпеть. Проезжая, творили следующее бесчинство: приходили к хозяину и требовали, чтобы им было дано то, чего желают, а лошадям овса, и если чего у хозяина не было, то они после требования приступали к обыску, искали и требовали большею частью свинины, да ещё жирной, заявляли во всеуслышание и громко, что они белогвардейцы»[58].

Фабрициус издал приказ, которым приказывал разоружить остатки полка и задерживать всех его военнослужащих:

«Теперь совершенно ясно, что грабежи и насилия, чинимые этим полком над мирным насе/233/лением, производились умышленно по заранее составленному плану, чтобы вооружить население против Красной Армии. Следует широко оповестить об этом население»[59].

Оставшиеся красноармейцы были направлены на пополнение других частей; так, приказом от 17 ноября отбитый у Балаховича «полуэскадрон Страхова бывшего 3 Петроградского кавалерийского полка в составе 92 человек и 38 лошадей» был направлен на формирование конного полка 6-й стрелковой дивизии[60]. Очевидно, благодаря этому приказу версия о сознательной компрометации советской власти Балаховичем и утвердилась в советской литературе. О том, что отряд Балаховича провоцировал население под видом отрядов Красной Армии и ЧК, так же как и белые отряды из Пскова, сообщалось в Псковский губком[61]. Уже через год Петроградская ЧК расстреляла бывшего взводного инструктора полка Б. М. Ковалёва, который «был назначен начальником разоружительного отряда одной из волостей Лужского уезда» с формулировкой:

«Своё назначение использовал прекрасно с точки зрения Балаховича, цель которого была в подобных случаях создать враждебное отношение всех крестьян без различия их имущественного отношения к Советской власти вообще и к Красной армии в частности. Ковалёв при выполнении своей задачи выполнял максимум грубости и злонамеренной жестокости, которые сопровождались незаконными реквизициями, беспричинными арестами крестьян, вымогательствами, кражами, продажей краденого и т.д.»[62].

Полностью исключить подобные мотивы, конечно, нельзя, но вряд ли с этой точки зрения можно объяснить все данные случаи. Войска под командованием Балаховича и позднее отличались своенравием, вымогательством и насилиями, вне зависимости от того, требовалось это или нет.

Можно заключить, что позиция Балаховича к советской власти с самого начала не была честной. Используя свою временную безнаказанность, вызванную слабостью власти, и время от времени «доказывая» лояльность, он занимался укреплением личной власти и тайным обогащением, одновременно завязав надёжные контакты на будущее с контрреволюционным подпольем. Его переход на сторону белых был неизбежен и задерживался только обстановкой и отчасти личными мотивами. В деятельности же Балаховича в Красной Армии трудно заметить какую-то организованную работу по компрометации власти — скорее, это были присущие Балаховичу сложные интриги, которыми он в полной мере был занят во время своих противоречивых действий на службе у большевиков и белого подполья. .

Тем не менее, служба у красных дала Балаховичу определенный опыт — он смог возглавить крупную часть, построенную на принципах «партизанщины». Уже первые его шаги на поприще Гражданской войны отметились его склонностью к партизанским традициям отряда Пунина. Он сорганизовал и контролировал немалый отряд — в том числе благодаря /234/ личной популярности среди солдат, попустительству их настроениям, материальному удовлетворению приближённых, опоре на офицерскую прослойку полка и их «старорежимные» настроения. Хотя в итоге боеспособность и преданность полка «атаману», как показал переход в Псков, были весьма относительны, а бойцы Балаховича ни в одном из проведённых им сражений не демонстрировали ни строгой дисциплины, ни выдающихся боевых качеств, «партизанщина» вполне сплачивала его войско в единое управляемое целое, придавала солдатам заметную в условиях слабости армий гражданской войны боеспособность, а главное, отвечала желаниям самого Балаховича: быть независимым от любого командования и лично возглавлять подчиненных, не только как командир, но и как неформальный лидер. Последнее достигалось во многом путем откровенной игры на солдатских настроениях и потаканию грабежам и произволу — в 1919-20 гг. они станут фактически способом снабжения его армий. Неслучайно даже внешне его часть выделялась экзотическими отличиями, что работало на психологию бойцов. При этом партизанские методы имели тщательно контролируемый предел и вполне сочетались с организацией и боевой тактикой по образцу регулярной армии. На фоне этого утверждения о «доведении до озверения» смотрятся малодостоверно. .

Прославившийся произволом, участвовавший в подавлении крестьянских выступлений и отличившийся внешне лояльной службой большевикам, Балахович был неласково встречен в белом Пскове, поэтому неудивительно, что он с отличавшим его цинизмом воспользовался пропагандой большевиков и переделал её на свой лад для самооправдания. В действительности военные преступления, неизбежные на войне, а тем более в «партизанском» войске, являлись неотъемлемой чертой его военно-политической практики: Балахович был одним из тех многочисленных повстанческих вождей, кто превратил этот недостаток в своё преимущество. Это не помешало ему впоследствии позиционировать себя как «защитника» и «вождя» крестьянства и делать ставку на его привлечение как самого массового слоя населения. Эта тактика умело сочеталась и с грабежами мирного населения — например, в 1920 г. во время боев в Белоруссии Балахович будет попустительствовать грабежу его солдатами евреев и одновременно платить награбленным крестьянам за реквизиции. Однако повстанческая тактика имеет свои особенности, а грабежи населения плохо сочетаются с его привлечением на свою сторону, поэтому и неудивительно, что успехи Балаховича на военном поприще оказались куда скромнее его амбиций. .

Остается заметить, что, хотя истории деятельности отряда Балаховича в Лужском уезде посвящено немало отдельных статей, этот эпизод всё ещё содержит неясности, так как сейчас в распоряжении исследователей в основном мемуарные и опубликованные источники. Более полную /235/ историю отряда Балаховича следовало было бы раскрыть на основе архивных материалов, что, однако, требует серьёзной работы и долгого поиска. Например, в фонде РГВА №1171 с приказами по 6-й Орловской (бывшей 3-й Петроградской) дивизии данные о полке Балаховича практически отсутствуют, что, возможно, вызвано изъятием их следственной комиссией, направленной на расследование измены. Фрагментарны и данные фонда №862 штаба Северного участка завесы. Однако не исключено, что в архивах ещё найдутся документы, которые смогут раскрыть эту небезынтересную страницу истории гражданской войны.

Авторы статьи благодарят за помощь Евгения Сидорука (г.Брест).

Публикуется по: «Атаманщина» и «партизанщина» в Гражданской войне: идеология, военное участие, кадры. Сборник статей и материалов / Под ред. А.В. Посадского. – М.: АИРО–ХХI. 2015. СС. 220-238.


По этой теме читайте также:


Примечания

1. Деникин, Юденич, Врангель. Революция и гражданская война в описании белогвардейцев. Сост. С. А. Алексеев. Отечество, 1991. С. 275-276.

2. Васильев М.В. Атаман С. Н. Булак-Балахович: появление батьки // От «германской» к Гражданской: становление корпуса народных вожаков русской смуты. М., АИРО-XXI, 2015. С. 155-167; Хрисанфов В. И. 1918 год: пребывание С. Н. Булак-Балаховича в Луге // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета. 2010. №2. С. 306-316; Кручинин А. С. «От двуглавого орла к красному знамени»... И из-под красного знамени к белому кресту: С. Н. Булак-Булахович в 1918-1919 гг. // Война и оружие. Новые исследования и материалы. Часть I. Санкт-Петербург. 2010. С. 373-383; Он же. С. Н. Булак-Балахович и балаховцы в борьбе за Псков осенью 1918 года // Война и оружие. Труды IV-й Международной научно-практической конференции. 15-17 мая 2013 года. Часть II. Спб, 2013. С. 393-406.

3. Хорошилова О. В. Всадники особого назначения. М.: Фонд «Русские Витязи», 2013. С. 192; Я. Фабрициус, А. Травинский. Две измены // Гражданская война. 1918-1921. М., Военный вестник, 1928. С. 249-250.

4. РГВА. Ф.862. Оп.1. Д.278. Л.79, 86.

5. Архив Дома русского зарубежья им. Солженицина (далее – ДРЗ). Ф. 39. Оп. 2. Д. 13. Л. 3-3об. Архив Л. Ф. Зурова. Анонимная рукопись «Отряд Балаховича. Февраль – декабрь 1918 года».

6. Хрисанфов В.И. Указ. соч. С. 311.

7. Там же.

8. Салкина О. В. «По первому зову...» // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал. 2009. № 30. С. 171.

9. Нео-Сильвестр Г. [Гроссен Г.И.]. Батько Булак-Балахович: (Рассказ судебного следователя) // Возрождение. Тетрадь 16. Paris, 1951. С.117-118.

10. Васильев М.В. Учёт и реквизиция продовольствия в Псковской губернии 1917-1920 гг. // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал. 2012. № 37. С. 130.

11. Васильев М. В. Крестьяне Порховского уезда в годы испытаний. 1917-1919 гг. // Псков. №32. 2010. С. 193; Васильев М. В. Внутренний фронт Гражданской войны на Северо-Западе России. 1918 – 1920 гг. [Электронный ресурс] / М. В. Васильев // Гуманитарные научные исследования. – 2012. – Июнь. – Режим доступа: URL: http://human.snauka.ru/2012/06/1343.

12. Малышев М.О. Оборона Петрограда и изгнание немецких оккупантов с северо-запада в 1918 году. Л., 1974. С. 31-33. /236/

13. Калкин О. А. На мятежных рубежах России. Очерки о псковичах – участниках Белого движения на Северо-Западе в 1918-1922 гг. Псков. 2003. С. 77; Васильев М. В. Учет и реквизиция продовольствия в Псковской губернии 1917-1920 гг. С. 130.

14. Черепанов А. И. Строители Красной Армии // Питерцы на фронтах Гражданской войны. Л., 1970. С. 42; Корнатовский Н. А. Борьба за красный Петроград. М., 2004. С. 69.

15. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 202. Л. 3

16. Я. Фабрициус, А. Травин. Указ. соч. С. 251.

17. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 13. Л. 4об-5. Записи Б. С. Пермикина «Талабск».

18. Там же. Л.5.

19. А. С. Кручинин. «От двуглавого орла к красному знамени»... С. 379.

20. Дроздов В. Балахович в Пскове // Спутник большевика. Псков, 1926. № 10-11. С. 69.

21. Борьба большевиков за установление и упрочение Советской власти в Петроградской губернии (1917-1918). Л., Лениздат, 1972. С. 361.

22. Галич Ю. [Гончаренко Г.И.]. Красный Хоровод. Кн. 1. Рига, 1929. С. 142.

23. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 13. Л. 4об., 6.

24. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 128.

25. Там же. Л.128; Хрисанфов В. И. Указ. соч. С. 311.

26. Там же. С. 312.

27. Я. Фабрициус, А. Травин. Указ. соч. С. 251-252.

28. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 13. Л. 4об.

29. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 107

30. Хрисанфов В. И. Указ. соч. С. 312.

31. Стеатит (в источнике – «мыльный камень») – необработанная тальковая руда, используется в ювелирной промышленности.

32. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 13. Л. 7.

33. Дроздов В. Указ. соч. С. 68.

34. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 139. Л. 67.

35. Крах германской оккупации на Псковщине. Под ред. А. Л. Фраймана. Л., 1939. С. 226-227.

36. Пермикин Б. С. Генерал, рождённый войной: Из записок 1912-1959 гг. М., 2011. С. 50.

37. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 139. Л. 78.

38. Корнатовский Н. А. Указ. соч. С. 52.

39. Кручинин А. С. С. Н. Булак-Балахович и балаховцы в борьбе за Псков осенью 1918 года. С. 395.

40. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 139. Л. 92.

41. Корнатовский Н. А. Указ. соч. С. 53.

42. Сборник документов и материалов по истории Псковского края (IX-XX вв.). Псков, 2000. С. 450.

43. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 202. Л. 14. Фабрициус, путая события, ошибочно пишет в воспоминаниях, что штаб был организован после бегства Пермикина.

44. Директивы командования фронтов Красной Армии (1917-1922 гг.). Т. 1. М., 1971. С. 248; Я. Фабрициус, А. Травинский. Указ. соч. С. 253.

45. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 202. Л. 10.

46. Я.Фабрициус, А.Травинский. Указ. соч. С. 253.

47. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 202. Л. 8.

48. Там же. Л.10.

49. Рахтанов И. Колосов, или Александровский посад, или Талапские, или Залитские острова // На широтах времени. М., Советский писатель, 1980. С. 15.

50. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 175. /237/

51. Я. Фабрициус, А. Травинский. Указ. соч. С. 254. Показательно, что обвинения в хищениях адресовались С. Н. Балаховичу ещё в 1917 году, когда он был членом военного комитета пунинского отряда.

52. Журибеда Ж. У истоков. Несколько страниц из истории Псковской ЧК // Источник. Повести и рассказы о чекистах Псковщины. / Сост. С. Я. Кугаевский. Л., Лениздат, 1990. С. 9-10.

53. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 13. Л. 8.

54. Корнатовский Н. А. Указ. соч. С. 60.

55. ДРЗ. Ф. 39. Оп. 2. Д. 13. Л. 9; Калкин О. А. Указ. соч. С. 78.

56. Я. Фабрициус, А. Травинский. Указ. соч. С. 255; Крах германской оккупации на Псковщине. С. 228-229.

57. Салкина О. В. Указ. соч. С. 171.

58. Крах германской оккупации на Псковщине. С. 230.

59. Борьба большевиков за установление и упрочение Советской власти в Петроградской губернии (1917-1918). Л., Лениздат, 1972. С. 397.

60. РГВА. Ф. 1171. Оп. 1. Д. 200. Л. 192

61. Ермоленко Т. Ф., Морозова О. М. Погоны и будёновки: Гражданская война глазами белых офицеров и красноармейцев. Научное издание. М.: Российский гуманитарный научный фонд, 2013. С. 153.

62. Известия Петроградского Совета Рабочих и Красноармейских депутатов. №114. 23 мая 1919 г.

Имя
Email
Отзыв
 
Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017