Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

Механизм контроля над обществом

Спецификой фашистского режима как политического выражения развитых государственно–монополистических отношений была особая форма организации общества, характеризовавшаяся стремлением к максимальному контролю над всеми проявлениями /306/ общественной и личной жизни граждан. Она представляла собой решающее условие относительной прочности влияния фашистской идеологии и стабильности фашистского режима.

На роль организации как важнейшей предпосылки успеха фашистского движения не раз ссылался фашистский фюрер.

«Первейшая задача пропаганды

– писал он в «Майн кампф», –

завоевать на свою сторону людей, чтобы иметь возможность организовать их. Первейшая задача организации людей состоит в том, чтобы закрепить их приверженность, получив, таким образом, возможность продолжать и углублять пропаганду» [1].

Большое внимание, уделявшееся организации, сыграло важную роль в превращении НСДАП из небольшой секты в массовую политическую партию. В критические дни конца 1932 – начала 1933 г. оно помогло фашистским лидерам убедить колебавшиеся круги монополистической буржуазии в том, что НСДАП – это единственная сила, способная положить конец политическому кризису и восстановить пошатнувшиеся основы капиталистической системы в Германии. После образования кабинета Гитлера–Папена, в котором национал–социалисты составляли меньшинство, наличие необходимой организации позволило им в течение кратчайшего срока захватить в свои руки решающие рычаги власти, изолировать своих партнеров и обеспечить себе роль единственной политической силы, контролирующей государственную и общественную жизнь страны.

Однако наиболее важную роль наличие разветвленной организации сыграло на более позднем этапе, когда после первых месяцев пребывания у власти НСДАП оказалась перед необходимостью платить по векселям, выданным ею, будучи в оппозиции. Эти обещания были столь противоречивы и нереальны, что никакая социальная демагогия сама по себе не выдержала бы напора социальных сил, требовавших хотя бы их частичной реализации. И если бы не созданный к тому времени механизм фашистской диктатуры, явившийся дальнейшим развитием организации, созданной НСДАП прежде, нацистский режим не смог бы удержаться у власти.

Механизм этот был весьма разветвленным. С одной стороны, это был аппарат террора, основной задачей которого было подавление и физическое уничтожение всех действительных и потенциальных противников. С другой – аппарат организационного воздействия на население, который обеспечивал контроль над всеми формами общественной деятельности. С третьей – это был аппарат по пропагандистской обработке широких народных масс, занимавшийся формированием общественного мнения и идеологии. Функции этих трех аппаратов тесно переплетались. Палачи и тюремщики выступали в роли руководителей общественных организаций и занимались пропагандой. Пропагандисты принимали участие в террористических /307/ акциях и т. д. Однако в основном каждый все же занимался своим делом. Поэтому деятельность всех трех аппаратов заслуживает того, чтобы быть рассмотренной отдельно.

Фашистский аппарат террора

Первоначально основу фашистского аппарата террора составляли штурмовые отряды (СА). Возникшие в августе 1921 г. из небольшой организации по охране митингов и собраний НСДАП, они быстро превратились в своеобразные партийные вооруженные силы, использовавшиеся национал–социалистами, с одной стороны, для подготовки фашистского переворота, а с другой – для осуществления террора, направленного против политических противников, и прежде всего против организованных, классово сознательных рабочих.

Как уже говорилось, провал фашистского путча 1923 г., вызвавший глубокий кризис в национал–социалистской партии, привел к фактическому распаду штурмовых отрядов. Однако после реорганизации партии Гитлером в 1925 г. они опять возродились в качестве массовой полувоенной, террористической организации. Данные о численности СА в конце 20–х – начале 30–х годов весьма противоречивы. Известно, однако, что в параде штурмовиков, организованном в 1926 г. в связи с нацистским партийным съездом, приняли участие, по разным источникам, от 10 до 30 тыс. человек[2]. Даже если взять за основу наименьшую цифру, она говорит о том, что уже через год после воссоздания НСДАП штурмовые отряды были довольно многочисленными.

Последующие годы привели к дальнейшему росту численности СА. В 1928 г. в параде, приуроченном к съезду НСДАП, приняло участие уже от 30 до 60 тыс. штурмовиков. В 1931 г. на парад, организованный в честь создания Гарцбургского фронта, было выведено, по разным данным, от 50–60 до 104 тыс. членов штурмовых отрядов. В докладной записке о деятельности НСДАП, подготовленной в начале 1932 г. прусским министерством внутренних дел, численность штурмовых отрядов определялась в 225 тыс. человек[3]. К моменту прихода нацистов к власти они располагали армией штурмовиков, насчитывавшей около 500 тыс. человек[4].

После 30 января 1933 г. штурмовые отряды росли еще быстрее. Они поглотили многочисленные военизированные союзы, примыкавшие прежде к другим правым партиям. В них массами шли деклассированные элементы, спешившие урвать свою долю государственного пирога. Ношение коричневой формы штурмовиков стало своего рода модой в высших слоях общества, демонстрировавших тем самым поддержку «нового режима».

Согласно данным партийной статистики НСДАП, на 1 января /308/ 1935 г. в организации СА насчитывалось 3 543 099 человек. В том числе: в штурмовых отрядах – 1 499 034, в морских штурмовых отрядах – 64 428, в воздушных штурмовых отрядах – 105 256, в 1–м резерве СА – 497 610, во 2–м резерве СА – 1 376 771 человек.

При этом члены НСДАП составляли всего лишь 23,8% членов организации СА[5].

Еще до прихода Гитлера к власти на счету СА были многочисленные нападения на рабочие митинги и демонстрации, организация побоищ в рабочих кварталах, похищения, избиения и убийства активистов рабочего и особенно коммунистического движения»[6]. Однако особенно развернулись штурмовые отряды после назначения Гитлера рейхсканцлером. В первые же дни после создания кабинета министров с участием национал–социалистов на СА были возложены функции вспомогательной полиции. Этот формальный акт, засвидетельствовав безнаказанность погромщиков из штурмовых отрядов, развязал волну разнузданного коричневого террора, подобной которой не знала не только Германия, но и ни одно цивилизованное государство.

Преследования политических противников и всех «неугодных» лиц приняли массовый характер. Штурмовики врывались в квартиры активистов рабочего движения и демократически настроенных деятелей прежнего режима, вытаскивали их на улицу, избивали, подвергали унижениям. Под шумок сводились личные счеты: ликвидировались недруги, соперники, кредиторы. Начались массовые преследования по расовому признаку – предтеча последующего массового уничтожения еврейского населения.

Стали возникать концентрационные лагеря, превратившиеся впоследствии в неотъемлемую составную часть нацистского режима. Их создавали всюду, где только находилось помещение, пригодное для тюремных целей. Список организованных штурмовиками в 1933 г. наиболее крупных концентрационных лагерей, приводимый Г. Кюнрихом, автором книги «Государство концентрационных лагерей», насчитывает 26, из них 3 в самом Берлине[7]. Но это, как подчеркивает Г. Кюнрих, только наиболее известные. Практически в первые месяцы 1933 г. концентрационным лагерем была почти каждая казарма штурмовых отрядов.

После того как первая волна террора спала, нацистские власти, напуганные бурной реакцией мировой общественности, грозившей подорвать еще непрочные позиции фашистского режима, попытались снять с себя ответственность за него, объявив наиболее отвратительные эксцессы результатом «подстрекательской деятельности» пробравшихся в СА «враждебных национал–социализму элементов». Для видимости некоторые наиболее усердствовавшие в зверствах штурмовики были изгнаны из СА. В действительности /309/ же волна террора, несмотря на ее неорганизованный характер, была результатом сознательно планировавшейся, политики нацистского правительства и преследовала две основные цели. Во–первых, она должна была создать в стране атмосферу паники, парализовать противников фашизма, обеспечив тем самым благоприятные условия для стабилизации власти национал–социалистского правительства. Только в такой атмосфере нацистская партия и могла в кратчайший срок осуществить унификацию всего государственного аппарата. Во–вторых, она должна была дать выход низменным страстям сторонников национал–социализма, ждавших «реальных результатов» от прихода к власти своей партии. Возможность безнаказанного сведения политических и личных счетов, с одной стороны, отвлекала массы штурмовиков от социальных требований, а с другой – связывала их по рукам и ногам с нацистским режимом, непосредственными участниками преступлений которого они тем самым становились.

Однако в качестве орудия постоянного, организованного террора, в котором нуждались фашистские власти, СА использовать было трудно. Для этого они были чересчур многочисленными и рыхлыми. Это был не только инструмент политики террора, но и своеобразная массовая организация со своими специфическими требованиями и устремлениями.

Участие в терроре временно отвлекло штурмовиков от интересовавших их социальных проблем, но заставить забыть о них не могло. Уже летом 1933 г. недовольство политикой правительства, не спешившего с реализацией своих обещаний, особенно в социальной области, и всячески подавляющего антикапиталистические настроения, проявлявшиеся в рядах партии, и прежде всего в штурмовых отрядах, приобрело острые формы. В середине года произошли бунты в штурмовых отрядах Берлина, Гамбурга, Франкфурта–на–Майне, Дрездена, Эссена, Дортмунда, Касселя, Кенигсберга и Фрайбурга[8]. В связи с этим национал–социалистскому руководству пришлось предпринять экстраординарные меры. Началась массовая чистка штурмовых отрядов. В августе 1933 г. были распущены все отряды СА во Франкфурте–на–Майне. В одном только Берлине из СА было исключено 3870 человек. Всего же к концу 1933 г. из СА было изгнано около 200 тыс. штурмовиков[9]. Некоторые из них вскоре оказались в тех самых концентрационных лагерях, которые создавали своими руками.

Уже первая чистка серьезно ослабила значение штурмовых отрядов как главного инструмента фашистского террора. Однако наиболее сильный удар по ним нанесли события 30 июня 1934 г., завершившиеся физическим уничтожением почти всей их верхушки. После этой варфоломеевской ночи фактическое значение /310/ СА в иерархии нацистских организаций постоянно падало. Главным инструментом государственно–организованного террора стала выросшая в недрах штурмовых отрядов организация, получившая широкую известность как СС[10].

CC, или «охранные отряды», возникли из небольшой группы личных телохранителей Гитлера, созданной в марте 1923 г., в период активной подготовки нацистской партии к путчу. Впервые они начали приобретать значение как самостоятельная организация в 1925 г., когда в связи с запретом СА им было поручено выполнение функций, принадлежавших прежде штурмовым отрядам, и в частности охрана собраний и митингов НСДАП и разгон собраний и митингов ее политических противников[11]. Отмена запрета СА в 1926 г. сразу же ослабила значение «охранных отрядов», численность которых составляла тогда всего 200 человек: Они были влиты в СА в качестве их неотъемлемой составной части.

Начало нового подъема СС было связано с решением Гитлера превратить эту организацию в заслуживающую особого доверия «отборную часть» и с назначением на пост руководителя «охранных отрядов» секретаря Грегора Штрассера – Гиммлера[12].

С этого времени значение и влияние СС в НСДАП постоянно увеличивается. Если в 1929 г., к моменту назначения Гиммлера, «охранные отряды» насчитывали всего 280 человек, то в 1930 г. их численность составила 2 тыс., в 1931 г. – 10 тыс., в 1932 г. – 30 тыс. человек. Ко дню прихода Гитлера к власти «охранные отряды» насчитывали уже 52 тыс. человек[13].

В отличие от СА, не ставивших никаких препон для вступления в свои ряды (чем и объяснялся их более быстрый рост), «охранные отряды» с самого начала производили тщательный отбор кандидатов, стремясь таким образом сохранить характер особо доверенной организации.

Еще до того как НСДАП стала правящей партией, СС, благодаря изощренной тактике Гиммлера, сумевшего завоевать особое доверие фюрера, присвоила себе двойственные функции. С одной стороны, она выступала в роли хранителя расовой чистоты НСДАП, главного источника формирования нацистской элиты. В этой связи особое значение получило созданное Гиммлером в рамках СС так называемое «Расовое и поселенческое управление» («Рассе–унд–зидлунгсамт»). С другой – она во все большей степени превращалась в своеобразную внутреннюю партийную полицию, в задачи которой входила борьба против «подрывной деятельности» в самой /211/ партии, т. е. против оппозиционных партийных групп. Для осуществления этой функции Гиммлером была создана собственная контрразведка, маскировавшаяся первоначально под «службу информации и печати» («ИЦ–динст» и «ПИ–динст»), а затем получившая известность как «служба безопасности» («Зихер–хайтсдинст–СД») [14].

«Заслуги» «охранных отрядов» перед Гитлером, особенно в полицейской и контрразведывательной области, позволили Гиммлеру сразу же после захвата нацистами власти наложить руку на государственные органы полиции. Уже в апреле 1935 г. имперский фюрер СС был назначен начальником политической полиции Баварии. Вскоре после этого Гиммлеру было поручено руководство политической полицией в других немецких землях. Исключение составляла Пруссия, где политическая полиция находилась в руках Геринга как прусского премьер–министра. Однако в апреле 1934 г. Гитлер, вопреки желанию Геринга, назначил Гиммлера его заместителем в качестве шефа тайной государственной полиции Пруссии. В результате к середине 1934 г. в руках имперского фюрера СС оказалась сконцентрированной вся полицейская власть в стране. Тем самым были заложены основы того практически неограниченного влияния, которым вскоре стали пользоваться СС в «третьей империи».

Важнейшее значение для дальнейшего укрепления позиций СС имела роль, которую сыграла эта организация в событиях 30 июня 1934 г. Приняв решающее участие в расправе над руководителями штурмовых отрядов, СС не только продемонстрировала свою непоколебимую верность Гитлеру, готовность безоговорочно выполнить любое его распоряжение, но и одним ударом расправилась со своим главным соперником в борьбе за господствующие позиции. Непосредственным результатом этого был указ Гитлера от 13 июля 1934 г., согласно которому «в ознаменование огромных заслуг» «охранные отряды» были выделены из состава СА и объявлены самостоятельным подразделением национал–социалистской партии[15].

Уже к 1935 г. СС представляла собой разветвленную организацию, щупальцы которой проникали во все отрасли государственной и общественной жизни.

К этому времени она насчитывала около 165 тыс. членов. В начале 1937 г. в СС состояло 210 тыс. человек, а к началу войны – около 260 тыс. [16]

Основу организации составляли три главных управления, символизировавшие три основные сферы деятельности СС, – общее Главное управление, Главное управление по расовым и поселенческим вопросам и Главное управление имперской безопасности.

Общему Главному управлению подчинялись созданные к тому /312/ времени три группы эсэсовских соединений; «общие отряды» («Альгемайне СС»), «караульные отряды» («СС–вахфербенде»), или, как их иначе называли, «отряды мертвой головы» («Тотен–конффербенде»), и «отряды для поручений» («СС–ферфюгунг–струппе»).

Каждая из перечисленных групп имела особую структуру и особые задачи.

«Общие отряды» были своего рода клубом «нацистской элиты», пребывание в котором открывало неограниченные возможности продвижения по чиновной государственной и партийной лестнице. Из числа членов «общих отрядов» вербовались офицеры для полиции и других карательных органов. Члены «общих отрядов» назначались на руководящие должности в многочисленные «общественные» организации, созданные национал–социалистами. Сам факт членства в СС расчищал путь для успешной деловой карьеры, ибо свидетельствовал, что за спиной данного человека стоит столь мощная и влиятельная организация.

Для простых обывателей вступление в «общие отряды» было связано со сложной и длительной процедурой. Член организации гитлеровской молодежи, пожелавший попасть в «общие отряды», после тщательной проверки его расовой, физической и политической пригодности, объявлялся по исполнении 18–летнего возраста «претендентом». После испытательного срока он принимался в отряд в качестве кандидата и проходил там военно–спортивную подготовку. Затем он призывался на военную службу и только после демобилизации и прохождения дополнительного испытательного срока, во время которого он подвергался идеологической обработке, окончательно зачислялся в полноправные члены СС[17].

Для представителей правящих классов, занимавших видные общественные или экономические позиции, путь в «общие отряды» был предельно облегчен. Для многих из них было достаточно лишь изъявить желание, чтобы не только быть зачисленным в «общие отряды», но и получить звание почетного офицера СС. Носителю такого звания оно было весьма выгодно, ибо представляло собой официальное подтверждение прочности его положения в нацистском обществе. Для СС раздача такого рода званий открывала широкую возможность осуществления через своих людей надзора за деятельностью всех ответвлений государственного аппарата.

Обязанности членов «общих отрядов» были необременительны. Пребывание в них считалось общественной деятельностью и не требовало отрыва от основной работы. Отряды занимались различными видами военно–спортивной подготовки (в том числе автомобильным и конным спортом), участвовали в парадах, проводили сборы. Но главная их задача состояла, разумеется, не в этом. Принеся клятву Гитлеру на безоговорочную верность и объявив целью своей жизни беспощадное истребление всяческой /313/ крамолы, каждый член «общих отрядов», чувствуя себя представителем особого ордена, призванного «царить и княжить», сам по себе становился активным носителем террора. Не ожидая директив, он в любое время, на работе и вне работы, следил за поведением окружающих, давил на них своим присутствием, широко пользуясь в то же время правом привлекать карательные органы. В случае «необходимости» (демонстраций, забастовок, волнений) «общие отряды» могли быть быстро мобилизованы и брошены против «внутреннего врага» [18].

После начала войны «общие отряды» СС стали главным резервуаром, из которого черпались кадры для так называемых «войск СС» и «оперативных групп» СД, прославившихся крайней жестокостью, массовыми экзекуциями, политикой геноцида и т. д.

Эсэсовские «отряды для поручений» были малочисленнее «общих отрядов». Первоначально они насчитывали 4 – 5 тыс. человек, а к началу войны – 18 тыс. В отличие от последних они представляли собой профессиональные полицейские соединения, отличавшиеся от обычной военизированной полиции лишь своим привилегированным положением. Главной задачей «отрядов для поручений» считалось обеспечение порядка на «внутреннем фронте», особенно в военных условиях. По сути же дела, это было личное войско Гитлера, его преторианская гвардия, которой он давал самые щекотливые и самые грязные задания[19].

Существование третьей группы – «караульных отрядов» («отрядов мертвой головы») было тесно связано с созданной нацистским руководством системой стационарных концентрационных лагерей[20].

Уже после первых чисток, проведенных в штурмовых отрядах, и особенно после событий 30 июня 1934 г. охрана концентрационных лагерей, созданных в первые месяцы фашистского господства, была изъята из рук штурмовиков и передана эсэсовцам. В результате управление концентрационными лагерями превратилось в одну из главных задач, стоявших перед СС, и неразрывную составную.часть их деятельности.

Передача концентрационных лагерей под эгиду СС сопровождалась рядом организационных изменений. Масштабы этой формы террористической, репрессивной деятельности были значительно расширены, импровизацию, порожденную взрывом страстей, заменила холодная, продуманная система массового уничтожения людей, которой был придан официальный характер.

Первым образованным СС крупным концентрационным лагерем был лагерь в Дахау (близ Мюнхена). Важную роль в его создании /314/ сыграл штандартенфюрер СС Эйке, принявший впоследствии самое активное участие в образовании других фабрик смерти.

Осенью 1934 г. в рамках общего Главного управления было создано Управление инспектора «караульных отрядов» и концентрационных лагерей, которому было поручено развертывание сети концлагерей и обеспечение их охраны. На пост начальника управления был назначен тот же Эйке. В ведение управления были переданы уже существовавшие к тому времени концлагеря Дахау, Заксенхаузен (близ Орениенбурга), Папенбург с подчиненными ему «рабочими лагерями» Эстервеге, Ной–Зуструм, Бергер–моор и Апендорф–Фюльсбюттель (около Гамбурга), Лихтенбург (Силезия), Моринген (Рурская область) и Колумбиахауз (Берлин). Впоследствии некоторые наиболее мелкие лагери были ликвидированы и вместо них созданы крупные, в том числе печально известные Бухенвальд, Флоссенбург, Маутхаузен, Равенсбрук, а после начала войны – лагеря уничтожения: Освенцим, Майданек, Тремблинка и другие.

«Караульные отряды» были созданы для обеспечения охраны концентрационных лагерей. Они также представляли собой профессиональные полицейские войска, рядовой состав которых вербовался преимущественно из лиц, прошедших военную службу, а офицерский – из бывших офицеров кайзеровской армии и рейхсвера. Основным условием найма в «караульные отряды» было беспрекословное подчинение приказам вышестоящих начальников и крайняя жестокость по отношению к заключенным. Сознательно насаждавшийся в «караульных отрядах» культ насилия в сочетании с гарантированной безнаказанностью во всем, что касалось жизни и смерти узников, привели к расцвету в «караульных отрядах» крайних форм садизма.

Из личного состава «караульных отрядов» формировались как администрация, так и внешняя охрана лагерей. Лица, не занятые в лагерях, проходили военную подготовку.

Постепенно «караульные отряды» превратились в мобильные полицейские части, которые, по–прежнему выполняя функции лагерной охраны, одновременно готовились к подавлению внутренних беспорядков, подобно «отрядам для поручений». К началу 1937 г. в «караульных отрядах» насчитывалось 8 – 9 тыс. человек, разбитых на три полка (штандарта): «Верхняя Бавария», «Бранденбург» и «Тюрингия». После аншлюса Австрии был создан четвертый штандарт – «Остмарк» [21].

После начала второй мировой войны на базе «общих отрядов», «отрядов для поручений» и «караульных отрядов» были созданы специальные эсэсовские воинские соединения, образовавшие особый род войск германских вооруженных сил – войска СС («Ваффен–СС»). В 1939–1940 гг. были сформированы первые четыре эсэсовские дивизии: танковая эсэсовская дивизия «Лейбштандарте /315/ Адольф Гитлер», танковая эсэсовская дивизия «Дас рейх», танковая эсэсовская дивизия «Тотенкопф» и гренадерская эсэсовская полицейская дивизия. К этому времени численность войск СС составила примерно 100 тыс. человек.

По мере расширения масштабов войны войска СС становились все многочисленнее. В 1940 г. их состав был увеличен на 50 тыс. солдат и офицеров, в 1941 г. – еще на 70 тыс., в 1942 г. – на 110 тыс., в 1943 г. – на 210 тыс., в 1944 г. – еще на 370 тыс. Всего в декабре 1944 г. в войсках СС насчитывалось, по некоторым данным, примерно 950 тыс. человек[22].

Первоначально войска СС формировались на добровольной основе. Позднее, ввиду больших потерь и недостатка в добровольцах нацистские власти начали направлять в эсэсовские части и мобилизованных. В ходе военных действий пришлось также отказаться от тщательного расового отбора. Из примерно 400–500 тыс. добровольцев, насчитывавшихся в войсках СС, примерно 200 тыс. составляли иностранные фашисты, среди которых далеко не все могли похвалиться чистотой германской, арийской крови[23].

Создание войск СС еще больше укрепило позиции этой организации в системе фашистской диктатуры, ибо предоставляло в ее распоряжение мощные вооруженные силы[24].

Не менее важную роль в механизме фашистской диктатуры играло Главное управление имперской безопасности РСХА. Провозглашенное указом Гесса от 9 июня 1934 г. единственной разведывательной службой национал–социалистской партии, оно превратилось вскоре во всепроникающую систему тотального шпионажа как внутри страны, так и за границей[25]. В состав РСХА была включена Государственная тайная полиция (гестапо). В ведение Главного управления имперской безопасности входила организация диверсионной, подрывной деятельности за границей, основанной, в частности, на использовании ирреденционистских настроений среди немецких национальных меньшинств в других странах. Параллельно военной разведке РСХА создало разветвленный аппарат военного шпионажа.

Вся Германия была покрыта сетью тайной агентуры. На любом предприятии, в любом учреждении, в любой организации, не исключая и органы НСДАП, имелись свои агенты: либо так называемые доверенные лица («Ф–лёйте») – члены НСДАП, выполнявшие функции по слежке без какого–либо вознаграждения, либо просто шпики («А–лёйте» и «Ц–лёйте»), получавшие постоянную или «сдельную» оплату.

Их донесения, обобщавшиеся в центральном аппарате (в частности, в III управлении Главного управления имперской безопасности /316/ ), использовались, во–первых, для принятия репрессивных мер – в этом случае они передавались гестапо, во–вторых, для составления сводок о моральном состоянии и настроениях населения (содержание этих сводок принималось во внимание при политических решениях нацистского руководства, а также при определении главных направлений в пропагандистской деятельности) и, в–третьих, для составления секретных досье на всех более или менее известных политических, общественных и других деятелей. Последнее обеспечивало руководителям РСХА и соответственно СС особо большое влияние. Располагая компрометирующим материалом почти на всех видных партийных и государственных чиновников «третьей империи», они имели возможность, прибегая к шантажу, добиваться всех своих целей.

Наряду с сетью агентов Главное управление имперской безопасности имело собственные формирования – отряды СД, существовавшие наряду с другими формированиями СС. Роль этих формирований особенно возросла после начала войны, когда нацистское руководство поручило СД «наведение порядка» на оккупированных территориях, и прежде всего на территории Советского Союза.

В мае 1941 г. на основе соглашения между верховным командованием германской армии и рейхсфюрером СС были созданы оперативные группы и «зондеркоманды» СД. В обязанности этим группам и командам было вменено «умиротворение» населения во фронтовой полосе, «очищение» от враждебных элементов армейских тылов и борьба с «подрывной деятельностью» в районах, управляемых так называемой «восточной администрацией». «Умиротворение» и «очищение», осуществляемое оперативными группами и «зондеркомандами» СД, заключалось, как следует из официальных документов Главного управления имперской безопасности, в уничтожении пленных комиссаров Советской Армии, политических деятелей, активных коммунистов, партизан, помощников партизан, «саботажников и агитаторов», «бродяг», а также евреев[26]. О масштабах этой деятельности можно судить по следующим неполным данным. Насчитывавшая 400 – 500 человек оперативная группа «Д», оперировавшая на южном участке советско–германского фронта (начальник – оберштурмбанфюрер, а впоследствии группенфюрер Отто Олендорф), в течение первого года своего существования уничтожила 90 тыс. мужчин, женщин и детей[27]. Согласно донесению начальника оперативной группы «А» штандартенфюрера Шталекерса, в результате первых четырех месяцев деятельности его группы было «ликвидировано» 135,5 тыс. человек[28]. Оперативная группа «Б», оперировавшая в Белоруссии, /317/ с июля 1941 по 15 декабря 1942 г. уничтожила 134 198 человек[29] и т. д.

Третье Главное управление – по расовым и поселенческим вопросам, формально отношения к террору не имело. В его обязанности входила реализация той части идеологической программы национал–социализма, которая касалась расовых вопросов. Управление занималось осуществлением на практике расовых идей, особенно в области евгеники, с которыми носились нацистские руководители: проводило проверку расовой чистоты членов СС, а также всех желающих поступить в «охранные отряды», удостоверяло расовую пригодность невест членов СС, руководило организацией «Лебенсборн», призванной готовить расово чистое пополнение, разрабатывало планы создания эсэсовских поселений на оккупированных территориях.

В действительности же и это Главное управление представляло собой важный рычаг террора как физического, так и морального. Практически Главное управление контролировало всю политику в области «расовой гигиены», проводимую в «третьей империи». Тем самым оно направляло все преследования по расовым мотивам. Одновременно это Управление руководило политикой германизации захваченных районов, в частности путем уничтожения коренного населения.

На протяжении 12 лет нацистского господства структура организации СС несколько раз менялась. В частности, было увеличено число главных управлений: к трем существовавшим ранее были добавлены Главное управление полиции порядка, Главное административное и хозяйственное управление, Главное управление по делам «фольксдойче» и т. д.[30] Однако основные черты структуры сохранились прежними.

Координация деятельности государственных и партийных органов террора осуществлялась в результате сосредоточения в руках одного человека (рейхсфюрера СС) высших партийных и государственных полномочий в этой области. На более низком уровне – в главных участках СС, соответствовавших военным округам, – это объединение функций находило выражение в назначении руководителей главных участков СС (СС оберабшнит–фюрер) высшими руководителями СС и полиции (фюрер СС–унд–полицейфюрер).

На случай возникновения беспорядков или необходимости проведения террористической акции в распоряжении руководителя главного участка СС имелись размещавшиеся на подведомственной ему территории «отряды для поручений», «караульные отряды», резервные части «караульных отрядов», «общие отряды», специальные /318/ части СС, аппарат уполномоченного СД с подчиненными ему частями, местное управление государственной полиции, местное управление уголовной полиции и военизированные отряды полиции порядка. И весь этот механизм мог быть приведен в действие почти мгновенно.

Физическое уничтожение противников осуществлялось в основном, если не считать нескольких организованных властями массовых погромов, через органы юстиции и систему концентрационных лагерей, о которых уже шла речь выше. Полные данные, которые бы характеризовали действительные масштабы физического уничтожения национал–социалистами своих действительных или предполагаемых противников, отсутствуют. Подсчеты, сделанные антифашистскими организациями и отдельными исследователями, рисуют лишь фрагментарную картину, которая, однако, и так весьма впечатляюща.

На VII конгрессе Коминтерна были опубликованы данные МОПРа, согласно которым к началу 1935 г. (за два года пребывания у власти) нацисты убили свыше 4200 человек, арестовали 517 тыс., подвергли пыткам и ранили 218 600[31].

По данным Г. Вайзенборна, к 10 апреля 1939 г. в «третьей империи» находились под арестом по политическим мотивам 27 369 обвиняемых, 112 432 осужденных и 162 734 так называемых превентивных заключенных[32].

Всего до начала войны нацистскими судьями было проведено 86 массовых процессов. В ходе этих, а также многочисленных других судебных разбирательств 225 тыс. немецких граждан были приговорены к примерно 600 тыс. годам тюремного заключения[33].

Через одни лишь концентрационные лагеря, находившиеся на территории «Германской империи», было «пропущено» к началу войны около одного миллиона человек[34].

Во время войны число заключенных резко увеличилось как за счет немцев, так и за счет военнопленных и граждан оккупированных стран. Показательны в этом отношении, например, данные за 1944 г. В январе этого года в Германии было арестовано 42 580 человек, в феврале – 45 044, в марте – 46 302, а в общей сложности – 135 926 человек. В последующие три месяца – апреле, мае, июне – было взято под стражу 170 670 человек. Всего в 1944 г. было арестовано не менее полумиллиона.

В 1943 г. в немецких тюрьмах было казнено (не считая «экзекуций» в концентрационных лагерях) 5684 человека, в 1944 г. – 5764. В одной лишь тюрьме Бранденбург с 22 августа 1940 г. по /319/ 20 апреля 1945 г. было произведено 2042 казни, из них – 1807 по политическим мотивам[35].

Среди предъявленных обвинений наиболее частыми были: измена режиму (хохферрат), измена родине (ландесферрат), сопротивление государственной власти, саботаж, подрыв военных усилий, слушание зарубежных передач, нарушение трудовой дисциплины[36].

Более детальное представление о масштабах преследований в нацистской Германии могут дать следующие сведения о числе заключенных в наиболее крупных концентрационных лагерях, расположенных на территории «Германской империи»[37]:

Год
Бухенвальд
Дахау
Флоссенбург
Маутхаузен
Равенсбрук
Заксенхаузен
1933
2405
1934
2105
1936
2400
1937
2561
–*
2523
1938
11028
18000
1800
1010
8309
1939
11807
–*
1800
2772
867
12168
1940
7440
–*
2800
3047
10000
10577
1941
7911
10000
3400
–*
12000
10709
1942
9517
14000
3600
5775
14000
16577
1943
37319
50000
4500
16812
26000
28224
1944
63048
47000
28900
66328
42000
75000
1945
80436
67000
31170
71089
50000
70000
* – нет данных

Действительный рост числа заключенных был еще большим, ибо хотя перечисленные лагеря не считались лагерями уничтожения, смертность в них была исключительно велика[38]. Так, в Бухенвальде из направленных туда 240 тыс. человек умерло 56545[39], в Маутхаузене из 335 тыс. – 122 767, в Равенсбруке из 130 тыс. – 92 700, в Заксенхаузене из примерно 200 тыс. – свыше 90, в Флоссенбурге из 112 тыс. – 73 296 и т. д. [40]

В августе 1944 г. в концентрационных лагерях, по официальным данным Главного административного и хозяйственного управления СС, находилось 379 167 заключенных мужчин и 145 119 заключенных женщин. Ближайшие поступления в лагеря оценивались в 612 тыс. человек. Это позволяет считать, что всего в 1944 г. в концентрационных лагерях содержалось одновременно не менее одного миллиона заключенных[41]. /320/

В специальном рассмотрении нуждается практика фашистского расового террора.

С января 1933 г. – времени прихода нацистов к власти, началась практическая реализация расистских проектов. Ее первоначальным этапом было создание для еврейского населения в Германии (как и для цыган) таких условий, которые бы вынудили их покинуть немецкую территорию. Эта стратегия была четко изложена, в частности, в циркулярном письме, которое направило в январе 1939 г. всем дипломатическим и консульским представительствам министерство иностранных дел Германии[42].

Для достижения данной цели применялись различные приемы. Государственные и партийные власти инспирировали антиеврейские эксцессы, решающую роль в которых играли вооруженные подразделения национал–социалистской партии, и прежде всего штурмовые отряды. Избиения граждан еврейской национальности перерастали в массовые погромы, сопровождавшиеся всевозрастающим числом жертв. В государственных учреждениях и общественных организациях, избежавших запрета, в соответствии с распоряжениями, шедшими сверху, началась повсеместная «аризация» – т. е. чистка от «расово неполноценных элементов». Большое число евреев стало жертвой повальных арестов, призванных «изъять из политической жизни» всех действительных и потенциальных противников фашизма.

Была предельно затруднена экономическая деятельность еврейского населения. Еврейские предприятия были подвергнуты «особому обращению», подрывавшему их конкурентоспособность. Пикеты штурмовиков, установленные у еврейских магазинов, отпугивали покупателей, ускоряя тем самым крах этих предприятий. С помощью угроз и насилий евреев принуждали передавать свои права на собственность должностным лицам нацистского режима.

Дискриминация, осуществлявшаяся явочным порядком, подкреплялась мерами юридического плана. Один за другим принимались законы, ограничивавшие правоспособность еврейского меньшинства. Евреям запрещалось занимать государственные должности, участвовать в деятельности общественных организаций, заниматься свободными профессиями, связанными с обслуживанием «арийского населения». В сентябре 1935 г. были введены так называемые нюрнбергские законы, практически лишившие еврейское население всякой юридической защиты. В соответствии с этими законами евреи лишались германского гражданства. Были запрещены браки между евреями и гражданами германской или родственной ей крови. Интимные отношения между евреями и «арийцами» объявлялись уголовным преступлением[43]. /321/

Дискриминация и преследования породили волну эмиграции. Германию покинули многие представители еврейской интеллигенции. Начали выезжать и наиболее состоятельные члены еврейской общины, имевшие капиталовложения за границей. Однако основная масса еврейского населения, несмотря на гонения, не проявляла намерения покидать страну, с которой была связана рождением, языком и культурой.

Стремясь достичь поставленной цели, фашистские власти пошли на наращивание расового террора. В качестве предлога они использовали покушение на германского дипломата, совершенное в Париже в знак протеста против бесчинств, которые творили фашисты. 9–10 ноября 1938 г. по территории Германии пронеслась новая волна еврейских погромов. Были разрушены еще принадлежавшие евреям предприятия, сожжены синагоги, искалечены сотни людей. 30 тыс. наиболее известных представителей еврейской общины были заключены в концентрационные лагеря. На еврейское население была наложена многомиллионная контрибуция.

Вся эта операция проводилась под непосредственным руководством фашистской службы безопасности – так называемой СД, которой еще с 1935–1936 гг. Гитлером был поручен контроль за «решением еврейского вопроса».

После ноября 1938 г. бегство еврейского населения из Германии усилилось. На этот раз покинуть страну пытались многие рядовые граждане, в том числе еврейская беднота. Однако именно в это время возможности выезда из страны затруднились. И объяснялось это тем, что в недрах фашистского руководства начал созревать иной, еще более зловещий план реализации расистских планов.

Толчок такому созреванию дало насильственное присоединение к Германии Австрийской Республики. В Австрии издавна проживала многочисленная еврейская община. Поэтому после «аншлюса» на территории расширившейся «Германской империи» оказалось больше евреев, чем до начала их спровоцированной фашистами эмиграции. Кроме того, присоединение Австрии стимулировало фашистское руководство на дальнейшие завоевания – прежде всего польских и других расположенных к востоку территорий, на которых проживало большое количество евреев. Было очевидно, что в случае захвата этих территорий численность еврейского населения, попавшего под власть фашистского режима, будет столь велика, что решить в его духе «еврейскую проблему» с помощью самых жестоких, но косвенных мер не удастся.

В этой связи в руководящих кругах фашистской Германии, и прежде всего в СД, стали разрабатываться проекты насильственного переселения еврейского населения за пределы Германии. Разработка этих проектов была интенсифицирована после начала второй мировой войны и последовавшего вскоре разгрома Польши. Важную роль в этом сыграли следующие причины:

Во–первых, возросла заинтересованность главарей фашистского /322/ режима в антиеврейской пропаганде, которая должна была служить объяснением причин, по которым Германия оказалась втянутой в войну с такими странами, как Англия и Франция.

Во–вторых, в сложившихся условиях рухнули надежды фашистского руководства, что ему удастся получить от западных держав, в частности от Соединенных Штатов, в качестве выкупа за эмигрирующих евреев солидные суммы, которые можно было бы использовать для ведения войны.

В–третьих, в обстановке войны были предельно затруднены организационные, финансовые и технические действия по осуществлению эмиграции.

В–четвертых, подавляющее большинство евреев, находившихся на захваченных польских территориях, составляла беднота, не способная не только заплатить выкуп, но и финансировать собственный выезд.

В–пятых, еврейское население оккупированных районов проживало в них бок о бок с поляками, от которых фашистские власти тоже хотели избавиться[44].

Последнее обстоятельство имело особое значение, ибо воочию демонстрировало тесное переплетение между «еврейским» и «славянским» вопросами в их понимании фашистскими главарями. С момента оккупации территории Польши задача «избавления» от евреев неразрывно переплеталась для оккупантов с задачей «избавления» от поляков.

Первоначальный вариант нового проекта «решения еврейского вопроса» предусматривал насильственную концентрацию еврейского населения оккупированных областей в восточной части захваченных у Польши территорий (так называемом генерал–губернаторстве). 21 сентября 1939 г., т. е. меньше чем через месяц после нападения на Польшу, Р. Гейдрих, назначенный к этому времени главой вновь созданного зловещего Главного управления имперской безопасности, созвал в Берлине совещание руководителей «оперативных групп», действовавших на территории Польши и выполнявших там карательные функции. На обсуждение был поставлен вопрос о методах решения «еврейской проблемы» в захваченных районах. Результатом обмена мнениями, происшедшего на совещании, был указ, подписанный тем же днем. В нем содержался «генеральный план» обращения с польскими евреями, который впоследствии был распространен на все еврейское население, оказавшееся под германским господством.

В плане туманно говорилось о «конечной цели» германской политики в «еврейском вопросе». Однако главный упор был сделан в нем на таком «промежуточном» мероприятии, как «концентрация евреев, проживающих в сельской местности, в городах, являющихся железнодорожными узлами, либо в крайнем случае близких к железной дороге»[45]. /323/

30 октября 1939 г. Гиммлер в качестве имперского комиссара по упрочению немецкой народной основы издал распоряжение о начале, объеме и сроках депортации польских евреев. В соответствии с этим распоряжением все лица еврейской национальности (как и особо «враждебные» немцам поляки) должны были быть в четырехмесячный срок высланы из западных и северных польских провинций, объявленных частью «Германской империи». Местом их размещения было объявлено «генерал–губернаторство»[46]. Распоряжение это было выполнено в срок и полностью. Сотни тысяч евреев и поляков были насильственно изгнаны из родных мест. Эвакуация и размещение в специальных гетто еврейского населения осуществлялись так, что это повлекло за собой массовые заболевания и смертность.

На совещании Р. Гейдриха с руководящим составом службы безопасности, состоявшемся 30 января 1940 г., было торжественно объявлено, что аннексированные польские территории полностью «очищены от евреев». Соответственно в центр обсуждения был поставлен вопрос о дальнейшей судьбе переселенных. Судя по материалам совещания и последующим документам, первоначально собирались подойти к проблеме следующим образом. Вплоть до «окончательного решения» работоспособные должны были быть отделены от тех, кто не мог быть использован на тяжелых работах. Первых, т. е. здоровых мужчин, намечалось заключить в трудовые лагеря и использовать для возведения укреплений на советской границе и осуществления других проектов. Вторых (женщин, детей и инвалидов) предполагалось оставить в гетто, предоставив их до поры до времени собственной судьбе. Вскоре, однако, от этого варианта пришлось отказаться в значительной мере потому, что условия содержания эвакуированных евреев превратили даже здоровых людей в неработоспособных. В конечном итоге все еврейское население Польши оказалось загнанным в гетто, где было лишено элементарных условий человеческого существования.

Тем временем в СД продолжалась «работа» над очередными промежуточными проектами. 24 июня 1940 г., информируя министра иностранных дел фашистской Германии И. фон Риббентропа о положении дел в этом вопросе, Р. Гейдрих писал: «Ныне в сфере господства Германии находится около 3 1/3 миллиона евреев. Путем форсирования эмиграции эту проблему не решить. Требуется окончательное территориальное решение» [47]. В данном случае под «окончательным территориальным решением» подразумевался возникший в воспаленном мозгу фашистских расистов план насильственного переселения европейских евреев на остров Мадагаскар.

Мадагаскар был избран для этой цели по ряду соображений. Во–первых, после разгрома и капитуляции Франции летом 1940 г. фашистские главари чувствовали себя полными хозяевами всей /324/ французской колониальной империи. Им представлялось, что Мадагаскар как часть этой империи находится в их полном распоряжении. Во–вторых, климат Мадагаскара весьма неблагоприятен для европейцев. Предполагалось, что тяжелые климатические условия быстро сократят число переселенцев, выполнив естественным путем ту задачу, которую ставили перед собой нацистские расисты.

Конкретно, «мадагаскарский проект» предусматривал следующее. Ежегодно на судах, принадлежащих оккупированным Германии странам, на остров будет перевозиться около одного миллиона человек. Таким образом, на протяжении 4 – 5 лет территория, над которой господствуют фашисты, будет полностью очищена от евреев. Над самим Мадагаскаром было намечено установить германский полицейский контроль для наблюдения за условиями содержания переселенцев–евреев. Эти условия должны были предусматривать содержание еврейского населения в специальных лагерях и его использование на тяжелых физических работах. Имелось также в виду, что часть заключенных на Мадагаскаре евреев будет использована в качестве заложников для давления на Соединенные Штаты, где имеется влиятельная еврейская община. Имущество депортированных евреев предполагалось передать проектируемому Межевропейскому банку по использованию еврейского имущества в Европе, который также должен был находиться под немецким контролем[48].

Вскоре, однако, «мадагаскарский проект» был отвергнут из–за явной невозможности осуществить столь массовую депортацию за океан в условиях продолжавшихся военных действий. Нереальность этого плана стала особенно очевидной после июня 1941 г., когда фашистская Германия, вероломно напав на Советский Союз, получила вместо ожидавшейся «блитц–победы« тяжелую, затяжную войну, истощавшую ресурсы страны.

В этих условиях преимущественное внимание было уделено другим планам. Идею одного из них подал сам Гитлер. Еще до начала второй мировой войны в доверительной беседе со своим единомышленником Германом Раушнингом он изложил следующие соображения, касающиеся предстоящей политики Германии в отношении порабощенных «расово неполноценных народов»:

«Мы обязаны истреблять население, это входит в нашу миссию охраны немецкого населения. Если меня спросят, что я подразумеваю под истреблением населения, я отвечу, что я имею в виду уничтожение целых расовых единиц. Именно это я и собираюсь проводить в жизнь, – грубо говоря, это моя задача. Природа жестока, следовательно, мы тоже имеем право быть жестокими. Если я посылаю цвет германской нации в пекло войны, без малейшей жалости проливая драгоценную немецкую кровь, то, без сомнения, я имею право уничтожить миллионы людей низшей /325/ расы, ведущих паразитический образ жизни. Под словами “уничтожить” я не имею в виду непременное истребление этих людей. Я просто приму меры к систематической приостановке естественного прироста этого населения. Например, я могу на несколько лет отделить мужчин от женщин. Вы помните, насколько упал процент деторождаемости во время мировой войны? Почему бы нам в течение нескольких лет не проводить сознательно того, что явилось неизбежным следствием продолжительной войны? Существует немало путей, при помощи которых можно систематически, сравнительно безболезненно и уж во всяком случае без кровопролития добиться вымирания нежелательных для нас народов».

Впоследствии, порвав с Гитлером, Раушнинг опубликовал его излияния в своей книге «Голос разрушения», изданной в Нью–Йорке в 1940 г. Соответствующие выдержки из этой книги приводились в качестве документов обвинения на Нюрнбергском процессе над главными военными преступниками[49].

Руководствуясь соображениями, приведенными выше, фашистские власти, и прежде всего командование СД, рассмотрели различные варианты «прекращения воспроизводства» евреев. К решению этого вопроса были привлечены и фашистские «научно–исследовательские» институты. 28 марта 1941 г. один из руководителей партийной канцелярии НСДАП, Виктор Брак, направил Г. Гиммлеру донесение о предварительных результатах исследований в области массовой стерилизации «расово неполноценных» групп населения. В рамках этих исследований, говорилось в донесении, были разработаны специальные установки, позволяющие осуществлять такую стерилизацию быстро и незаметно для тех, кто ей подвергается. В донесении указывалось, что для осуществления стерилизации мужского еврейского населения, находящегося в сфере господства Германии, будет необходимо построить 20 таких установок с пропускной способностью от 3 до 4 тыс. человек ежедневно[50].

Однако к середине 1941 г. в руководящих кругах гитлеровской Германии окончательно восторжествовала другая, «более простая» идея: приступить, отбросив условности, к прямому массовому уничтожению еврейского населения. В соответствии с этой идеей второй человек в фашистской Германии Герман Геринг дал Р. Гейдриху дополнительное указание «предпринять все необходимые организационные, деловые и материальные меры, которые бы обеспечили окончательное решение еврейского вопроса в немецкой сфере влияния в Европе»[51].

За несколько дней до вторжения на территорию Советского Союза в городе Претце состоялось «рабочее совещание» начальников /326/ оперативных групп и команд, предназначенных для «наведения порядка» на оккупированной территории Советского Союза. На совещании представителем Главного управления имперской безопасности Штрекенбахом были переданы приказы Гиммлера и Гейдриха, предусматривавшие наряду с прочим повсеместное уничтожение еврейского населения СССР. Развитию и детализации этих указаний послужила встреча Гиммлера с руководителями и членами оперативных команд, состоявшаяся в Николаеве в конце лета 1941 г. Согласно показаниям участника этой встречи, бывшего начальника III управления Главного управления имперской безопасности О. Олендорфа, Гиммлер повторил на нем категорический приказ о физической ликвидации еврейского населения и подчеркнул, что лица, которые будут проводить в жизнь такое истребление, не несут личной ответственности за выполнение этого приказа[52].

С этого времени геноцид в отношении еврейского населения, осуществлявшийся до сих пор спорадически, при помощи косвенных методов, приобрел планомерный и всеобъемлющий характер. Его реализовали с помощью инспирированных «стихийных» погромов, методического расстрела еврейского населения в ходе акций по «очищению» захваченных территорий, осады и уничтожения еврейских гетто и создания непрерывно действующих комбинатов уничтожения.

Геноцид в отношении польского населения, начавшийся с момента разгрома польского государства, происходил в несколько иной форме. Польское население было намного многочисленней еврейского. Это делало задачу поголовного истребления поляков нереальной – по крайней мере в обозримое время. Поэтому в отношении польского населения были выработаны меры, рассчитанные на длительные сроки.

Одной из таких мер было выселение из присоединенных непосредственно к Германии районов политически наиболее активного польского населения, о чем уже упоминалось выше. Некоторые примеры подобной практики были приведены в официальном докладе польского правительства, фигурировавшем в качестве документа обвинения на Нюрнбергском процессе. Уже в октябре 1939 г., сразу же после разгрома Польши, были выселены поляки иэ окрестностей Орлове. Затем пришла очередь порта Гдыни. В феврале 1940 г. было изгнано 40 тыс. поляков – жителей Познани. Эта же судьба постигла обитателей городов Гнезно, Хелмно, Постян, Ношива, Инвроцлав и многих других. Всего из района, который оккупанты окрестили «Вартегау» (провинция Варте), было выселено 200 тыс. поляков. В это же время от польского населения был «очищен» центр города Лодзи. К сентябрю 1939 г. из него было вывезено 150 тыс. человек. Выселяемым полякам запрещалось брать с собой принадлежавшее имущество, за исключением самых необходимых личных /327/ вещей. Это имущество переходило в собственность поселяемых на «очищенных территориях» германских граждан, число которых превысило к январю 1941 г. 450 тыс. человек.

Тысячи польских детей (от 7 до 14 лет) были оторваны от родителей и увезены в Германию. По сообщению фашистской печати, их предполагалось обучить немецкому языку и воспитать в «немецком духе», укрепив тем самым германское влияние на востоке»[53].

Специфической формой геноцида в отношении польского населения стал организованный голод, подрывавший жизненные силы народа.

Непосредственное уничтожение проводилось сначала выборочно. Ему подвергались в первую очередь верхушка польской интеллигенции – профессура, деятели искусства и литературы, политические активисты существовавших в Польше партий. Со временем круг репрессий становился все шире. В него были включены все сколько–нибудь образованные люди, все, чье поведение казалось оккупантам вызывающим или просто недостаточно лояльным.

Цель этих действий была ясно сформулирована главой «генерал–губернаторства» Гансом Франком на заседании чинов полиции 30 мая 1940 г.: «Необходимо ликвидировать имеющееся в настоящее время в Польше руководящее ядро; что еще подрастет потом, – нам нужно выявить и через определенный промежуток времени также устранить»[54].

В интересах ускоренного геноцида фашистские власти отказались в Польше от практики создания концентрационных лагерей, в которых заключенные содержались более или менее длительные сроки. Хотя направление в концлагерь было почти верной дорогой к смерти, в польских условиях оно представлялось фашистам недостаточно эффективным.

«Что касается концентрационных лагерей,– записывал в своем дневнике Г. Франк в 1940 г.,– то ясно, что мы не хотим устраивать в генерал–губернаторстве концентрационные лагеря в полном смысле этого слова. Кто нам подозрителен, должен быть тотчас же ликвидирован»[55].

Аналогичная политика в отношении славянского населения проводилась германскими фашистами в других захваченных странах Восточной и Юго–Восточной Европы – и прежде всего в Югославии.

На территорию Советского Союза немецкие фашисты вторглись, будучи уже в значительной степени «обогащенными» опытом геноцида в отношении евреев и поляков. И они использовали этот опыт в своем обращении с народами СССР, временно оказавшимися под их господством.

О судьбе, которая была уготована этим народам, можно судить /328/ на основании Общих инструкций для всех рейхскомиссаров оккупированных восточных территорий, изданных А. Розенбергом в качестве имперского комиссара захваченных советских земель.

«…На долю национал–социалистского движения выпало осуществить политический завет фюрера, изложенный в его книге, и навсегда уничтожить военную и политическую угрозу с Востока.

Поэтому эта огромная территория должна быть разделена в соответствии с ее историческими и расовыми признаками на рейхскомиссариаты, каждый из которых имеет различное политическое предназначение.

Так, например, перед имперским комиссариатом “Остланд”, включающим Белоруссию, будет стоять задача подготовиться путем постепенного превращения его в германизированный протекторат к более тесной связи с Германией. Украина станет независимым государством в союзе с Германией, а Кавказ с прилегающими к нему северными территориями станет федеральным государством с германским полномочным представителем»[56].

В целях германизации захваченных районов был предпринят комплекс мер, уже испробованных в Польше, но в более широких масштабах.

Вступление германских войск сопровождалось массовым истреблением всех попавших в руки оккупантов политически активных граждан. Население оккупированных областей было преднамеренно лишено источников продовольственного снабжения. О том, что это была составная часть далеко идущей политики, можно судить по следующей выдержке из речи Розенберга 20 июня 1941 г. по поводу «восточной проблемы»:

«…задача обеспечения продовольствием германского народа стоит в этом году, вне всякого сомнения, на первом месте в списке притязаний Германии на Востоке. Южные территории и Северный Кавказ должны будут создать запасы продовольствия для германского народа. Мы не видим абсолютно никакой причины для каких–либо обязательств с нашей стороны снабжать также и русский народ продовольственными продуктами с этой добавочной территории. Мы знаем, конечно, что это жестокая необходимость, лишенная какого–либо чувства. Эвакуация в широких масштабах станет необходимостью, вне всякого сомнения, и ясно – история уготовила в будущем весьма тяжелые годы для русских»[57].

Фашистскими властями широко практиковалось массовое истребление военнопленных. Согласно приказу Ставки верховного командования германской армии, немедленному расстрелу после пленения подлежали политработники, коммунисты, а также лица еврейской национальности[58]. Сотни тысяч военнопленных, избежавших расстрела, были умерщвлены голодом на сборных пунктах и в лагерях. /329/

Особую форму геноцида представляло собой массовое уничтожение гражданских лиц в населенных пунктах и в целых районах, где действовали подпольные группы Сопротивления и партизанские отряды. В рамках акций по «очищению тыла» разрушались все жилые и общественные помещения и расстреливались проживающие в данной местности независимо от пола и возраста. Всего в ходе таких «акций» были стерты с лица земли десятки тысяч деревень на территории Советского Союза, особенно в Белоруссии.

Разгром и капитуляция фашистской Германии в мае 1945 г. подвели черту под политикой геноцида по отношению к еврейскому, славянским и другим народам Европейского континента. Стало возможным оценить и тот урон, который был нанесен политикой фашистов человеческому сообществу в целом.

Накануне второй мировой войны в той части Европы, которая оказалась под фашистским господством, проживало около 9666 тыс. евреев[59]. Около 6 млн. из них пали жертвой фашистского геноцида. Примерно 4 млн. было истреблено в лагерях уничтожения – Освенциме, Майданеке, Треблинке и т. д. Еще 2 млн. умерщвлено другими путями. Большая часть их была расстреляна на временно захваченных фашистами территориях Советского Союза[60].

В Польше в 1939 г. насчитывалось 3300 тыс. евреев. После освобождения страны в ней осталось менее 100 тыс. 200 тыс. польских евреев удалось спастись на территории Советского Союза. 500 тыс. евреев были уничтожены в Венгрии, 66 тыс. в Словакии, 64 тыс. в Греции и т. д.[61]

Огромные потери понесли славянские народы. Советский Союз потерял во Второй мировой войне 20 млн. жизней. Более половины из них (11 млн.) составили гражданские лица, в своем большинстве преднамеренно уничтоженные фашистскими расистами на оккупированных территориях.

Польша потеряла за эти годы около одной шестой населения – 6 млн. человек, в том числе 5877 тыс. гражданских лиц – расстрелянных, замученных, заморенных голодом. Половину из них, как уже говорилось, составляли евреи, половину – поляки. В Югославии, население которой равнялось тогда 15 млн., погибло 1685 тыс. человек, в том числе 1275 тыс. гражданских лиц. В Греции с ее 6 млн. жителей было уничтожено 420 тыс., из них 400 тыс. гражданских. Меньшие, но тоже весьма ощутимые потери понесли и другие европейские народы.

Из числа лиц немецкой национальности основные потери понесли коммунисты. За время фашистской диктатуры из 300 тыс. членов Коммунистической партии Германии 145 тыс. побывали в тюрьмах или концентрационных лагерях, а более 30 тыс. были /330/ убиты[62]. Крупные потери понесли социал–демократические партии, отдельные левобуржуазные и левокатолические организации, представители религиозной оппозиции. На последнем этапе войны жертвами нацистской машины террора стали и некоторые выходцы из правящих кругов Германии, пытавщиеся предотвратить катастрофу, к которой неотвратимо вела страну нацистская клика[63].

Осуществляя массовые репрессии, нацистские власти извлекали из них и экономические выгоды. Уже вскоре после создания первых концентрационных лагерей практика показала, что содержание и уничтожение заключенных может, при определенных условиях, оказаться «выгодным» и в материальном отношении.

Одним из важных источников поступления средств в фонды СС стала конфискация имущества заключенных. Впервые в широких масштабах этот источник был использован при ликвидации еврейского населения Польши. Некоторое представление об этом источнике может дать «Предварительный кассовый отчет», представленный организаторами этой ликвидации. Согласно отчету, с 1 апреля 1942 г. по 15 декабря 1942 г. Немецкому банку было перечислено 178 745 960,59 рейхсмарок в виде немецких и польских банкнот, разменной монеты, другой валюты, ювелирных изделий, драгоценных изделий, драгоценных украшений и тканей. Кроме того, были «собраны» и другие предметы общей стоимостью в 180 млн рейхсмарок. В эту сумму не входили расходы по осуществлению уничтожения еврейского населения, составившие 11 889 822,54 рейхсмарки и покрытые за счет изъятого имущества[64].

После того как уничтожение заключенных в концентрационных лагерях приобрело широкие масштабы, СС приступили к утилизации мертвых. В сентябре 1940 г. рейхсфюрер СС издал распоряжение об изъятии у умерщвленных заключенных золотых коронок и передаче «добытого» таким образом золота соответствующим инстанциям СС. Во всех крупных лагерях из заключенных зубных врачей и техников были образованы специальные команды по сбору золотых протезов. Из переписки между комендатурой лагеря Бухенвальд и Главным административным и хозяйственным управлением СС можно заключить, что в 1944 г. поставки золота из этого лагеря в центр составляли 0,5 кг ежемесячно. Ежемесячные поставки золота из лагеря Дахау оценивались в 30 тыс. золотых марок. В значительно больших масштабах поступало золото из таких наиболее «продуктивных» фабрик уничтожения людей, как Освенцим. Согласно оценкам, к осени 1944 г. в этой системе лагерей смерти было собрано, переплавлено и отправлено в центр примерно 2 т. золота[65] /331/.

Использовалась и одежда уничтоженных заключенных. На 6 февраля 1943 г. из Освенцима и Майданека в адрес центральных учреждений империи было направлено 825 вагонов с текстильными изделиями (преимущественно подержанной одеждой). Часть этих поставок была использована Имперским министерством хозяйства, часть – строительной организацией «Тодт», часть – организацией помощи «фольксдойче», системой трудовой повинности и т. д.

В обмен на поставку концентрационными лагерями подержанной одежды Имперское министерство хозяйства обязалось расширить производство текстиля, необходимого для изготовления эсэсовской униформы.

Практически после создания крупных лагерей уничтожения большинство подарков, вручавшихся нуждавшемуся немецкому населению в рамках «зимней помощи», комплектовалось из запасов подержанной одежды, принадлежавшей жертвам нацистского режима.

Но этим «утилизация» умерщвленных заключенных не ограничивалась. По заданию руководства СС были организованы опытные работы по производству мыла из человеческих трупов. В частности, экспериментами в этой области занимался Анатомический институт в Данциге. Там же для испытания разработанного метода в производственных условиях в 1943 г. было возведено специальное здание.

Из волос заключенных производились промышленный войлок, носки и специальная обувь для экипажей подводных лодок. Только из Освенцима в Германию было поставлено 60 т. волос. Около 700 кг женских волос находилось на складе лагеря к моменту освобождения его войсками Советской Армии.

Используя бесплатный труд заключенных, СС создали собственную промышленность, объединявшую множество предприятий, расположенных на территории Германии и оккупированных областей и выпускавшую продукцию, в ряде случаев выходившую далеко за рамки официальных названий фирм, принадлежавших СС.

Сводные данные о прибылях, которые получала организация СС от принадлежавших ей предприятий, отсутствуют. Прибыли эти, однако, весьма велики, о чем, в частности, можно судить на основании ставших известными материалов о деятельности отдельных фирм.

С 1943 г., когда в Германии стала все острее ощущаться нехватка рабочей силы, организация СС начала широко практиковать продажу рабочей силы заключенных крупным частным концернам. Была установлена специальная такса: сначала 5, а затем 6 марок в день за квалифицированного рабочего.

В результате продажи рабочей силы администрация концентрационного лагеря Дахау получала в среднем в месяц свыше 2 млн. марок. В Бухенвальде ежемесячная сумма, получаемая администрацией за мужскую рабочую силу, колебалась от 1 млн. марок в июне 1943 г. до 8,5 млн. в октябре 1944 г. Женский труд /332/ приносил администрации этого лагеря от 1 млн. до 2,5 млн. марок ежемесячно[66].

В целом, как следует из показаний бывшего сотрудника Главного административного и хозяйственного управления СС Карла Зоммера, за рабочую силу, предоставленную частным концернам, органы СС получали около 50 млн. рейхсмарок в месяц[67].

Одним из наиболее крупных клиентов СС был концерн «И. Г. Фарбениндустри». Для масштабов использования этим концерном труда заключенных показательны следующие данные: только с января по ноябрь 1943 г. (без июня и июля) входившее в концерн предприятие «Буна–верке» уплатило СС за использование узников лагеря смерти в Освенциме 2 842 985 рейхсмарок.

Широко пользовался трудом заключенных и концерн Круппа. Как следует из отчета коменданта Бухенвальда за сентябрь 1944 г., на предприятия Круппа было отправлено из этого лагеря 12 326 заключенных[68].

Среди других предприятий, покупавших рабочую силу у СС, заметное место занимали государственный концерн «Герман Геринг», акционерное общество «Ауэрверке», «Рейнметалл–Бор–зинг», «Хуго Шнейдер А. Г. (Хазаг)», акционерное общество «Мессершмидт», «Маузер–верке», акционерное общество «Дикер–хоф унд Видман», концерн «Сименс Шукерт», заводы «БМВ», акционерное общество «Барабаг», государственные автомобильные заводы «Фольксвагенверке», концерн «Альпине–Монтан–Унион» и многие другие[69].

В 1943–1944 гг. в промышленности одновременно работало около полумиллиона заключенных. О доходах, получаемых от каждого заключенного, свидетельствует следующий баланс, составленный эсэсовскими «экспертами» (в рм):

Ежедневный заработок, в среднем
6
Исключая амортизацию одежды
–0,1
Исключая стоимость питания
–0,6
Итого
5,3

Средняя продолжительность жизни заключенного – 8 месяцев, или 270 дней. Чистый доход за этот срок – 5,3 х 270 = 1431 рм.

Доход от использования трупа (золото зубных протезов, одежда, ценные вещи, деньги) минус стоимость сожжения (2 рм) – 200 рм.

Итого: 1431 + 200 = 1631. К этому приплюсуется трудно исчисляемый доход от использования костей и пепла[70].

Система кровавого террора, созданная в «третьей империи», откладывала глубокий отпечаток на всю жизнь страны, на общественную /333/ атмосферу, на жизнь каждого гражданина[71]. Хотя СС, в отличие от СА, не афишировала свою деятельность, хотя о массовых убийствах, совершаемых в концлагерях, официально ничего не сообщалось, было известно, что любая антиправительственная деятельность карается жестоко и беспощадно. Было также известно, что неосторожное высказывание, острая шутка, передача сообщения, исходящего не из официального источника, могут повлечь за собой самые плачевные последствия. Уже один внешний вид лиц, одетых в черную форму СС, вызывал чувство настороженности, неуверенности, страха. Все это способствовало дальнейшей деполитизации граждан, парализовало способность критически мыслить, критически оценивать события, не говоря уже о готовности к каким–либо активным действиям.

Аппарат организационного воздействия

Однако сама по себе даже столь могущественная машина террора не могла бы обеспечить стабильность нацистского государства.

Важным фактором, подкреплявшим воздействие машины террора, была система массовых организаций, обеспечивавших мобилизацию населения на выполнение директив фашистского руководства и в то же время помогавших террористическому аппарату контролировать все и вся.

Главной из этих массовых организаций была сама национал–социалистская партия[72]. Значительное количество членов она насчитывала еще до прихода Гитлера к власти. Это видно из статистики членского состава НСДАП в 1928–1933 гг[73]:

1928, октябрь
100000
1929, сентябрь
150000
1930, сентябрь
300000
1931, ноябрь
700000
1932, февраль
900000
1932, апрель
1000000
1933, 30 января
1435530

После прихода Гитлера к власти и особенно после мартовских выборов 1933 г., существенно укрепивших позиции нацистов, в НСДАП массами пошел обыватель. Явное предпочтение, оказываемое нацистам при приеме на работу и при продвижении по службе[74], еще усилило этот приток[75]. По данным партийной переписи, на 1 января 1935 г. соотношение членов, вступивших в партию до 1933 г. и после, составляло 34 : 66[76].

Построенная по принципу крайнего централизма (назначение /334/ всех должностных лиц сверху, беспрекословное подчинение всем распоряжениям начальника), НСДАП представляла собой, особенно на первых порах, эффективный инструмент массового воздействия. Центральное руководство партии было сконцентрировано в руках вождя – фюрера, который управлял ею через свою партийную канцелярию. Огромная армия так называемых политических руководителей НСДАП, насчитывавшая 502 662 чиновника, из них 280 916 так называемых самостоятельных функционеров[77], придирчиво следила не только за поведением и поступками членов НСДАП, но держала в поле зрения всех граждан. Низшее административное звено в партии – блоклейтер – нес полную ответственность за вверенный ему дом или группу домов, следил за выполнением жильцами всех законов и предписаний, интересовался их настроениями, держал на примете каждого появившегося в доме нового человека. В его обязанность входило также разъяснение политических акций правительства и борьба со слухами. Каждая семья с утра до вечера чувствовала себя под надзором его недремлющего ока.

Кроме собственно национал–социалистской партии, существовали организации, считавшиеся ее подразделениями. Такими подразделениями, кроме рассмотренных выше СА и СС, были моторизованный союз «Национал–социалистише крафтфарер–корс», выделенный после событий 30 июня 1934 г. из состава штурмовых отрядов; студенческий союз «Национал–социалистише штудентенбунд», женская национал–социалистская организация «Национал–социалистише фрауэншафт» и союз преподавателей высшей школы «Национал–социалистише доцентенбунд»[78].

Ряд нацистских организаций пользовался статутом «примыкающих союзов». Наиболее влиятельным и массовым среди них был Немецкий трудовой фронт, о котором уже говорилось выше. За ним следовали Имперский союз немецких чиновников, «Национал–социалистский союз немецких врачей», «Союз юристов – национал–социалистов», «Национал–социалистский союз учителей», «Национал–социалистский союз немецких техников». К числу «примыкающих союзов» были отнесены также две нацистские «благотворительные» организации: «Национал–социалистский союз народного благоденствия» («Национал–социалистише фольксвольфарт») и «Национал–социалистское общество по обеспечению жертв войны» («Национал–социалистише кригсоп–ферферзоргунг») [79].

В свою очередь, подразделения НСДАП и «примыкающие организации» имели свои подчиненные «опекаемые» союзы. Об СС уже шла речь выше. Немецкий трудовой фронт курировал организацию /335/ «Крафт дурх фрейде» и ряд других объединений. Женская организация «Национал–социалистише фрауэншафт» контролировала союзы «Дело немецких женщин» («Дойчес фрауэнверк»), Союз помощи матерям и детям ( «Хильфсверк муттер унд кинд»), осуществляла надзор над отделом по работе среди женщин Немецого трудового фронта, системой женской трудовой повинности и т. д. Кроме того, существовали многочисленные нацистские союзы и объединения публичного права: «Имперский колониальный союз», «Национал–социалистский имперский союз воинов» («Киф–хойзербунд») и др. [80]

Ряд нацистских организаций контролировался соответствующими отделами центрального руководства НСДАП. Например, Геббельсу, имевшему партийный чин имперского руководителя пропаганды, подчинялась Имперская палата культуры, представлявшая собой специфическую форму объединения творческих работников в области искусства и литературы. Розенберг в качестве начальника внешнеполитического и идеологического отдела НСДАП осуществлял надзор за так называемой Заграничной организацией нацистской партии, объединявшей около 30 тыс. нацистов немецкой национальности, проживавших за границей[81]. Дарре, будучи начальником сельскохозяйственного отдела НСДАП, возглавлял корпоративную организацию немецкого крестьянства и т. д.

Важную роль во всей этой системе играли союзы молодежи. Декретом Гитлера от 1 декабря 1936 г. было окончательно оформлено создание молодежной нацистской организации, получившей название «Гитлеровская молодежь» («Гитлерюгенд»). Организация объединяла мужскую молодежь в возрасте от 10 до 18 лет и подразделялась на собственно «Гитлеровскую молодежь» (подростки и юноши в возрасте 14–18 лет) и вспомогательную детскую организацию «Дойчес юнгфольк» (10–14 лет). Молодежь женского пола была организована в Союз девочек («Юнгмедхен») – от 10 до 14 лет и Союз немецких девушек («Бунд дойчер медхен») – от 14 до 21 года[82].

Пребывание в «Гитлеровской молодежи» и Союзе немецких девушек практически было обязательным[83]. Через эти союзы организовывался активный отдых молодежи, проводилась спортивная, а среди юношей – военно–спортивная работа. В союзах молодежь подвергалась активной идеологической обработке в национал–социалистском духе. Для поощрения военных склонностей и развития карьеризма как мужские, так и женские организации были /336/ построены по военному образцу; для их членов была установлена специальная форма, введены чины, звания и знаки различия. Для подготовки «политических офицеров» для молодежных организаций была создана разветвленная сеть специальных школ[84].

В путах всей этой системы рядовой человек в «третьей империи» оказывался чуть ли не с самого рождения. С 10 лет он шел в «Юнгфольк», где ему внушали почтение к фюреру и созданному им «порядку», воспитывали в нем преклонение перед воинскими доблестями, строем, дисциплиной. Затем он попадал в отряд «Гитлеровской молодежи», где в результате идеологической обработки и военно–спортивной подготовки выработанные у него с детства навыки укреплялись и развивались.

Покидая в 18–летнем возрасте «Гитлеровскую молодежь», он оказывался в сфере действия одной из многочисленных организаций для взрослых. При поступлении на работу перед ним вставал вопрос о вступлении в НСДАП. После призыва фюрера довести соотношение между численностью населения и численностью НСДАП до 10 : 1 и отмены в 1939 г. всяких ограничений на прием в партию нажим в этой области был очень велик. Членство в нацистской партии было связано с большими преимуществами, и если человек соблазнялся ими и становился членом НСДАП, он превращался в винтик партийной машины, постоянно использовавшей его в своих интересах. Если он воздерживался от вступления в партию, то им начинали заниматься другие массовые национал–социалистские организации.

Прежде всего он обязательно должен был стать членом Немецкого трудового рабочего фронта, от которого зависело решение вопроса о повышении квалификации, о пособии по социальному страхованию, о приобретении возможности дешево провести отпуск и т. д. Для лиц свободных профессий роль Немецкого трудового фронта выполняли соответствующие союзы: врачей, юристов, преподавателей высшей школы; для крестьян – Имперское сословие продовольствия.

Но и приходя домой, человек все равно не избавлялся от хватки вездесущих нацистских организаций. Если он был многосемейным и зарегистрирован как нуждающийся, к нему время от времени заглядывали представители национал–социалистских благотворительных обществ. Его жену, занимавшуюся домашним хозяйством, посещали уполномоченные женских союзов. Если у него был маленький земельный участок, ему приходилось иметь дело с Национал–социалистским союзом огородников. От него требовали участия в манифестациях, в денежных сборах, ношения значков, символизирующих солидарность с нацистским режимом, украшения фасада дома в связи с многочисленными нацистскими торжествами. Весьма частым гостем у него на квартире был блоклейтер. /337/

Воздействие нацистских организаций было тем большим, что при фашистском режиме имело место далеко зашедшее сращивание партийно–общественного и государственного аппаратов[85]. Оно начиналось с самого верха. Гитлер выступал, например, в тройственной роли: в качестве, во–первых, вождя партии (фюрера), во–вторых, главы исполнительной власти (рейхсканцлера) и, в–третьих, главы государства (преемника рейхспрезидента, пост которого после смерти Гинденбурга был слит с постом рейхсканцлера).

Эта же система практиковалась и на менее высоких ступенях иерархической лестницы. Большинство членов имперского руководства (рейхслейтеров) наряду с партийными постами занимали и государственные. При этом, как правило, речь шла об однотипных ведомствах. Гесс, будучи заместителем фюрера, одновременно считался имперским министром без портфеля. Гиммлер, как уже говорилось, объединял функции главы СС с должностью начальника всех видов полиции. Геббельс, наряду с обязанностями Имперского руководителя пропаганды, занимал пост министра пропаганды. Дарре объединял в своем лице руководителя сельскохозяйственного отдела НСДАП и министра сельского хозяйства и продовольствия. Геринг, став после Гесса заместителем фюрера, по государственной линии считался премьер–министром Пруссии и уполномоченным по выполнению четырехлетнего плана (т. е. фактическим заместителем рейхсканцлера по экономическим вопросам). Кроме того, он был главнокомандующим военно–воздушными силами Германии, министром воздушного флота и занимал еще чуть ли не десяток различных постов[86].

Совмещение партийных и государственных должностей практиковалось и в областном масштабе. Так, многие гаулейтеры занимали одновременно посты штатхальтеров (высших администраторов земель) или регирунгспрезидентов (высших администраторов провинций). Крейслейтер был обычно ландратом или обер–бургомистром, ортсгруппенлейтер – обер–бургомистром, бургомистром или председателем общины, блок– и целленлейтеры – председателями общины[87]. /338/

Одновременно происходило сращивание партийного и «общественного» аппарата. Нацистская верхушка стремилась иметь в руководстве примыкающих и других национал–социалистских организаций не просто своих членов, а именно руководящих работников аппарата НСДАП. В свою очередь, чиновники аппарата охотно шли на такое совмещение, ибо оно было связано с материальными выгодами. Пример подавал им Лей, который, являясь начальником организационного отдела НСДАП, лично возглавил Немецкий трудовой фронт.

Особенно усердствовала в этом отношении СС, старавшаяся пустить корни в максимально большом числе союзов и организаций. О том, как это практически выглядело, видно из следующих примеров. Начальником одного из отделов Главного управления обучения НСДАП был Клаус Зельцнер. Этот же Зельцнер состоял в СД и имел звание оберфюрера (промежуточный чин между полковником и генералом). Одновременно он был членом руководства организации «Крафт дурх фрейде». Другим отделом в этом же управлении заведовал Фридрих Шмидт. Этот же Шмидт состоял при штабе рейхсфюрера СС и также имел чин оберфюрера. Одновременно он был руководителем Управления обучения в Немецком трудовом фронте. В Главном управлении НСБО одну из руководящих должностей занимал Теодор Хупфауэр. Он же руководил одним из отделов в Главном управлении ремесла и торговли. Одновременно Хупфауэр состоял при штабе рейхсфюрера СС, имел чин штурмбанфюрера (подполковник) и руководил управлением социальной ответственности Немецкого трудового фронта[88]. Имперский вождь студентов д–р Шеел был одновременно высшим офицером СС и сотрудником Главного управления имперской безопасности. Высшим офицером СД являлся и руководитель Национал–социалистского союза доцентов Шульце[89]. И таких примеров можно привести бесчисленное количество.

Практически уже через несколько лет после захвата власти нацистами государственные, партийные и общественные учреждения и организации представляли собой неразрывное целое. В результате давление по государственной линии сразу же подкреплялось давлением по «общественной», а давление по «общественной» получало немедленную поддержку «государственного авторитета».

Фашистская пропаганда

Среди части буржуазных ученых, изучающих фашизм, существует тенденция преувеличивать значение и эффективность нацистской пропаганды. Некоторые из них готовы объяснять все удачи нацистов: и приход их к власти, и быстрое укрепление господствующих позиций в стране, и внешнеполитические успехи накануне второй мировой войны, и военные победы фашистских войск на первом /339/ этапе войны – прежде всего хорошо поставленной службой пропаганды.

«Одним из парадоксов мировой истории,– писал, например, французский исследователь Жак Иво,– состоит в том, что Йозеф Геббельс, самый “неарийский” из паладинов Гитлера, является той личностью, которой третья империя в основном обязана своими успехами»[90]. И далее: «Кто знает, что осталось бы от Гитлера, если бы руководителем его “отдела рекламы” не был бы Геббельс» [91].

Подобная оценка фашистской пропаганды в значительной степени навеяна саморекламой, которой весьма усердно занимались национал–социалистские пропагандисты. Она неверна хотя бы потому, что не учитывает ряда важных факторов, способствовавших как захвату власти фашистами, так и временной стабилизации их режима в Германии.

В то же время следует признать, что пропаганда действительно была одним из важнейших инструментов политики национал–социализма и что без учета пропагандистской деятельности нацистов трудно понять причины влияния, которое они оказывали на широкие слои населения.

Оценивая особенности и эффективность нацистской пропаганды важно иметь в виду следующее.

Прежде всего, нацистские пропагандисты никогда не ставили перед собой задачи просвещения и информации населения, глубокого разъяснения ему сути происходящих событий. В национал–социалистской системе, писал в свое время Раушнинг,

«пропаганда – это не средство связи; перед ней не стоит задача приведения в соответствие руководства сверху с импульсами критики и поддержки снизу. Она представляет собой односторонний инструмент господства, эффективность которого обеспечивается одновременно методами террора и жестокого насилия»[92].

«Тотальное воздействие на народ, обеспечение единой реакции на события» – вот как формулировали главную задачу пропаганды нацистские специалисты в этой области[93].

Естественно, что такая пропаганда не могла быть рациональной и не была ею. Нацистские лидеры отрицали принцип доказательности пропаганды, необходимость подтверждения, аргументирования выдвигаемых тезисов, издевались над «интеллигентской» апелляцией к разуму, рассудку масс.

Важнейшая задача пропаганды, утверждал Гитлер,

«подобно плакату, привлекать к себе внимание масс, а не обучать лиц, имеющих научную подготовку или стремящихся к образованию и знаниям. Поэтому ее воздействие должно быть направлено главным /340/ образом на чувства и только в очень ограниченной степени рассчитано на так называемый разум… Чем скромнее ее научный балласт, чем больше концентрирует она свое внимание на чувствах массы, тем значительнее ее успех. Именно он и является лучшим доказательством правильности или неправильности пропаганды, а вовсе не удовлетворение немногих ученых или эстетствующих сопляков»[94].

«Пропаганда,

– вторил ему Геббельс, –

вовсе не должна быть мудрой. Ее задача – обеспечить успех. Хорошая пропаганда – это та, которая в кратчайший срок воздействует на людей, завоевание которых ее цель…»[95].

В соответствии с этими взглядами формулировались основные задачи и принципы нацистской пропаганды.

«Национал–социализм знает,

– писал официальный историограф “третьей империи” Рюле, –

что народ надо избавить от скучной профессорской педагогики, а также от бесконечного хаоса многообразных и противоречивых точек зрения и взглядов. Поэтому с момента его прихода к власти главными заповедями пропаганды стали простота, размах и концентрация»[96].

Принцип простоты определялся Геббельсом следующим образом:

«Секретом эффективной пропаганды является отказ от стремления говорить о многих вещах и сосредоточение всех усилий на немногих вопросах. Необходимо постоянно обращать на них внимание народа… Задачей государственной пропаганды является также упрощение сложных рассуждений до такой степени, чтобы они стали понятны любому человеку с улицы»[97].

На практике этот «принцип» находил свое выражение прежде всего в стремлении избегать дискуссий. Участие в них, по мнению нацистских пропагандистов, было невыгодно хотя бы потому, что открывало для противника возможность изложить свою точку зрения, вскрыть слабость или несостоятельность позиций оппонента, увлечь его в «дебри частностей». Напротив, отказ от дискуссии ставит противника в тупик, заставляет его нервничать, избавляет от необходимости опровергать его тезисы, противопоставлять им рассуждения и факты. Участие в споре с противником может создать у слушателей впечатление о неуверенности пропагандиста, в то время как упорное повторение одного и того же лозунга убеждает в непоколебимости и силе того, кто это делает.

Поэтому в тех случаях, когда нацистские пропагандисты оказывались все же втянутыми в дискуссии, они сразу же уходили от объекта спора, подменяли тему и переводили дискуссию в плоскость обвинений, вплоть до примитивных ругательств. Этот метод обычно считался выражением напористости, наступательности в пропагандистской работе. Моральные соображения при этом во /341/ внимание не принимались. Напротив, как указывает Раушнинг, аморальное считалось в пропагандистской работе всегда более эффективным, ибо таило в себе «большую долю насилия»[98].

Признаком простоты считалась та же сознательная односторонность пропагандистской позиции, отказ от вскрытия сложности жизненных проблем и явлений[99].

Отсюда вытекали и следующие две особенности нацистской пропаганды.

Во–первых, лживость, возведенная в систему. Геббельс не раз указывал своим подручным, что выдумка всегда пропагандистски выгоднее, чем правда, ибо ее гораздо легче приспособить к потребностям дня, что ее постоянное повторение придает ей большую правдоподобность, что, чем масштабней ложь, тем больше шансов на то, что ей поверят. Он считал также, что ущерб от разоблачения пропагандистской лжи не так уж велик, ибо ей всегда можно найти правдоподобное объяснение, и во всяком случае меньше, чем польза, которую она может принести[100].

Во–вторых, морализующий пафос. Если право всегда на твоей стороне, если противник всегда виновен, это позволяет подымать любое свое действие на «моральный» пьедестал. Поэтому брань в адрес противника всегда сопровождалась у нацистских пропагандистов неумеренным превозношением целей и задач своей политики. В этом отношении они не скупились ни на эпитеты, ни на суперлативы. Немецкий народ в их изображении выступал в качестве самого благородного, самого бескорыстного, самого терпимого. Акции нацистского правительства всегда вызывали «всеобщее восхищение и поддержку». Заявления нацистских лидеров «потрясали мир», «прокладывали новые пути», оставались навеки в «анналах истории» [101].

В тесной связи с «принципом» простоты находились «принципы» размаха и концентрации. Заранее отобранные примитивные лозунги вбивались в сознание населения последовательно и методично. Они бросались в глаза со страниц утренних газет, присутствовали в любой радиопередаче, преследовали на улице в виде плакатов и листовок, непременно фигурировали в любой официальной речи. Вытаскивая коробок спичек или наклеивая марку, немецкий обыватель видел тот же знакомый лозунг. Он был напечатан на оберточной бумаге, в которую была упакована его последняя покупка, на приобретенном им театральном билете, на бумажных салфетках и картонных подставках для пива.

Характерным примером применения «принципов» размаха и концентрации была организованная Геббельсом кампания по обработке домашних хозяек. Была поставлена задача возбудить у них /342/ три чувства: любовь, ненависть и гордость: любовь к личности фюрера, ненависть к евреям – конкурентам мужа и гордость своей принадлежностью к избранной расе, призванной повелевать миром. С этой точки зрения были пересмотрены все пропагандистские материалы, рассчитанные на женщин, изучены все каналы доведения этой пропаганды до домашних хозяек, учтено время, в которое они обычно слушают радио, характер печатных материалов, которыми они пользуются, определены формы подачи, наиболее доступные для женщин, и т. д. С начала этой кампании ни по одному пропагандистскому каналу не проходило ни одного материала, который бы в той или иной степени не работал бы хотя бы на одну из трех поставленных целей.

Ставка делалась на то, что женщина, подвергавшаяся соответствующей пропагандистской обработке, не только будет сагитирована сама, но и станет своеобразным пропагандистом внушенных ей идей в семье: будет соответствующим образом воздействовать на детей и влиять на мужа. Было принято во внимание также и то, что в своем большинстве домашние хозяйки в Германии всегда были далеки от политики и не имели какой–либо системы взглядов, которую нужно было бы преодолевать.

В целом пропагандистский расчет оказался верным, и кампания дала свои результаты[102].

Очевидно, что грубость и примитивность подобной пропаганды действовала отталкивающе на определенные, достаточно многочисленные категории немецкого населения. И действительно, она не могла не вызывать отвращения у людей, знакомых с истинным ходом событий, действительными фактами, ненавидящих грубость и примитивизм. Но нацистская пропаганда и не была рассчитана на эти слои. Своих сознательных противников она убеждать не собиралась. Для них существовал аппарат террора. Представители «элиты» и так называемых «просвещенных кругов» общества, приспособившихся к нацистскому режиму, всерьез ее не принимали, но терпели, считая весьма полезной формой удержания масс в жесткой узде.

Что касается рядового немецкого обывателя, то такая пропаганда падала на вполне подготовленную почву. Будучи сами выходцами из мелкой буржуазии, Гитлер, Геббельс и их пропагандисты превосходно знали психологию этой категории немецкого населения. Им было известно, что, говоря словами Раушнинга, «глупость и трусость бюргерства безграничны»[103]. На этом–то и основывались исходные позиции пропаганды.

Немалую роль играло и то, что краху Веймарской республики предшествовала полная дискредитация ее пропаганды, создавшая идейно–пропагандистский вакуум, который усилил восприимчивость к нацистской пропаганде, представлявшей собой «нечто новое». /343

Особенностью нацистской пропаганды, обеспечившей ей определенный успех, было то, что нацистские руководители, и прежде всего Геббельс, раньше других буржуазных пропагандистов оценили возможности, открывшиеся в связи с научно–техническим прогрессом в области средств информации и связи[104]. .

В частности, Геббельс одним из первых распознал огромную пропагандистскую силу радио[105]. К моменту прихода нацистов к власти радиовещание уже получило широкое распространение. По данным Международного радиосоюза в Женеве, в 1934 г. в мире насчитывалось по крайней мере 200 млн. радиослушателей. В Германии при населении в 65 млн. человек радио слушали не менее 26 млн. В распоряжении немецкого правительства находилась одна из наиболее технически совершенных в мире сетей радиостанций: 10 основных передатчиков, 6 из которых обладали мощностью в 100 киловатт, и 15 вспомогательных, менее мощных. Иными словами, к тому времени радио открывало возможности пропагандистского воздействия, которые во много раз превосходили возможности самой массовой печати.

Характеризуя роль радиовещания в нацистской пропаганде, Геббельс говорил:

«Для XX в. радио сыграло такую же роль, какую сыграла для XIX в. печать. Перефразируя применительно к нашему времени известные слова Наполеона, мы вправе сказать, что радио стало сейчас 8–й великой державой… Быть может, наши потомки будут вынуждены констатировать, что радио, как средство духовного воздействия на массы, имело в наше время такое же значение, как для Реформации изобретение печатания… Без радио и самолетов завоевание и упрочение власти в нынешних условиях просто немыслимо. Можно, не боясь преувеличения, сказать, что если бы не было радио и самолетов, то немецкая революция

(т. е. захват власти фашистами. – А. Г.)

не смогла бы свершиться в той форме, в какой она свершилась». [106]

В соответствии с этой оценкой была перестроена вся работа немецкого радиовещания. Каждая передача, независимо от темы, формы и характера (в том числе литературные и музыкальные передачи), стала оцениваться лишь с точки зрения ее пропагандистского воздействия[107].

Столь же высоко были оценены Геббельсом пропагандистские возможности кино.

«То обстоятельство,

– говорил он в одном из своих выступлений, –

что ежедневно в Германии один миллион людей посещает кинотеатры, оснащенные звуковой аппаратурой, /344/ открывает огромную сферу деятельности… для правительства» [108].

Уже через два месяца после прихода нацистов к власти Геббельс собрал у себя работников кинематографии для беседы на тему о «современных задачах немецкого кино». От имени нацистского правительства он потребовал от собравшихся «немедленно осуществить поворот кинематографии в сторону современности», и в частности обеспечить быструю перестройку хроникальных фильмов в целях превращения их в эффективного пропагандиста национал–социалистских идей и существенно расширить пропагандистское использование немых и учебных фильмов[109].

С этого дня немецкое кино было взято под особое наблюдение пропагандистского аппарата, и прежде всего самого Геббельса, без санкции которого практически не мог быть выпущен на экран ни один фильм[110].

Первоначальным успехам нацистской пропаганды в решающей степени способствовало и то, что с самого начала она рассматривалась наряду с террором как основной инструмент сохранения и упрочения нацистского господства. Внимание, уделяемое пропаганде, нашло практическое выражение в создании в нацистской Германии первого в мире министерства пропаганды. Формирование этого министерства завершилось уже летом 1933 г. Министерство иностранных дел передало ему руководство информационной и пропагандистской деятельностью за рубежом, а также надзор за немецким искусством, кино и спортом за границей. Из ведения министерства внутренних дел были изъяты и переданы ведомству Геббельса общие вопросы внутренней пропаганды, организация национальных праздников и государственных торжеств, контроль над печатью, радио, искусством, театрами и кинотеатрами. Министерству пропаганды были подчинены также государственные библиотеки, Научно–исследовательский институт газетного дела и Высшая школа политики[111].

В результате концентрации в одном министерстве всех этих многочисленных функций возникла огромная бюрократическая машина. Фактически министерством была монополизирована вся духовная жизнь страны. Монополизация такого рода еще усугубила тот огромный ущерб, который был нанесен национал–социалистами культурному развитию Германии. Последствия деятельности министерства пропаганды в этой области были не менее опустошительными, чем костры из книг, зажженные на площадях немецких городов сразу же после формирования правительства Гитлера, аресты и физическое уничтожение ряда виднейших деятелей немецкой культуры, отстранение от просветительной и культурной /345/ деятельности лиц еврейской национальности и вынужденная эмиграция части творческой интеллигенции.

Геббельсовским чиновникам из министерства пропаганды не нужны были ни культура, ни искусство. Рассматривая и то и другое с позиций мелкобуржуазных недоучек и полуинтеллигентов, они видели в них всего лишь специфическую форму распространения той самой примитивной пропаганды, которой занимались унифицированные печать и радио. Обладая при этом неограниченными полномочиями при решении судьбы конкретных произведений искусства, они всячески искореняли все мало–мальски выходившее за пределы их понимания. Объявленный ими поход за здоровое «народное» искусство, против халтуры и порнографии привел к полному уничтожению талантливого изобразительного искусства, которым славилась Германия, к торжеству бездарного и плоского натурализма. Немецкие кинофильмы превратились в примитивные фашистские агитки, не имевшие никакой культурной или познавательной ценности. От немецкой литературы осталось примитивное чтиво, посвященное восхвалению гитлеровского режима и нацистских, милитаристских идейных «ценностей».

Но упадок культуры и искусства в Германии не беспокоил нацистских правителей. Они просто не замечали этого упадка, будучи уверенными, что то, что происходит, является, напротив, выражением расцвета. Помимо этого, их вполне устраивало, что подобная политика в области культуры и искусства обеспечивала пропагандистскую унификацию. Подобной унификации ведомство Геббельса добивалось и в других областях. Большое внимание было уделено в этой связи печати. После 30 января 1933 г. нацистами была запрещена сначала коммунистическая, а затем и вся оппозиционная пресса. В течение 1933 г. число ежедневных газет в Германии сократилось с 2703 до 1128; 1248 газет было закрыто, 327 – закрылись сами. Количество еженедельников сократилось на 40%, ежемесячников – на 45%. Месячный тираж печатных изданий упал с 1000 млн. до 300 млн., т. е. на 70%[112]. В оставшиеся газеты и журналы были направлены нацистские уполномоченные. В редакциях была проведена чистка, в результате которой были уволены все свободомыслящие журналисты. На большинство руководящих постов были посажены члены национал–социалистской партии.

Была унифицирована также система поставки информации газетам и журналам. Практически единственным источником такой информации стали бюллетени, выпускавшиеся Немецким информационным бюро (ДНБ), службой НСК («Национал–социалистише корреспонденц») и информационной службой «Рейшах–динст». Некоторым газетам позволялось публиковать материалы собственных корреспондентов из–за рубежа, однако каждая такая публикация требовала особого разрешения.

Возникла целая сложная система пропагандистского управления /346/ печатью. Во главе этой системы был поставлен доверенный человек Гитлера и Геббельса Отто Диттрих, совмещавший в своем лице статс–секретаря (заместителя министра) в министерстве пропаганды, руководителя отдела печати национал–социалистской партии и руководителя прессы при имперском правительстве.

Определение линии, которую должна была занимать печать, происходило следующим образом. Ежедневно под председательством представителя Диттриха происходили совещания уполномоченных ведомств, заинтересованных в пропагандистском освещении определенных событий. Эти уполномоченные излагали свои пожелания, после согласования их позиций разрабатывалась устная инструкция для печати, которая доводилась до сведения работников прессы на ежедневных пресс–конференциях, проходивших в помещении министерства пропаганды. В ходе пресс–конференции внимание журналистов обращалось на особую важность того или иного сообщения и требуемый характер комментирования. На пресс–конференциях выступали и представители других ведомств (министерства иностранных дел, военного командования, министерства экономики и т. д.), дававшие дополнительные разъяснения[113].

С 1940 г. Диттрих ввел систему так называемых «лозунгов дня» – кратко сформулированных письменных указаний о характере подачи материалов на текущий день. Введение «лозунгов дня» еще усилило унификацию прессы, ибо полностью исключало возможность различного толкования устных инструкций.

Малейшее отклонение от этих инструкций было чревато для редакторов и издателей опасными последствиями. То и дело министерство пропаганды и имперский отдел печати разражались грозными циркулярами вроде следующего:

«Приходится констатировать, что в немецкой печати все еще появляются сообщения и материалы, характеризующиеся самоубийственной объективностью и безответственностью… В случае повторения такого рода явлений возникнет необходимость прийти к выводу, что ответственные редакторы нарушают требования закона о печати, и принять в их отношении соответствующие меры»[114].

А соответствующими мерами в «третьей империи» считалось не просто снятие с работы, но зачастую и отправка в концентрационный лагерь.

Разумеется, даже самый тщательный контроль не мог полностью отрезать немецких граждан от источников правдивой информации. Существовала подпольная, главным образом коммунистическая печать; у части населения, обладавшей радиоприемниками, имелась возможность слушать иностранное радио на немецком языке. Следует, однако, иметь в виду, что в то время /347/ возможность подрыва монополии нацистского пропагандистского аппарата на информацию были ограниченными. Тираж подпольной печати был небольшим, да и обращались к ней, как правило, лишь лица, уже активно настроенные против нацистского режима. Приемная аппаратура была весьма несовершенной, что затрудняло прием иностранных станций, особенно не очень мощных. К тому же было введено уголовное преследование лиц, слушающих иностранные передачи, предусматривавшее весьма суровые наказания.

В целом эффективность нацистской пропаганды зависела от трех условий. Первым из них был достаточно низкий уровень политического и интеллектуального развития значительной части населения. Вторым – большая или меньшая монополия в области информации. Третьим – подкрепление пропаганды пусть незначительными, но успехами политики, защите которой она служила.

В первые годы нацистского режима все эти три условия были налицо. На последующем этапе, особенно во второй половине войны, полностью исчезло третье условие и заметно ослабло второе. В результате пропагандистская машина стала в возрастающей степени действовать вхолостую. После разгрома, который потерпели фашистские войска на Восточном фронте, сначала под Сталинградом, а затем в битве на Курской дуге, разрыв между пропагандистскими победными фанфарами и реальной действительностью стал настолько очевидным, что заставил даже самых ограниченных обывателей, давно отвыкших задумываться, усомниться и в других официальных утверждениях.

Внешне как будто ничего не изменилось. Нацистский пропагандистский аппарат действовал с прежним усердием. Результаты же были совсем иными. То, что раньше порождало восторг, экзальтацию, теперь оставляло равнодушным или даже вызывало раздражение. Исчезла готовность принимать все сказанное на веру; и наоборот, усилилось доверие к информации, исходящей от противной стороны, эффективность пропаганды которой возрастала в той степени, в какой дискредитировалась пропаганда внутренняя.

Ослабление такого важного звена нацистской диктатуры, как пропаганда, расшатало весь механизм. Менее эффективной стала и организационная деятельность нацистского аппарата, сохранившая внешние формы, но потерявшая в значительной степени внутреннее содержание. И даже деятельность террористической машины перестала оказывать прежнее воздействие; во все более широких слоях населения парализующий страх перед ней стал уступать место готовности дать отпор.

Правда, механизм этот оказался достаточно сильным, чтобы обеспечить более или менее бесперебойное функционирование государственной машины вплоть до последней минуты. Тем не менее это была уже только тень той машины террора, насилия и обмана, которая была создана нацистским режимом в первые годы его господства и которая держала в своих тисках немецкий народ более десяти лет. /348/


Примечания

1. Hitler A. Mein Kampf. Munchen, 1930. S. 654

2. См.: Веппеске Н. Hitler und die SA. Munchen; Wien. 1962. S. 140

3. Ibid. S. 174.

4. Ibid. S. 213.

5. Ibid. S. 214.

6. См.: Engelsbrechten A. von. Eine braune Armee entsteht. Die Geschichte der Berlin – Brandenburger SA. Munchen; Berlin, 1937.

7. Kuhnrich H. Der KZ–Staat. [West] Berlin. 1960. S. 17.

8. Schumann Н. National–Sozialismus und Gewerkschaftsbewegung Hannover; Frankfurt a. M. 1958. S. 90.

9. Ibid.

10. См.: Buchheim Н. SS und I Polizei im NS–Staat. Duisdorf bei Bonn, 1964; Hohne H. Der Orden unter dem Toten Kopf. Die Geschichte der SS. Hamburg. 1966: Ramme A. Der Sicherheitsdienst der SS. [West] Berlin, 1970; Aronson S. Reinhard Heydrich und die Fruhgeschichte der Gestapo und SS. Stuttgart, 1971.

11. D’Alquen G. Die SS Geschichte, Aufgabe und Organisation der Schutzstaffeln der NSDAP. В., 1939. S. 7.

12. Das Dritte Reich im Aufban. В., 1939. Bd. 111. S. 204.

13. Bramstedt E. Dictatorship and Political Police. N. Y., 1945. P. 72.

14. D’Alquen G. Op. cit. S. 22–23.

15. Neususs–Hunkel Е. Die SS. Hannover; Frankfurt a. M. 1956. S. 14.

16. Ibid. S. 18.

17. D’Alquen G. Op. cit. S. 18.

18. См.: Himmler Н. Die SS als antibolschewistische Kampforganisation. Munchen, 1936.

19. Neususs–Hunkel E. Op. cit. S. 39.

20. Broszat M. Nationalsozialistische Konzentrationslager, 1933–1945 // Anatomic des SS–Staates. Olten; Freiburg, 1965. Bd. II. S. 42.

21. Neususs–Hunkel Е. Op cit. S. 29.

22. Ibid. S. 104.

23. Ibid.

24. См.: Gorlitz W. Die Waffen–SS. Berlin; Grunewald, 1960.

25. См.: Hagen W. Die geheime Front. Linz; Wien, 1950; Sckelenbere W. Memoiren. Koln, 1956.

26. Neususs–Hunkel Е. Op. cit. S. 100.

27. < Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. М., 1.15С 1961. Т. 4. С. 629 – 630.

28. Neususs–Hunkel Е. Op. cit. S. 100.

29. ЦГАОР БССР. Ф. 655. On. 1. Д. 3. Л. 203. Цит. по: Преступные цели – преступные средства: Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941–1944 гг.). М., 1963. С. 121. См. также: Нюрнбергский процесс. Т. 3. С. 114 и след.

30. Neususs–Hunkel Е. Schema h., S. 140.

31. Димитров Г. Наступление фашизма и задачи Коммунистического Интернационала в борьбе за единство рабочего класса, против фашизма. М., 1935. С. 14.

32. Weisenborn G. Der lautlose Aufstand. Hamburg, 1953. S. 13, 38.

33. Hirsch K., Die Blutlinie. Frankfurt a. M., 1960. S. 113.

34. Weisenborn G. Op. cit. S. 13.

35. Hirsch К. Op. cit. S. 113.

36. Deutschland im zweiten Weltkrieg: In 2 Bde. Koln, 1974, 1975. Bd. 1. S. 375–376.

37. Kuhnrich H. Op. cit. S. 113. Данные на конец соответствующего года.

38. См. по этому вопросу подробно: СС в действии: Документы о преступлениях СС. М., 1960; Бухенвальд: Документы и сообщения. М., 1962; Женщины Равенсбрука. М., 1960; Дагнер Ш. Преступления немецко–фашистского вермахта в отношении военнопленных. М., 1963.

39. Бухенвальд. С. 106–107.

40. Kuhnrich Н. Op. cit. S. 115. См. также: Дагнер Ш. Указ. соч. С. 196, 201, 203, 211 ff.; Die Tat. 1958. 22. Febr.

41. Kuhnrich H. Op. cit. S. 114–115.

42. См.: Eichholtz D., Gossweiler К., Rage W. et al. Faschismus in Deutschland. Faschismus der Gegenwart. Koln, 1980. S. 213.

43. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями. М., 1970, С. 151.

44. См.: Eickkoltz D. et al. Op. cit. S. 223–224.

45. Ibid. S. 225.

46. Ibid. S. 226.

47. Z. St. A. Potsdam. Filmsammlung N 5436. Dok. 464 // Ibid. S. 234.

48. Ibid. S. 236–237.

49. Нюрнбергский процесс: Сб. материалов. М., 1954. Т. I. С. 518.

50. Z. St. A. Potsdam. Filmsammlung N 4536. Dok. 556 // Eichholtz D. et al. Op. cit. S. 238.

51. Ibid. S. 240.

52. Нюрнбергский процесс: Сб. документов. С. 673.

53. Там же. С. 824–825.

54. Там же. С. 525.

55. Там же.

56. Там же. С. 529.

57. Там же. С. 407.

58. Там же. С. 438 – 439.

59. Там же. С. 120.

60. Там же. С. 837.

61. Там же. С. 847, 851.

62. Проблемы мира и социализма. 1960. № 5. С. 61.

63. Мельников Д. Заговор 20 июля в Германии: причины и следствия. М., 1965. С. 34.

64. Kuhnrich Н. Op. cit. S. 83 См.: СС в действии. С. 145.

65. См.: СС в действии. С. 145.

66. Бухенвальд. С. 280.

67. Kuhnrich Н. Op. cit. S. 95–96.

68. Ibid. S. 93–94.

69. Kuhnrich H. Op. cit. S. 94. См. также: Бухенвальд. С. 284 – 285.

70. Kogan Е. Die SS–Staadt Stockholm, 1947. S. 370.

71. Мельников Д., Черная Л. Империя смерти. М., 1987.

72. .: Schafer W. NSDAP. Entwicklung und Struktur der Staatspartei des Dritten Reiches. Hannover etc., 1956.

73. Ausgewahlte Dokumente zur Geschichte des Nationalsozialismns, 1933–1945. Bielefeld, 1961. Bd. 1. Beilage.

74. Уже к 1 января 1937 г. 60,7 % всех руководителей государственных коммунальных учреждений составляли члены НСДАП.

75. Lingg A. Die Verwaltung der Nationalsozialistischen Deutschen Arbeiterpartei. Munchen. 1941. S. 59 ff.

76. Schaffer W. Op. cit. S. 35.

77. Ibid.

78. Leers J. von. Deutschland. Die geistige Wiedergeburt einer Nation. В., S. 143–145; Rang und Organisationsliste der NSDAP. Stuttgart, 1947. S. 19 ff.

79. Leers J. Op. cit. S. 147; См. также: Rang und Organisationsliste der NSDAP. S. 24 ff.

80. Rang und Organisationsliste der NSDAP. S. 34 ff.

81. Дe Йонг Л. Немецкая пятая колонна во Второй мировой войне. М., 1958. С. 409.

82. Leers I. von. Op. cit. S. 146.; Klonne A. Hitleriugend. Hannover; Frankfurt a. M., 1957.

83. Об этом свидетельствуют, в частности, следующие цифры. В конце 1932 г. молодежная организация НСДАП насчитывала 107 956 человек, в 1934 г. – 3 577 565, а в конце 1938 г. – 8 700 000 человек.

84. Schirach В. Die Hitlerjugend. Idee und Gestalt. Leipzig, 1934.

85. Lampe F. Die Amtstrager der Partei. Wurzburg, 1940; Nesse G. Partei und Staat. Hamburg, 1936.

86. Nationalsozialistische Jahrbuch, 1937. Munchen, 193–, S. 131 ff. Некоторое исключение составлял Розенберг, которому из–за охлаждения отношений с Гитлером не удалось сконцентрировать в своих руках всю внешнеполитическую службу. Контроль над министерством иностранных дел Гитлер взял непосредственно на себя. В связи с этим отношения между внешнеполитическим отделом НСДАП и министерством иностранных дел как при Нейрате, так и при Риббентропе были напряженными. После начала войны Розенбергу в качестве компенсации был предоставлен пост имперского комиссара по делам оккупированных восточных областей в ранге министра. Таким образом, и он сумел объединить в своих руках как политическо–партийный, так и государственный пост.

87. Schaffer W. Op. cit. S. 30.

88. Neususs–Hunkel Е. Op. cit. S. 143.

89. Ibid. S. 75.

90. Iwo J. Gobbels erobert die Welt. P., 1936. S. 5.

91. Ibid. S. 6.

92. Rauschning H. Die Revolution des Nihilismus. Zurich; New York, 1938. S. 127.

93. Из выступления руководителя нацистского радиовещания Дресслера–Андресса: Deutsche Kultur in Neuen Reich. W., 1934. S. 102 – 103.

94. Цит. по: Iwo J. Op. cit. S. 14.

95. Цит. пo: Horster–Philipps U. Wer war Hitler Wirklich? Grosskapital und Faschismus, 1918–1945: Dokumente. Koln, 1978. S. 235.

96. Ruhle G. Das Dritte Reich. Das erste Jahr. R., 1934. S. 66.

97. Ibid.

98. Rauschning Н. Op. cit. S. 73.

99. См.: Grieswelle D. Propaganda der Friedlosigkeit. Eine Studie zu Hitlers Rhetorik, 1920–1933. Stuttgart, 1972.

100. См.: Путлиц В. По пути в Германию: Пер. с нем. М., 1957.

101. См.: Oven W. von. Mit Goebbels bis zum Ende. Buenos Aires, 1949.

102. Iwo J. Op. cit. S. 9–11.

103. Rauschning H. Op cit. S. 71.

104. См.: Kris Е., Speir Н. German Radio–propaganda. L., 1944.

105. Leman А. В. Nazi Propaganda. L. etc. 1964. P. 34 ff.

106. Речь на открытии X немецкой радиовыставки 18 августа 1933 г. Gobbels J. Signale der neuen Zeit. Munchen, 1934. S. 197 – 198, 199.

107. Scheel K. Krieg uber Atherwellen. NS Rundfunk und Monopole, 1933–1945. В., 1970; Bramstedt E. Goebbels and National Socialist Propaganda, 1925 – 1945. Michigan, 1965.

108. Ruhle G. Op. cit. S. 76.

109. Ibid. S. 78.

110. Klimsch G. W. Die Entwicklung der national–sozialistischen Film–Monopols von 1933–1940. Munchen, 1954.

111. Ruhle G. Op. cit. S. 65.

112. Der Faschismus und die Intellektuellen. Von Landgerichtsdiroctor. Karlsbad, 1934. S. 16.

113. Из показаний ответственного чиновника имперского отдела печати П. К. Шмидта Цит. по: Poliakov L., Wulf J. Das Dritte Reich und seine Denker. [West] Berlin, 1959. S. 446. См. также: Odermann H. Die vertraulichen Presseanweisungen aus der Konferenzen des Nazi–Propagandaministerium // Zeitschrift fur Geschichte. 1965. H. 8.

114. Распоряжение министерства пропаганды от 22 октября 1936 г. Цит. по: Hagemann W. Publizistik im Dritten Reich. R., 1948. S. 321.

Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017