Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Язык проглотил

Современный мир ищет наиболее быстрый и удобный способ коммуникации — и это губит культуры многих малых народностей, в России — особенно.

Мир, где одинаково выглядят, думают и говорят на одном языке, — из художественной фантазии может стать реальностью. По данным ЮНЕСКО, в среднем каждые 15 дней в мире умирает один язык. Более половины из почти семи тысяч существующих языков находятся под угрозой исчезновения. В Европе, не желающей терять статуса многокультурной цивилизации, разработаны программы государственной помощи исчезающим языкам. А что происходит в нашей стране? Об этом рассказывает заведующий Лабораторией автоматизированных лексикографических систем НИВЦ МГУ, руководитель лингвистических экспедиций по изучению исчезающих языков Сибири Ольга Казакевич.

«Новая газета»: Что, на взгляд ученых, типичнее для человечества — одно- или многоязычие?

Ольга Казакевич: Неверно утверждать, что большинство населения планеты живет в многоязычной среде и естественным образом усваивает с детства несколько языков. Носители «больших языков» не очень-то склонны к многоязычию. Они считают, что им достаточно собственного, — пусть его учат другие, если хотят с ними общаться. Во всяком случае, среди китайцев, испанцев, французов, русских, не говоря уже об англичанах и американцах англо-саксонского происхождения, многоязычие не слишком распространено. Поэтому если сложить все «большие» народы, окажется, что именно они, а не огромное количество «малых» народов, делают погоду в распределении языков на Земле.

Многоязычие свойственно «контактным зонам», то есть территориям, где бок о бок живут несколько народов и невозможно существовать, не договариваясь, а для этого полезно знать язык соседей.

— Но в этом многоязычии таится опасность. Люди начинают говорить на государственном языке дома, в семье, и их родной язык постепенно исчезает. Почему происходит этот «языковой сдвиг»?

— Опасность не в самом многоязычии, а в языковом неравенстве. Замечательный социолог Пьер Бурдье первым применил политэкономическую модель описания общественных отношений, чтобы объяснить, как функционирует язык в обществе, почему тот или иной язык выбирается языком общения, почему люди стремятся освоить один язык и отказываются от другого. Он показал, что язык — тоже товар, и знание языка может быть обменено на материальные блага и положение в обществе.

Люди выбирают язык, владение которым дает им социальные преимущества. Обычно престижным считается «большой» язык. Как правило, это язык школьного и высшего образования, его знание обеспечивает карьеру, благополучие. И если с «большим» языком связано представление об экономическом процветании, а с «малым» ассоциируются занятия, не обеспечивающие достойного уровня жизни, такая ситуация ставит под угрозу существование «малого» языка.

— Очевидно, наибольшей угрозе подвергаются языки малочисленных этносов.

— Это верно лишь отчасти. Бывают языки, у которых не слишком много носителей, но исчезновение им пока не грозит. Например, если этнос живет далеко от цивилизации. Людям в этих условиях не слишком комфортно, а вот их язык чувствует себя прекрасно. На жизнеспособность языка влияет и компактность проживания его носителей. Если этнос живет компактно и изолированно, как в горных аулах Северного Кавказа, больше шансов, что его язык сохранится. Если же среда обитания, как у нас в Сибири, — многонациональные поселки, то даже компактное проживание зачастую не спасает язык.

Критической точкой в его существовании считается прекращение передачи внутри семьи. Если нет говорящих на языке детей — это знак большой беды. Но и когда знающих язык детей от поколения к поколению становится все меньше, пора бить тревогу.

Степень угрозы зависит и от возраста младших носителей языка. Если младшим носителям по двадцать, сохраняется шанс, что эти люди родят детей и будут говорить с ними на родном языке. Даже когда младшим носителям по сорок, надежда еще жива — может, бабушки-дедушки спохватятся и выучат внуков. А вот если младшим под шестьдесят, шансов почти не остается. Начинается переход на язык соседнего этноса, ставший почему-либо более престижным.

— Существует мнение: чтобы хорошо выучить «большой» язык, надо отказаться от малого. Но лингвисты знают, что это дурной предрассудок: ребенок, владеющий и государственным, и родным языком имеет преимущества перед одноязычными сверстниками.

— Зная два языка, ребенок успешнее в школе. В малом социуме — на своей улице, в своем дворе — ребенок может легко переходить с одного языка на другой, помогая тем, кто знает только один, и таким образом повышать свой авторитет среди сверстников. Очевидно, что, зная два языка, ребенку легче выучить третий, то есть получить еще одно преимущество. Но главное, ребенок становится наследником двух культур. А значение этого переоценить невозможно.

— Что же происходит с «малыми» или, как их иногда называют, редкими языками в России?

— Практически все языки коренных малочисленных народов России находятся под угрозой исчезновения. Правда, степень этой угрозы разная. Например, есть ненецкий язык. Ненцев больше тридцати тысяч. Из тех, кто живет в Азиатской части России, родным языком владеют почти 80%, потому что многие занимаются оленеводством, живут вдали от цивилизации, там минимум пришлых людей. Из их сородичей в Европейской части ненецкий знает меньше 50%. И все же это — хороший показатель, потому что есть языки, носителей которых можно перечесть по пальцам. Например, водский. Води не повезло — этот народ живет в Ленинградской области, по нему прокатывались все войны. В Великую Отечественную войну часть води была вывезена в Финляндию. Вернувшись, они боялись говорить на своем языке, чтобы их не посчитали финскими «шпионами». Водские деревни пустели, дети уезжали в города и забывали язык. Сейчас на водском говорят не больше пятнадцати человек, которым далеко за 70.

Уходит замечательный кетский язык. Кеты — их тысяча с небольшим — живут по Енисею — в Подкаменной Тунгуске, Елогуе. Говорящих по-кетски сейчас человек сто двадцать, а свободно владеющих языком не больше тридцати, самым младшим из них сорок лет. Исчезает энецкий язык. Энцы, которых около двухсот человек, живут в двух поселках в нижнем течении Енисея. Дай бог, человек пятьдесят могут сказать на энецком пару фраз. В зоне риска селькупский язык. Селькупы живут в Томской области, Ямало-Ненецком автономном округе, Туруханском районе Красноярского края. По последней переписи их немногим больше четырех тысяч, человек шестьсот хоть как-то владеют родным языком. Но в отличие от кетов, энцев, води, в некоторых селькупских семьях говорят на родном языке. В школе-интернате города Тарко-Сале прошлой осенью я познакомилась с восьмилетней девочкой, которая свободно говорит по-селькупски. И это счастье — видеть, что хотя бы еще в одном поколении традиция языка не прервется.

— Что служит толчком к переходу малой этнической группы на язык большинства?

— Часто — вынужденное переселение из привычных мест обитания, из небольшой деревни в большой поселок, где носители малого языка оказываются в меньшинстве. Так, проводившаяся в 1960—1970-е годы ликвидации малых деревень сильно ударила по языкам коренных народов Сибири. Переселение в большие поселки отдаляло людей от их охотничьих угодий иногда на сотни километров, но сами эти места оставались, и туда можно было вернуться, и люди иногда возвращались.

Сегодня жителям поселков на Нижней Тунгуске снова грозит переселение, на этот раз с полным уничтожением мест и превращением прекрасной, полноводной, рыбной реки в зловонное болото, так что выселенным жителям возвращаться будет некуда. Тайга уйдет под воду вместе с местами перекочевок, охотничьими угодьями, священными местами и могилами предков. И окончательно исчезнут эвенкийские говоры, на которых еще говорят в поселках, приговоренных к затоплению планами строительства Эвенкийской ГЭС. А ведь наша страна подписала Европейскую хартию региональных языков или языков меньшинств, взяв на себя обязательство способствовать сохранению и развитию малых языков.

История с ГЭС напоминает театр абсурда. Вот поселок Тутончаны в нижнем течении Нижней Тунгуски, 300 жителей, из них чуть больше половины — эвенки. Жители гордятся своей школой-интернатом: там хорошие учителя, и многие выпускники поступают в вузы. Когда мы были в поселке, там строили новое здание интерната. А параллельно обсуждалась возможность скорого затопления поселка вместе с новостройкой, а также зданием школы, больницы, домов с палисадниками. В Туре, центре нынешнего Эвенкийского муниципального района, идет ремонт старых и строительство новых домов, а между тем все это предназначено к затоплению. Надо иметь большую выдержку, чтобы жить под дамокловым мечом планов мегастроительства.

Когда мы вернулись из экспедиции, начался кризис, и я было подумала: «Нет худа без добра, теперь есть надежда, что от безумных планов строительства ГЭС откажутся, и будут спасены и река, и тайга, и могилы предков илимпийских эвенков, и их илимпийский говор». Увы! До торжества здравого смысла и уважительного отношения к людям и их языкам пока еще далеко.

— Может быть, все более широкое распространение нескольких языков — благо или человечество что-то теряет, когда с карты мира исчезает очередной язык?

— Каждый язык — это определенный взгляд на вселенную. Для человека существует прежде всего то, чему есть название. С другой стороны, название дается тому, что человек считает важным. Скажем, ненецкий может описать любые различия в состоянии снега. Мягкий, свежий, царапающий лыжи, лежащий на ветвях деревьев — для каждого есть название, отдельное слово. Для селькупов дом — это лес. Неудивительно, что их язык выработал богатую лексику для описания леса. А арабскому языку достаточно единственного слова, «лес вообще».

Особый взгляд на мир язык отражает не только в лексике, но и в грамматическом строе. У селькупов слова «глаз», «ухо», «нога» обозначают полный комплект, имеющийся у человека, то есть всего по два. А вот если надо сказать, что у человека только один глаз, то по-селькупски это будет «половина глаза», одноглазый — это «полуглазый», одноногий — «полуногий». А в кетском языке, например, растущее дерево — одушевленное; срубленное же тотчас становится неодушевленным, и в тексте появляются соответствующие грамматические формы.

— Язык не только формирует взгляд на мир, но и позволяет передать опыт. Когда опыт, накопленный поколениями, становится недоступен, происходит гуманитарная катастрофа .

— Все духовное наследие народа выражается в языке. Когда на Земле не остается людей, способных понимать тот или иной язык, рушится мир, который этот язык заключал в себе. Даже доставшиеся нам в наследство тексты не восполняют эту потерю. Известно, как трудно переводить поэзию, но трудности перевода касаются и фольклора. Не зная языка, не заметишь подмены, но, будучи в состоянии оценить искажение оригинала, ощущаешь боль культурной потери.

Малые языки не имеют такого прикладного значения, как английский или немецкий. Но в культуре, как в природе, — если крошится по краям, трещины бегут по вполне крепким породам. Наша цивилизация стоит на фундаменте культурного и языкового разнообразия, и чем больше вырублено редких языков, тем выше опасность оскудения языков «больших» — как и «больших» культур.

Статья опубликована на сайте «Новой газеты» [Оригинал статьи]


Имя
Email
Отзыв
 
Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017