Оккупация Чехословакии означала конец определенного этапа. Этапа, характеризовавшегося сравнительно «мирными» средствами в захватнической политике Гитлера. Правда, в арсенал этих средств входили ложные клятвы и шантаж, покушения и убийства, пограничные инциденты и подрывная деятельность «пятых колонн». Но в ту пору все они были исчерпаны. Любой дальнейший шаг по пути агрессии должен был неминуемо привести к войне.

Есть немало свидетельств, подтверждающих, что Гитлер сознавал это и сам. Так, например, на совещании в августе 1939 года он сказал: «Создание Великогермании было большим успехом с политической, но не с военной точки зрения, ибо мы достигли его в результате блефа, примененного политическими руководителями».

К весне 1939 года время блефа миновало. Наступила пора военных решений. Как выразился Гитлер на том же совещании, предстояло «испробовать войска». И добавил, что предпочел бы сделать это «локальным способом». Итак, фюрер желал провести «настоящую» военную операцию, но всего лишь... локального характера.

В нацистском календаре захватов уже значилась очередная жертва: Польша. Подготовка к операции против Польши началась еще осенью 1938 года; тогда же были сформулированы требования к польскому правительству: предполагалось вынудить его дать согласие на присоединение «вольного города» Данцига (Гданьска) к Германии и на предоставление /324/ экстерриториальных (не контролируемых польскими властями) дорог - железной и шоссейной - через «польский коридор» для связи с Восточной Пруссией. Впервые эти требования были выдвинуты в октябре того же года во время беседы Риббентропа с послом Польши в Берлине Липским. Согласно польской записи этой беседы, гитлеровский министр иностранных дел выставил еще одно важное условие для дальнейшего польско-германского сотрудничества: проведение «совместной политики, направленной против России, на базе «Антикоминтерновского пакта».

Правительство Рыдз-Смиглы, продолжавшее линию Пилсудского, лебезило перед нацистами и усматривало в предложениях Риббентропа зондаж с целью прощупать готовность Польши к дальнейшим «мирным» уступкам. Но как ни покладисты были польские политики, они все же понимали, что Польша не может принять требования Гитлера, ибо, приняв их, она теряет свою самостоятельность. Правители Польши отказались вести с Германией переговоры на основе выдвинутых Риббентропом предложений.

Свои истинные замыслы в связи с Данцигом фюрер раскрыл на совещании с генералами 23 мая 1939 года. «В действительности, - сказал он, - речь идет не о Данциге. Речь идет об обеспечении жизненного пространства Германии на Востоке...» Данциг (Гданьск) был для Гитлера всего лишь пробным шаром, предлогом для того, чтобы начать кампанию против Польского государства, которое он намеревался превратить в «жизненное пространство» германской «расы господ».

Таким образом, новую актуальность «данцигская проблема» приобрела тогда, когда Гитлер решил приступить к реализации своего плана агрессии против Польши. Если осенью и зимой Риббентроп еще разговаривал с реакционными польскими политиками в дружеском тоне, в духе польско-германского пакта 1934 года, то сейчас язык немецких дипломатов изменился коренным образом. Они уже ничего не обсуждали, они ставили ультиматумы. 21 марта Риббентроп вызвал посла Польши в Берлине Йозефа Липского и сообщил ему, что Германия настаивает на своих требованиях о Данциге и экстерриториальных коммуникациях в Восточную Пруссию и считает, что эти вопросы /325/ надо срочно урегулировать. На новый демарш Риббентропа Варшава ответила отрицательно; тогда гитлеровский министр начал угрожать Польше: он многозначительно сказал польскому послу, что отказ «другого государства» (т.е. Чехословакии. - Авт.) на предложение о «мирном урегулировании» уже привел к печальным последствиям.

На сей раз Варшава встревожилась не на шутку. Польский министр иностранных дел Бек заявил германскому послу, что правительство Польши будет рассматривать любую попытку Германии изменить статут «вольного города» Данцига как агрессию, направленную против Польши. Забеспокоилась не только Варшава, но и Лондон. Английские правящие круги считали, что Гитлер получил достаточно крупный аванс по договору (никем не зафиксированному, но достаточно ясному для каждой из действующих сторон), согласно которому агрессия Германии не будет направлена против Запада, поскольку он уже захватил все, что было можно. Необходимо было внушить нацистскому диктатору, что любая его дальнейшая акция, не согласованная с Западом, встретит решительный отпор.

31 марта 1939 года Чемберлен предпринял решающий шаг, который должен был, по его замыслу, заставить Гитлера либо приступить к организации «крестового похода» против коммунизма, либо отказаться от всяких дальнейших планов завоеваний в Европе и начать переговоры с западными странами о выработке устраивающего их статус-кво на Европейском континенте. В этот день, 31 марта, английское правительство заявило, что оно дает военные гарантии Польше в случае агрессии со стороны Германии. К Англии присоединилась Франция. Такие же гарантии обе страны предоставили в дальнейшем Румынии и Греции.

В Европе создалась вполне определенная ситуация: чтобы не столкнуться с Англией и Францией, Гитлеру оставался лишь один путь - путь на СССР. И Чемберлен сказал об этом без всяких обиняков в своей речи в Бирмингеме в марте 1939 года. Как раз в это время Гитлер праздновал свою очередную победу - захват литовского города Клайпеды, который фашистские геополитики считали немецким городом и упорно /326/ именовали Мемелем. Приехав 23 марта в Клайпеду, Гитлер встретил там уполномоченного Чемберлена.

«Когда я был в Мемеле, - вспоминал он впоследствии, - Чемберлен через посредника передал мне, что он полностью понимает необходимость урегулировать этот вопрос (т.е. захват Клайпеды - Авт.) именно теперь, хотя и не может сказать об этом открыто».

Такое заявление, сделанное через шесть дней после бирмингемской речи, означало, что английский премьер решил напомнить и подтвердить условия, при которых будет считаться, что агрессия Гитлера направлена не против союзников Англии в Европе, а против СССР. Захват Клайпеды воспринимался в Лондоне именно как такого рода акция и не вызывал никаких протестов.

По свидетельству начальника абвера (военной разведки Германии) адмирала Канариса, сообщение о том, что Англия предоставила гарантии Польше, вызвало у Гитлера приступ ярости. Он забегал по своему скромному кабинету в имперской канцелярии, ругая Чемберлена. Всю жизнь фюрер блефовал, и теперь он воспринял гарантии Англии как блеф, как пустую угрозу, как демонстрацию, направленную против него лично. Он никак не мог поверить (и не верил до самого начала войны), что Англия будет воевать с Германией из-за Данцига.

Первой реакцией Гитлера на британские гарантии был его приказ о форсировании военных приготовлений против Польши. 3 апреля появился набросок оперативного плана нападения на Польшу (план «Вайс»). В нем было написано: «Политическое руководство считает своей задачей... по возможности изолировать Польшу, т.е. ограничить войну кампанией против Польши». Далее Гитлер предупреждал, что антипольскую акцию «никоим образом не следует рассматривать как подготовку конфликта с нашими западными противниками».

В дальнейшем этот тезис повторялся во всех документах. Даже в канун нападения на Польшу Гитлер считал, что Запад скорее всего не выступит в ее защиту. На совещании 22 августа, специально посвященном Польше, фюрер заявил: «Теперь стало еще более вероятным, что Запад не вмешается. Поэтому мы должны с железной выдержкой взять на себя риск». /327/

Гитлер вспомнил дни Мюнхена, когда тоже казалось, что Англия и Франция вот-вот выступят в защиту Чехословакии. «Наши противники - жалкие людишки, - изрек Гитлер на том же совещании. - Я убедился в этом в Мюнхене». В соответствии со своим заявлением фюрер и действовал. Прежде всего он попытался успокоить «жалких людишек», уверяя их, что политика Германии не преследует никаких целей, кроме антисоветских.

11 августа, за три недели до нападения на Польшу, Гитлер принял верховного комиссара Лиги Наций, швейцарского профессора Буркхарда и сказал ему:

«Я ничего не хочу от Запада ни сегодня, ни завтра... Все намерения, которые приписывают мне на этот счет, - досужие вымыслы. Но я должен иметь свободу рук на Востоке».

И чтобы не оставалось никаких сомнений в том, что имеет в виду Гитлер под «свободой рук», он сказал, уже прощаясь с Буркхардом:

«Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глуп, чтобы понять это, я буду вынужден добиться соглашения с Россией, разбить Запад, а затем, после его поражения, собрав все силы, двинуться на Россию».

В общем плане гитлеровской агрессии захват Польши служил одновременно и угрозой Западу и первым этапом антисоветского похода Сохранились свидетельства, показывающие, что некоторое время Гитлер колебался, где нанести первый удар - на Востоке или на Западе.

Еще в мае 1939 года он говорил:

«Конфликт с Польшей - начиная от нападения на Польшу - может быть успешно доведен до конца лишь в том случае, если Запад останется вне игры. А если это невозможно, лучше уж напасть сперва на Запад и ликвидировать Польшу одновременно».

Однако к августу мнение фюрера изменилось. На совещании 22 августа он заявил:

«Мне было с самого начала ясно, что конфликт с Польшей неизбежен. И я принял соответствующее решение еще весной. Но тогда я считал, что сперва выступлю против Запада, а потом уже против Востока... Этот заманчивый план оказался, однако, невыполнимым, так как с тех пор многое изменилось».

Колебания Гитлера, связанные с тем, что он не /328/ знал, где ему нанести первый удар, никак не отразились на подготовке войны с Польшей. Ведь в любом случае нацисты намеревались уничтожить польское государство. В августе 1939 года военные приготовления были закончены. Гитлер назначил даже день и час нападения.

Публикации последних лет содержат большой, хотя и противоречивый материал, позволяющий проследить дипломатические маневры, предшествовавшие заключению советско-германского договора от 23 августа 1939 года. Как они разворачивались конкретно, есть сейчас возможность проследить довольно точно. Прежде всего процитируем «Сообщение комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года». Вот что там говорится на этот счет:

«Первый ход делает германская сторона. Берлин впервые легализует идею договорного урегулирования межгосударственных отношений с СССР и отказа от третирования наших национальных интересов. Напомню, что после прихода нацистов к власти Германия домогалась остракизма «Советов» там, где только могла. Стало быть, до начала августа 1939 года реальной альтернативы сотрудничеству с Англией и Францией Советский Союз не имел и ничего противопоставить этому сотрудничеству не мог».

Показательно, что даже после откровений Риббентропа советская сторона не сменила тактики - еще целую неделю она ограничивалась выслушиванием немецких предложений, а Шуленбург неизменно телеграфировал в Берлин о глубоком недоверии Советского правительства к Германии и его, цитирую, «решимости договориться с Англией и Францией».

Далее идут интенсивные переговоры Шуленбурга с Молотовым. Причем немецкий посол по настоянию самого Гитлера торопит Молотова с заключением пакта. Молотов, наоборот, как видно из донесений посла, опубликованных и в нашей печати, всячески оттягивает окончательную договоренность. Но вот 19 августа 1939 года во второй половине дня Молотов сообщает, /329/ что

«Советское правительство согласно на прибытие господина Риббентропа в Москву примерно через неделю после обнародования подписанного экономического соглашения».

Кончается соответствующая телеграмма Шуленбурга из Москвы 19 августа 1939 года словами: «Текст проекта пакта о ненападении следует телеграфом».

По каким-то причинам договор о ненападении был подписан воистину «пожарным порядком». Риббентроп приехал не через неделю после подписания экономического соглашения, а через два дня после цитируемой телеграммы.

Далее известна телеграмма министра иностранных дел Германии Риббентропа послу Шуленбургу:

«Фюрер уполномочивает Вас немедленно явиться к Молотову и вручить ему следующую телеграмму фюрера для господина Сталина:

«Господину Сталину, Москва.

1. Я искренне приветствую подписание нового советско-германского торгового соглашения как первую ступень перестройки германо-советских отношений.
2. Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом означает для меня определение долгосрочной политики Германии. Поэтому Германия возобновляет политическую линию, которая была выгодна обоим государствам в течение прошлых столетий. В этой ситуации Имперское правительство решило действовать в полном соответствии с такими далеко идущими намерениями.
3. Я принимаю проект пакта о ненападении, который передал мне Ваш министр иностранных дел господин Молотов, и считаю крайне необходимым как можно более скорое выяснение связанных с этим вопросов.
4. Я убежден, что дополнительный протокол, желаемый Советским правительством, может быть выработан в возможно короткое время, если ответственный государственный деятель Германии сможет лично прибыть в Москву для переговоров. В противном случае Имперское правительство не представляет, как дополнительный протокол может быть выработан и согласован в короткое время.
5. Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению /330/ к великим державам таково, что кризис может разразиться в любой день. Перед лицом такой вероятности Германия в любом случае намерена защищать интересы государства всеми имеющимися в ее распоряжении средствами.
6. По моему мнению, желательно, ввиду намерения обеих стран, не теряя времени, вступить в новую фазу отношений друг с другом. Поэтому я еще раз предлагаю принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, самое позднее в среду, 23 августа. Имперский министр иностранных дел имеет полные полномочия на составление и подписание как пакта о ненападении, так и протокола. Принимая во внимание международную ситуацию, Имперский министр иностранных дел не сможет остаться в Москве более чем на один-два дня. Я буду рад получить Ваш скорый ответ.

Адольф Гитлер».

Уже из этой телеграммы мы видим, что с самого начала речь шла и о протоколах, как о некоем дополнении к официальному договору.

Дальнейшее хорошо известно: 23 августа 1939 года был заключен Договор о ненападении между СССР и нацистской Германией. Однако он не являлся чем-то исключительным, вызывающим недоумение или порицание. Этот договор, как говорил А. Н. Яковлев в докладе на втором Съезде народных депутатов,

«пополнил бы обширный каталог урегулирований, известных мировой политике. Аналогичными взаимными обязательствами по-разному оформленными, Германия к тому времени обменялась, в частности, с Польшей - 1934 год, с Англией и Францией - 1938 год, Литвой, Латвией, Эстонией - 1939 год».

Совсем иначе обстояло дело с секретными протоколами, по существу секретной сделкой, за спиной других стран и за их счет, тщательно скрываемой как от собственного народа, так и от других народов. В этих протоколах, как говорится в докладе А.Н. Яковлева, предавались «высоконравственные принципы внешней политики, заложенные Лениным». Тут шла речь о «сфере интересов», «территориально-политическом переустройстве» и т.д.

Во избежание недоразумений приведем протокол полностью, благо он не такой уж длинный. /331/

Секретный дополнительный протокол

При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:

1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению к Виленской области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы, Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства, и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.

3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о её полной политической незаинтересованности в этих областях.
Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.

Москва, 23 августа 1939 года

По уполномочию	За правительство
Правительства СССР	Германии
В. Молотов	И. Риббентроп

Занятно, что, вернувшись в Берлин после подписания договора и протокола, Риббентроп, не уставая, /332/ расхваливал гостеприимство и прием в Кремле. Ему, в частности, принадлежали ставшие «знаменитыми» в кругу гитлеровцев слова, что, очутившись в окружении Сталина, он будто бы «почувствовал себя среди своих». За достоверность этого оригинального сообщения не ручаемся.

Зато сохранилось письмо Гитлера Муссолини, в котором он «оправдывается» за соглашение с Москвой. Ведь не только Сталин, но и Гитлер подвергся нареканиям за свое обращение к Кремлю и его шепотом ругали за отказ от «принципа» вечной борьбы с «большевизмом», от подготовки к немедленному крестовому походу против СССР. Как известно, это было краеугольным камнем всей нацистской политики. Особенно бушевали «идеологи» нацизма Розенберг, Дарре. Но от них не отставали и «практики», к примеру, Геринг. Итак, в письме к Муссолини Гитлер «оправдывался», обосновывая договор о ненападении. Вот что он примерно писал: «...в Советском Союзе со времени окончательной победы Сталина произошло изменение большевистского принципа в направлении национального русского уклада». А если большевизм в России разовьется в направлении русско-национальной «государственной идеологии и экономической идеи», то он представит собой реальность, с которой Германия не будет иметь ни интереса, ни оснований бороться.

Правда, вначале Гитлер утверждал, что он заключил договор о ненападении с Советским Союзом в силу «горькой необходимости», поскольку Великобритания не вняла его призывам и выступает против его целей в Восточной Европе. Но потом, как видим, он заявил, что увидел в СССР «идеологические перемены» и посему изменил свою политику... Не стоит говорить, что все это было болтовней. Гитлер не только намеревался перехитрить своего временного союзника, но и готовился к войне с Советским Союзом.

Понятно, что советско-германский договор не устраивал влиятельных политиков не только в самом рейхе, но и на Западе. Курс последних никогда не менялся - они хотели, чтобы Гитлер вел войну против СССР. Сам Гитлер колебался. Он все еще считал возможным уладить «польской вопрос» (т.е. захват Польши) без военного конфликта с Англией и Францией. /333/

Под влиянием этих настроений он и решил отсрочить день нападения на Польшу с 26 августа на 1 сентября. Это тем более знаменательно, что фюреру не терпелось ввести в бой свои войска. На уже упомянутом совещании 22 августа он воскликнул: «Теперь я боюсь только одного: как бы в последний момент какая-нибудь свинья не вмешалась и не испортила все дело!» Несколько дней передышки были заняты новыми секретными переговорами между правительствами Англии и Германии об улаживании «конфликта» вокруг Польши. Уже самый метод ведения этих переговоров характеризует гитлеровскую дипломатию: от имени германского правительства их вело «частное лицо», да к тому еще не гражданин Германии, а шведский подданный, знакомый Геринга, Биргер Далерус. На первый взгляд это странно, на самом же деле закономерно. В условиях нацистской диктатуры важнейшие внешнеполитические вопросы (в том числе и самый кардинальный вопрос о войне и мире) решались зачастую неожиданно и причудливо: на тайных встречах каких-то малоизвестных субъектов, на ночных совещаниях узкой кучки посвященных, на секретных рандеву «третьих лиц» и т.д. и т.п.

Итак, ничем не примечательный шведский банковский служащий оказался на несколько дней в фокусе мировой политики. Правда, о его деятельности мировое общественное мнение узнало значительно позже, уже после окончания войны: миссия Далеруса носила совершенно секретный характер. Нет сомнения, однако, что и в Берлине и в Лондоне за его переговорами внимательно следили.

Далерус отправился в Лондон 25 августа с поручением от Гитлера и Геринга; он должен был заверить английское правительство в миролюбии Германии по отношению к Англии. Вернулся он на следующий день с письмом Галифакса Герингу, в котором, как видно, предлагалось урегулировать «польский вопрос». Важность письма настолько очевидна, что оно навряд ли могло быть просто «утеряно» в результате небрежного хранения. Вероятней всего, послание Галифакса Герингу было либо уничтожено сознательно, либо до сих пор хранится в сейфе у тех, в чьи руки оно попало после войны. Дело в том, что письмо содержало, по-видимому, очень широкую программу сотрудничества /334/ между Гитлером и британским правительством, программу, которая могла бы еще больше скомпрометировать английских политиков предвоенного периода. Это предположение подтверждается и реакцией Геринга. Несмотря на то что Далерус вручил рейхсмаршалу письмо глубокой ночью, он, не мешкая ни секунды, отправился вместе с Далерусом к Гитлеру и велел немедленно разбудить его.

Гитлер ознакомился с письмом и пришел в большое возбуждение, он начал бегать по комнате и выкрикивать бессвязные фразы. Вот как описывает Далерус эту ночную сцену:

«Внезапно он (Гитлер - Авт.) остановился на середине комнаты и постоял там некоторое время, уставившись в потолок. Голос его понизился: он производил впечатление сумасшедшего. Отрывисто он произнес такую фразу: «Если начнется война, я буду строить подводные лодки, буду строить подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки...» Слова его становились все более невнятными; в конце концов я уже ничего не мог разобрать. Потом он взял себя в руки, голос его окреп, и он начал кричать; он кричал так громко, будто произносил речь перед большой аудиторией: «Я буду строить самолеты, строить самолеты, самолеты, самолеты и уничтожу своих противников». В эту минуту он походил на персонаж фантасмагории, а не на нормального человека. Я с удивлением смотрел на него, потом взглянул на Геринга, но на Геринга все это не произвело ни малейшего впечатления».

В эту ночь Гитлер сформулировал условия нового примирения с Англией: она должна помочь Германии аннексировать Данциг и «польский коридор» и заключить соглашение с рейхом о предоставлении ему колоний; в ответ на это Германия гарантирует новые границы Польши, обязуется участвовать в защите Британской империи и готова заключить союз с Англией.

Для Англии условия Гитлера были абсолютно неприемлемы: в обмен на совершенно реальные территориальные приобретения Гитлер раздавал обещания, цену которым англичане уже хорошо знали. Тем не менее, когда Далерус прибыл в Лондон вторично (27 августа), его выслушали с большим вниманием, и он добился ощутимого успеха. Чемберлен в принципе согласился на союз с Германией, но поставил одно /335/ условие: урегулировать конфликт с Польшей путем прямых двусторонних переговоров между польским и германским правительствами. Кроме того Лондон потребовал, чтобы новые польские границы были гарантированы не только Германией, но и другими державами. Далерус доложил обо всем этом Герингу поздно вечером 27 августа, и Геринг тут же связался с Гитлером. Фюрер оказался на редкость уступчивым, он заявил, что готов вести на такой основе переговоры. Далерус поспешил в английское посольство и, хотя было уже 2 часа ночи, разбудил английского поверенного в делах - посол Гендерсон находился в это время в Лондоне, он должен был вернуться на следующий день с официальным ответом английского правительства на предложение Германии.

Уже утром 29 августа Гендерсон, только что приехавший из Лондона, встретился с Гитлером и подтвердил английские предложения. Все дело упиралось, таким образом, в прямые польско-германские переговоры. Но Гитлер, дав формальное согласие на переговоры, добивался совсем иного: полной капитуляции Польши. Он потребовал, чтобы уже 30 августа, т.е. на следующий день, в Берлин прибыл представитель польского правительства и подписал протокол о присоединении Данцига и части «польского коридора» к Германии. Это был, в сущности, ультиматум. Смысл его заключался в том, чтобы превратить переговоры в пустую формальность, заставить Польшу безоговорочно сдаться. На такие условия Польша, естественно, не могла пойти, и 30 августа Далерус в четвертый раз отправился в Лондон, чтобы как-то уладить этот спор. Однако судьба Польши была предрешена. Гитлер не желал отступать. Тем более что он не боялся «коллективных мер», обезопасив себя договором с СССР. Фюрер, таким образом, верил в то, что «польский поход» может пройти так же безнаказанно, как все его предыдущие акты агрессии. Во всяком случае, он считал, что «нить, ведущую в Лондон», сможет восстановить в любое время. В таком настроении он и подписал свой «приказ №1» - первый из бесчисленных приказов, посредством которых руководил войсками в период второй мировой войны.

Еще на совещании 22 августа Гитлер с необычайным цинизмом выразил свою военно-политическую /336/ доктрину. В записи его выступления сказано:

«...цель: уничтожение Польши. Ликвидация ее живой силы. Нам следует стремиться не к достижению определенных рубежей, а к уничтожению врага; для этого необходимо находить все новые и новые пути. Средства - безразличны. Победителя никогда не спрашивают, были ли его действия законны. Речь должна идти не о том, чтобы право было на нашей стороне, а исключительно лишь о победе...»

Да, Гитлер сразу же отбросил все соображения, основанные на таких «старомодных» понятиях, как право, закон, этика, гуманность. Он начал свою первую «настоящую» войну с чудовищной провокации, не имевшей, пожалуй, себе равных в истории войн.

Пытаясь создать повод для войны с Польшей, геббельсовская пропаганда развернула широкую кампанию о польских «зверствах». Дезинформационная служба нацистов поставляла немецким газетам десятки вымышленных историй о притеснениях и убийствах немцев в западных воеводствах Польши.

Однако непосредственным поводом для развязывания войны должна была послужить инсценировка нападения польских солдат на гражданские объекты на территории Германии. Сама эта идея принадлежала Гитлеру, разработка же плана операции и осуществление были поручены Гиммлеру и главе абвера Канарису.

Операция делилась на две части: занятие эсэсовцами, переодетыми в польские мундиры, немецкой радиостанции в Глейвице, недалеко от польско-германской границы, и инсценировка нападения на немецкие пограничные посты со стороны Польши солдатами абвера (под руководством опытных эсэсовцев), также одетыми в форму польской армии. Одновременно отряды абвера под видом польских военнослужащих должны были проникнуть в глубь территории Польши, организовать там акты саботажа и занять поселки и города еще до подхода регулярных немецких войск. Таков был поистине дьявольский план фюрера.

Для пущего правдоподобия требовались жертвы, но это отнюдь не смутило устроителей глейвицкой провокации. Начальник гестапо Мюллер приказал отобрать /337/ несколько заключенных в концлагерях - их-то эсэсовцы и собирались убить «на месте».

Правда о «польском нападении» на радиостанцию в Глейвице обнаружилась на процессе в Нюрнберге. Непосредственный исполнитель этой акции Альфред Хельмут Науйокс дал свои показания Международному военному трибуналу:

«Между 25 и 31 августа я посетил Генриха Мюллера, главу гестапо, который находился в это время вблизи города Оппельна. Он и некий Мельхорн обсудили в моем присутствии план организации пограничного инцидента, смысл которого состоял в том, чтобы инсценировать нападение поляков на немцев... Для этого следовало предоставить в мое распоряжение исполнителей-немцев численностью около роты. Мюллер сказал также, что он направит мне человек 12-13 приговоренных к смерти преступников, которых оденут в польскую форму; этих людей следует убить и оставить на месте инцидента, чтобы создалось впечатление, будто они уничтожены в, ходе перестрелки. Для верности преступникам будут заранее сделаны смертельные инъекции - врача пришлет Гейдрих, а уж потом мы должны изрешетить их пулями. После окончания всей операции Мюллер намеревался собрать на «поле боя» представителей прессы и свидетелей, в присутствии которых власти будут составлять полицейский протокол».

Далее в показаниях Науйокса говорится и о самой провокации:

«31 августа днем Гейдрих передал по телефону пароль и сказал, что операция должна начаться в 8.00 вечера того же дня. Кроме того, Гейдрих велел связаться с Мюллером».

От Мюллера Науйокс получил труп неизвестного человека [75] и положил его у входа в здание радиостанции.

«Никаких пулевых ранений, - говорил Науйокс далее, - я не обнаружил, но лицо преступника было вымазано кровью. Он был одет в гражданское платье. Мы заняли, как было приказано, радиостанцию и передали в эфир речь минуты на три-четыре. Операция сопровождалась несколькими выстрелами из пистолетов в воздух».

Одновременно начали действовать подрывные команды Канариса. За четыре дня до объявления войны /338/ они перешли границу и заняли предусмотренные планом операции позиции на территории Польши, маскируясь под польских военнослужащих. В обширной биографии шефа абвера, написанной западногерманским журналистом, специалистом по делам разведки Гейнцем Хёне и выпущенной в ФРГ в 1976 году, приводятся дополнительные материалы, проливающие свет на эту малоисследованную до сих пор акцию абвера. Канарис выделил для нее абверовцев, которые поступили в ведение офицеров СС. Один отряд под командованием оберштурмбаннфюрера Хельвига был переброшен через границу с заданием напасть с польской территории на пограничное немецкое местечко Хохлинден, другой отряд - им командовал оберфюрер СС Раше - должен был опять-таки с польской территории занять дом лесника на немецкой стороне в районе Питчена, наконец, третьему отряду штандартенфюрера СС Труммлера была предназначена роль «защитника» Хохлиндена; между «нападающим» отрядом Хельвига и «защищающимся» отрядом Труммлера должно было разыграться «сражение». Германская пропаганда намеревалась использовать этот «инцидент» для разжигания антипольских настроений и обоснования «акции возмездия» с немецкой стороны. Отряды абвера под руководством эсэсовцев выполнили поставленные перед ними задачи. Один из отрядов - Труммлера - за четыре дня до объявления войны занял стратегически важный пункт - вокзал в польском городе Мосина, который и удерживал до подхода немецких войск. Гейнц Хёне замечает по этому поводу, что рапорт о занятии вокзала был, в сущности, «первой военной сводкой второй мировой войны» [76].

Агрессия против Польши

Так была сфабрикована провокация, послужившая поводом для нападения на Польшу, а в дальнейшем приведшая к развязыванию самой кровопролитной и страшной войны из всех, какие пережило человечество. /339/ 1 сентября 1939 года на рассвете немецкие войска перешли границу Польши.

Военные действия уже начались, а Гитлер все еще носился с мыслью договориться с Англией. Оптимизм его в этом вопросе питался тем, что на протяжении 48 часов Лондон никак не реагировал на новый акт немецкой агрессии. Только 3 сентября английский посол Гендерсон передал через переводчика Шмидта ультиматум Англии немецкому правительству. Для Гитлера это было большим ударом. Вот как описывает Шмидт реакцию фюрера:

«Я встал на некотором расстоянии от Гитлера и начал медленно переводить ультиматум британского правительства. Когда я кончил, воцарилась мертвая тишина... Гитлер окаменел, взгляд его был устремлен прямо перед собой... Он сидел совершенно молча, не шевелясь. Только спустя некоторое время - оно показалось мне вечностью - Гитлер обратился к Риббентропу, который замер у окна: «Что же теперь будет?» - сердито спросил он у своего министра иностранных дел...»

Выйдя из кабинета Гитлера, Шмидт столкнулся с Герингом, который сказал: «Да смилуются небеса над нами, если мы проиграем эту войну».

Вслед за английским ультиматумом Гитлер получил ультиматум Франции. Когда их срок истек, Англия и Франция официально объявили, что находятся в состоянии войны с Германией.

Чувство страха и растерянности прошло у руководителей «третьего рейха» очень быстро. Уже к концу второй недели после начала войны польская армия фактически перестала существовать как организованная сила.

Весь поход продолжался 18 дней. Гитлер отмечал первую из своих блицпобед. 6 октября он прибыл в Варшаву и принял там парад войск.

Используя гигантское превосходство в авиации и живой силе, нацистские войска за несколько дней продвинулись к жизненным центрам Польши, оставляя на своем пути сожженные города. С зверской жестокостью они расправлялись с гражданским населением, сея ужас и смерть, дезорганизуя тыл. Мир увидел воочию нацистские методы ведения войны, понял, что несет нацистская оккупация.

Всеми действиями немецких войск руководил /340/ лично Гитлер, вначале из салон-вагона бронированного поезда, прибывшего на станцию Гоголин, потом из постоянной штаб-квартиры, которую он разместил в роскошном отеле на польском морском курорте Сопоте. Только в начале октября фюрер вернулся в Берлин.

Еще до войны с Польшей Гитлер в общих чертах наметил принципы нацистской оккупационной политики на Востоке. После захвата Польши он их развил и детализировал. Оккупационная доктрина немецких фашистов, сложившаяся к тому времени, воистину поражает своей неслыханной жестокостью. Гитлер заявил, что намеревается истребить большую часть населения Польши, а остальных поляков низвести до уровня рабов немецкой «расы господ». И эта программа была разработана в центре Европы в XX веке!

Детализированные планы в отношении Польши Гитлер изложил на совещании с Кейтелем в октябре 1939 года:

«Задача нашей администрации,- сказал он,- заключается не в том, чтобы превратить Польшу в образцовую провинцию или в образцовое государство в немецком понимании этого слова, и не в том, чтобы оздоровить страну в политическом и финансовом отношении. Мы должны помешать польской интеллигенции вновь стать руководящей силой. В стране необходимо поддерживать низкий жизненный уровень; мы хотим лишь одного - черпать оттуда рабочую силу... Нельзя допускать образования очагов национальной жизни... Все начатки какой-либо консолидации польского общества надо пресекать. Пусть в стране царит хаос. Местные власти обязаны создать предпосылки для того, чтобы очистить территорию рейха [77] от поляков и евреев. Сотрудничество с новыми областями (Познань и Западная Пруссия) дозволено лишь для проведения акций по переселению».

Что касается акции по переселению, то это была в действительности акция по уничтожению. Гитлер поручил ее лично рейхсфюреру СС, и проводилась она в строго секретном порядке. По приказу фюрера Гиммлер создал специальные отряды эсэсовцев, которые уничтожали «неугодные элементы». Под эту категорию подпадали не только участники Сопротивления /341/ и партизаны, но и широкие слои интеллигенции (согласно списку, составленному службой безопасности, в соответствии с директивой Гитлера лишить Польшу «руководящего национального ядра»), а также неработоспособные и больные, «непослушные» и «ленивые» и т.д. Руководствуясь девизом «чем меньше поляков, тем лучше», гитлеровцы до конца войны истребили 6 миллионов польских граждан - почти одну треть взрослого населения страны!

На территории Польши была создана целая сеть концлагерей, в которых люди истреблялись всевозможными способами: голодом, непосильным трудом, расстрелами, газами. Самую большую известность приобрел лагерь в Освенциме: в нем было умерщвлено около четырех миллионов человек. Подготовка к этой акции была начата сразу же после захвата Польши. 21 сентября руководитель имперской службы безопасности Гейдрих разослал всем начальникам особых отрядов СС (так называемые «айнзацгруппы», которым и было поручено массовое истребление людей) циркулярное письмо о мерах по осуществлению «окончательного решения» - так стыдливо называлась в гитлеровской Германии программа поголовного уничтожения лиц еврейской национальности. В письме предписывалось сначала сконцентрировать все еврейское население в нескольких пунктах: «...следует установить как можно меньше таких пунктов концентрации, - говорилось в этом чудовищном документе, написанном обычным суконным канцелярским языком, - чтобы облегчить последующие акции». Необходимо также обратить внимание на то, чтобы города, которые будут избраны в качестве центров сосредоточения, являлись железнодорожными узлами или же находились на железнодорожных магистралях». Под «последующими акциями» понимались отправка в концлагеря и умерщвление в газовых камерах.

Само Польское государство должно было исчезнуть с лица земли. Сперва, как уже говорилось выше, Гитлер отторгнул от Польши обширные земли на западе и присоединил их к рейху. Остальная часть Польши, по приказу Гитлера от 12 октября, получила название «генерал-губернаторства». Статус его долгое время не был точно определен. Официально «генерал-губернаторство» называлось «присоединенной землей». /342/ Но в конце концов Гитлер отбросил и этот последний фиговый листок. 2 августа 1940 года было объявлено, что «генерал-губернаторство» является составной частью германской империи.

Однако вернемся к событиям дипломатической и военной истории того времени.

После быстрой победы над Польшей нацистская пропаганда провозгласила Гитлера «самым великим полководцем всех времен и народов». И фюрер окончательно уверовал в свою непогрешимость не только в политических, но и в военных вопросах.

Как же обстояло дело в действительности? Чем объяснялся молниеносный успех первой крупной военной акции Гитлера в Европе? Был ли он закономерен с точки зрения тогдашней военно-политической ситуации?

Чтобы ответить на эти вопросы, надо проанализировать обстановку, сложившуюся в Европе, и политику отдельных держав в эти роковые для Европы и всего человечества дни.

Спору нет, германские вооруженные силы были полностью отмобилизованы и приведены в боевую готовность, а сама Германия являлась одной из крупнейших индустриальных держав мира. И при всем том гитлеровский рейх еще не был готов в то время к войне одновременно на двух фронтах - против Польши на Востоке и против объединенных сил Франции и Англии на Западе. Противники Германии, вместе взятые, далеко превосходили ее. Действуя согласованно и решительно, они могли бы быстро поставить Гитлера на колени. При тогдашнем соотношении сил ни один мало-мальски здравомыслящий немецкий политик не мог взять на себя риск войны. Это мог сделать лишь отчаянный авантюрист и вместе с тем дилетант.

Гитлер развязал войну в твердой надежде на то, что западные державы вообще не станут вмешиваться в его «сепаратный конфликт» с Польшей. Надежда эта не сбылась, и тем самым, казалось бы, рухнуло все здание гитлеровской политики захватов. Если рассматривать события со всемирно-исторической точки зрения, то судьба фашистской империи была предрешена в сентябре 1939 года. Уже этот явный просчет Гитлера должен был привести Германию к скорой катастрофе. И если катастрофы не последовало, то «повинен» в /343/ этом отнюдь не Гитлер, а западные державы, которые, дав гарантии Польше и обязавшись оказать ей немедленную помощь против германской агрессии, продолжали проводить свою старую политику оттяжек и недомолвок.

По условиям франко-польского военного соглашения от мая 1939 года, Франция обязалась на третий день после объявления всеобщей мобилизации начать военные действия против Германии, а на пятнадцатый день перейти в наступление своими главными силами. Начальник генерального штаба французской армии генерал Гамелен сообщил заместителю начальника генерального штаба Польши, что Франция бросит против Германии от 35 до 40 дивизий.

На деле оказалось, однако, что на третий день Франция решилась лишь на то, чтобы объявить войну Германии, а на пятнадцатый французы не только не перешли в генеральное наступление, но вообще занялись разработкой планов длительной позиционной войны под прикрытием «линии Мажино» - той самой; хваленой оборонительной линии, которая, по мнению французского генерального штаба, делала Францию неуязвимой для немецких войск.

Что касается англичан, то они и не думали об активном участии в войне во имя защиты польских интересов. К 15 октября, когда военные действия в Польше были уже давно закончены, Великобритания направила на континент всего только четыре дивизии - около 158 тысяч человек. «Боевое соприкосновение» английских войск произошло лишь 9 декабря - в этот день во время разведывательной операции погиб первый английский солдат.

Гитлер провел свой поход против Польши, уповавшей на гарантию двух великих держав - Англии и Франции, без всяких помех. Естественно, что война в этих условиях должна была кончиться победой Германии, хотя польские войска дрались храбро, с большим упорством и ожесточением. Вот как оценивал тогдашнее положение известный английский военный историк генерал Фуллер:

«Самая сильная армия в мире (французская), против которой стояли не более 26 немецких дивизий,[78] спокойно /344/ отсиживалась за укреплениями из стали и бетона, в то время как ее храбрый до донкихотства союзник был уничтожен».

На Нюрнбергском процессе ведущие немецкие генералы единодушно заявляли, что германский успех можно было объяснить лишь пассивностью западных союзников Польши. Генерал Гальдер сказал, например:

«Наш успех в Польше стал возможен только благодаря тому, что мы почти полностью оголили наши западные границы. Если бы французы правильно оценили обстановку... они могли бы форсировать Рейн, и мы не были бы в состоянии помешать им».

Еще более определенно высказался ближайший помощник Гитлера генерал Йодль:

«Если мы не потерпели крах еще в 1939 году, то объясняется это лишь тем, что во время польского похода примерно 100 французских и английских дивизий, дислоцированных на Западе, пребывали в полном бездействии, хотя им противостояли всего лишь 23 немецкие дивизии».

«Полководческий гений» Гитлера состоял в том, что он пренебрегал элементарнейшими мерами предосторожности, которыми ни один военачальник и политик пренебрегать не вправе, если он хочет обеспечить себе прочную победу. Но только самые проницательные люди в Германии понимали уже тогда, что в конце концов азартная игра Гитлера кончится полным банкротством. В глазах же миллионов немцев, оболваненных геббельсовской пропагандой, Гитлер вновь добился триумфа. И немалую роль в этом сыграл тот факт, что разгром Польши еще более усилил в западных странах тенденцию к отсиживанию.

Были ли у западных держав свои продуманные в деталях и согласованные планы военных действий против гитлеровской Германии? Если и были, то они, во всяком случае, не предусматривали никаких наступательных операций, никаких действий, направленных на разгром врага, хотя Англия и Франция превосходили в тот период «третий рейх» и в людях, и в промышленном, и в военном потенциале. Более того, усилия правящих кругов этих двух стран были направлены на то, чтобы избегать всякого рода мер, которые могли бы быть истолкованы Германией как подготовка к наступлению. Так, например, Франция специально обратилась к Англии с просьбой, чтобы английские /345/ самолеты... воздерживались от бомбардировки Рура, промышленного центра Германии. Франция боялась, что это вызовет «нежелательную» ответную реакцию со стороны Гитлера. А ведь разрушение рурских заводов с воздуха могло бы существенно ослабить промышленную и военную мощь нацистов.

На западном фронте наступило полное затишье до той минуты, пока сам Гитлер не решил, что настало время действовать. Это многомесячное «противостояние» двух армий в первый год второй мировой войны получило наименование «странная война» или даже «смешная война». Да, положение создалось действительно странное. Но в этой странности, весьма выгодной для Гитлера, ибо она позволяла ему без помех закончить войну в Польше, а затем спокойно передислоцировать войска и подготовиться к очередному прыжку, на Запад,- в этой, повторяем, странности были заложены основы новой победы нацистов и нового, еще более серьезного поражения их западных противников.

Так обстояло дело с западными державами. Но надо сказать, что для достижения блицпобед в первые годы войны необходима была и соответствующая позиция Советского Союза. Сказав «а», Сталин сказал «б», упрямо продолжив политику соглашения с Гитлером. Советско- германский договор о ненападении, а также долговременные торговые соглашения с нацистской Германией (в числе прочего СССР поставлял Гитлеру стратегическое сырье) вызвало на Западе еще большее недоверие к нашей стране. Естественно также, что захват Польши Германией не мог не встревожить Советское правительство. А главное, Сталин не только не хотел войны с Германией, но, как показали дальнейшие события, был совершенно не готов к ней. И вот в конце сентября 1939 года Риббентроп снова прибыл в Москву для переговоров. На этот раз речь шла о заключении германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и Германией.

Во избежание всяческих кривотолков и распространяемых историками непроверенных слухов приводим эти материалы полностью. Тем более что до сих пор они не вошли в труды наших историков. Все дальнейшее цитируем по газете «Правда» от 29-30 сентября 1939 года. /346/

«К ЗАКЛЮЧЕНИЮ ГЕРМАНО-СОВЕТСКОГО ДОГОВОРА О ДРУЖБЕ И ГРАНИЦЕ МЕЖДУ СССР И ГЕРМАНИЕЙ

В течение 27-28 сентября в Москве происходили переговоры между Председателем Совнаркома СССР и Наркоминделом тов. Молотовым и Министром Иностранных Дел Германии г. фон Риббентропом по вопросу о заключении германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и Германией.

В переговорах принимали участие тов. Сталин и советский полпред в Германии т. Шкварцев, а со стороны Германии - германский посол в СССР г. Шуленбург.

Переговоры закончились подписанием германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и Германией и заявления правительств СССР и Германии, а также обменом письмами между т. Молотовым и г. фон Риббентропом по экономическим вопросам. Ниже приводятся соответствующие документы»...

Приведем и мы их ровно пятьдесят лет спустя.

«ГЕРМАНО-СОВЕТСКИЙ ДОГОВОР О ДРУЖБЕ И ГРАНИЦЕ МЕЖДУ СССР И ГЕРМАНИЕЙ

Правительство СССР и Германское Правительство после распада бывшего Польского государства рассматривают исключительно как свою задачу восстановить мир и порядок на этой территории и обеспечить народам, живущим там, мирное существование, соответствующее их национальным особенностям. С этой целью они пришли к соглашению в следующем:

Статья I

Правительство СССР и Германское Правительство устанавливают в качестве границы между обоюдными государственными интересами на территории бывшего Польского государства линию, которая нанесена на прилагаемую при сем карту и более подробно будет описана в дополнительном протоколе.

Статья 11

Обе Стороны признают установленную в статье границу обоюдных государственных интересов /347/ окончательной и устранят всякое вмешательство третьих держав в это решение.

Статья III

Необходимое государственное переустройство на территории западнее указанной в статье I линии производит Германское Правительство, на территории восточнее этой линии - Правительство СССР.

Статья IV

Правительство СССР и Германское Правительство рассматривают вышеприведенное переустройство как надежный фундамент для дальнейшего развития дружественных отношений между своими народами.

Статья V

Этот договор подлежит ратификации. Обмен ратификационными грамотами должен произойти возможно скорее в Берлине.

Договор вступает в силу с момента его подписания. Составлен в двух оригиналах, на немецком и русском языках.

Москва, 28 сентября 1939 года

По уполномочию	За правительство
Правительства СССР	Германии
В. Молотов	И. Риббентроп

Далее в том же номере газеты было опубликовано заявление Советского и Германского правительств. Приведем полностью и его.

«ЗАЯВЛЕНИЕ СОВЕТСКОГО И ГЕРМАНСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВ ОТ 28 СЕНТЯБРЯ 1939 ГОДА

После того как Германское Правительство и Правительство СССР подписанным сегодня договором окончательно урегулировали вопросы, возникшие в результате распада Польского государства, и тем самым создали прочный фундамент для длительного мира в Восточной Европе, они в обоюдном согласии выражают мнение, что ликвидация настоящей войны между Германией с одной стороны и Англией и Францией с другой стороны отвечала бы интересам всех /348/ народов. Поэтому оба Правительства направят свои общие усилия, в случае нужды в согласии с другими дружественными державами, чтобы возможно скорее достигнуть этой цели. Если, однако, эти усилия обоих Правительств останутся безуспешными, то таким образом будет установлен факт, что Англия и Франция несут ответственность за продолжение войны, причем в случае продолжения войны Правительства Германии и СССР будут консультироваться друг с другом о необходимых Мерах.

По уполномочию	За германское
Правительства СССР	правительство
В. Молотов	И. Риббентроп

Внизу страницы помещено фото, в подписи к которому сказано:

«Подписание германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и Германией. На снимке: тов. В. И. Молотов подписывает договор. Стоят (слева направо): г-н Иоахим фон Риббентроп, тов. И.В. Станин, тов. В.Н. Павлов и г-н Ф. Гауе».

В газете «Правда» от 30 сентября 1939 года сообщалось об отъезде Риббентропа и приводилось его заявление:

«ЗАЯВЛЕНИЕ МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ * ГЕРМАНИИ Г.ФОН РИББЕНТРОПА СОТРУДНИКУ ТАСС

Перед отъездом из Москвы министр иностранных дел Германии г. фон Риббентроп сделал сотруднику ТАСС следующее заявление:

«Мое пребывание в Москве опять было кратким, к сожалению, слишком кратким. В следующий раз я надеюсь пробыть здесь больше. Тем не менее мы хорошо использовали эти два дня. Было выяснено следующее:

1. Германо-советская дружба теперь установлена окончательно.
2. Обе страны никогда не допустят вмешательства третьих держав в восточно-европейские вопросы.
3. Оба государства желают, чтобы мир был восстановлен и чтобы Англия и Франция прекратили абсолютно бессмысленную и бесперспективную борьбу против Германии. /349/
4. Если однако в этих странах возьмут верх поджигатели войны, то Германия и СССР будут знать, как ответить на это».

Министр указал далее на достигнутое вчера между правительством Германии и правительством СССР соглашение об обширной экономической программе, которая принесет выгоду обеим державам.

В заключение г. фон Риббентроп заявил:

«Переговоры происходили в особенно дружественной и великолепной атмосфере. Однако прежде всего я хотел бы отметить исключительно сердечный прием, оказанный мне Советским Правительством и в особенности тт. Сталиным и Молотовым»[79].

О своем намерении напасть на Запад Гитлер объявил уже примерно через неделю после разгрома Польши на совещании генералов 27 сентября. О ходе совещания стало известно из дневника Гальдера. Гитлер сразу же выдвинул аргумент, против которого трудно было возразить: в создавшемся положении «время являлось союзником западных держав», оно работало против нацистской Германии. Поэтому, заявил он, удар по Англии и Франции следует нанести как можно скорее. «Решающее значение имеют англичане, - сказал Гитлер. - Необходимо, во всяком случае, чтобы наступление против Франции было подготовлено немедленно».

Подробное обоснование своего плана Гитлер дал в меморандуме от 9 октября. Меморандум окончательно определил направление очередного главного удара германских вооруженных сил. «Военная цель Германии, - указывал фюрер,- заключается в том, чтобы раз и навсегда уничтожить Запад как военный фактор...» Правда, в пропагандистских целях эту задачу, добавлял Гитлер, следует скрывать «самым тщательным образом». Надо, чтобы одни лишь «избранные» знали истинные намерения Германии.

На следующий день, 10 октября, Гитлер подписал так называемый «приказ №6» - о подготовке военной /350/ операции против Франции. В нем был определен и стратегический план: наступление предполагалось вести на северном фланге Западного фронта через Бельгию и Голландию. В приказе содержался специальный пункт о мерах по дезинформации противника: пропагандистские органы должны были представить переброску войск из Польши на Запад как «меру предосторожности» в связи с концентрацией французских войск для защиты Бельгии и Голландии.

В конце сентября 1939 года Гитлер наметил даже дату начала наступления - 12 ноября. Однако в октябре произошло событие, которое повергло в изумление дипломатический мир и до сих пор служит предметом споров и догадок в западной исторической литературе: нацистский фюрер выступил с речью, в которой предложил созвать мирную конференцию и немедленно заключить мир. В документе, составленном Гитлером уже в самом конце его кровавого пути, в так называемом «политическом завещании», фашистский диктатор привел эту свою речь как доказательство миролюбия «третьего рейха».

В действительности речь Гитлера 6 октября 1939 года была чистой демагогией. Фюрер ни словом не упомянул в ней о причине возникновения войны, об оккупации Австрии и Чехословакии, о расправе над Польшей. Зато он очень красочно изображал ужасы предстоящих сражений, если не будет заключен мир, «умолял» руководителей западных стран «одуматься» и не жертвовать жизнью сотен тысяч молодых людей - «цвета нации» во имя «бессмысленной войны» и т.д. И все это говорил человек, который еще за несколько дней до этого не только отдал приказ о нападении на Францию, но и определил точную дату начала военных действий!

В чем был смысл маневра Гитлера? Прежде всего, разумеется, в том, чтобы сбить с толку немецкое общественное мнение и показать собственному народу, будто война навязана ему противниками Германии. Иностранные журналисты, работавшие в тот период в Берлине, сообщали, что на улицах и площадях столицы собирались толпы людей, которые выражали свой восторг по поводу «великодушия» и «мудрости» фюрера и поздравляли друг друга с окончанием войны, так как были уверены, что Англия примет предложения Гитлера. /351/

Но в этой демагогической демонстрации «великодушия» был еще и второй, и притом, на наш взгляд, более важный расчет: она должна была укрепить позицию тех элементов в Англии и во Франции, которые продолжали делать ставку на сговор с Гитлером для совместной войны против Советского Союза. Гитлер не без основания полагал, что его «мирная акция» уж, во всяком случае, приведет к тому, что тактика выжидания и пассивности окончательно возьмет верх в правительствах двух западных стран и что подготовленный удар будет для них, таким образом, полной неожиданностью. Ведь еще 2 октября посол Италии Аттолико передал немцам секретное донесение итальянского посла в Париже, где говорилось, что на заседании французского кабинета большинство высказалось за мирные переговоры с Германией!

Некоторые историки в Англии и США гадают ныне: были ли намерения Гитлера искренними или нет? Не следовало ли принять предложения нацистского диктатора? Эти историки явно пренебрегают фактами. Уже сама хронология действий Гитлера, о которой говорилось выше, свидетельствует о демагогическом, фальшивом характере его речи. Это был просто дешевый трюк. Но многие на Западе поверили в него - позиции мюнхенцев во Франции и Англии укрепились.

Что же касается самого Гитлера, то «мирные предложения» ни на один час не задержали его военных приготовлений. Правда, срок начала военных действий против Франции пришлось изменить - в дальнейшем его переносили не менее 14 раз! - но решение атаковать всеми доступными силами западных противников осталось неизменным, и подготовка к выполнению этого решения принимала все более широкие масштабы.

Верхмат в Западной Европе

Прежде чем приступить непосредственно к операциям против Франции, Гитлер предпринял обходный маневр, повергший в немалое смятение английских и французских стратегов. Он решил провести наступательные операции против двух маленьких стран - Дании и Норвегии, чтобы создать там свои базы /352/ и тем самым - дополнительную угрозу английскому флоту, нейтрализовав в известной степени английское морское превосходство в Северном и Балтийском морях. Это превосходство, в частности, угрожало поставкам в Германию шведской руды, от которой в значительной мере зависела работа германской металлургической промышленности. (В 1940 году Германия должна была получить из Швеции 11,5 миллиона тонн руды, что покрывало более 80% ее потребностей в руде). Предложение провести операцию исходило от главнокомандующего военно-морским флотом Редера. Впервые оно обсуждалось на совещании у Гитлера в октябре 1939 года. Но тогда фюрер еще не решался на такое расширение зоны военных действий, боялся отвлекать силы от главной операции против Франции. Однако Гитлера ждал, так сказать, приятный сюрприз. С ним связались через Канариса и Розенберга, в ту пору руководителя внешнеполитического отдела НСДАП, норвежские фашисты во главе с Квислингом, председателем партии Национальное единение и бывшим военным министром Норвегии. С 14 по 18 декабря 1939 года фюрер трижды принял Квислинга, и тот изложил ему детальный план государственного переворота в Норвегии, приуроченного ко дню вторжения немецких войск. По-видимому, именно в результате этих переговоров Гитлер и переменил свое решение. Он избрал новый вариант агрессии, согласно которому немецкие вооруженные силы должны были действовать вместе с норвежской «пятой колонной». При таком варианте для проведения операции требовался минимум войск.

После бесед с Квислингом Гитлер вызвал к себе генерала Фалькенхорста, поручил ему подготовиться к захвату Норвегии и Дании и сообщил, что выделил для этой цели... пять дивизий. Пять дивизий для оккупации двух стран! Фалькенхорст страшно растерялся и попросил несколько дней на размышление. Но Гитлер приказал ему представить план операции уже через несколько часов [80]. Существует легенда, что у /353/ Фалькенхорста не было даже соответствующих военных карт, он купил в магазине популярный туристский справочник «Бедекер» и по нему якобы составил план, который вручил Гитлеру точно в срок. Но это всего лишь легенда.

Через несколько дней фюрер издал приказ об утверждении плана «Везерюбунг» («учение Везер»), предусматривавший захват Норвегии и Дании. Для проведения плана «Везерюбунг», говорилось в приказе, должны быть выделены по возможности малочисленные силы, их слабость необходимо компенсировать смелостью и неожиданностью действий. В начале апреля 1940 года последовало дополнение к плану, в котором конкретно фиксировались день и час нападения: 9 апреля, 5.15.

Гитлер знал, что успех операции зависит от фактора внезапности. Поэтому свое решение напасть на Норвегию и Данию он скрыл даже от Муссолини, хотя и встретился с ним в Альпах на перевале Бреннер в марте 1940 года. А, вообще говоря, сохранять операцию в секрете было не так уж трудно, ведь в ней участвовало совсем немного войсковых соединений. Основные силы немецкой армии продолжали концентрироваться на западных границах Германии для войны против Франции.

Вместе с тем фюрер сознавал, что он шел на большой риск. И дело заключалось не только в том, что неудача операции означала бы потерю престижа накануне решающих действий. Важнее было другое - Германия рисковала почти всем своим флотом, который должен был участвовать в захвате Норвегии. Если бы нацистские военные суда, которые вышли 9 апреля на рассвете из немецких портов, наткнулись на превосходящие силы англичан (а это было вполне возможно, поскольку англичане обладали абсолютным превосходством на море), то судьба немецкого флота была бы решена.

Но англичане были застигнуты врасплох. В один из важных моментов войны отказала хваленая британская разведка - Интеллидженс сервис, да и английская стратегия тоже. Однако и для немцев норвежская операция не обошлась без потерь. При входе в Осло-фьорд огнем норвежского корабля был серьезно поврежден германский миноносец, выбросившийся на /354/ камни, а в самом Осло-фьорде береговые батареи норвежцев уничтожили новейший тяжелый крейсер «Блюхер», при этом погибло более тысячи солдат и моряков.

Гитлеровская тактика внезапности принесла свои плоды. За короткое время нацисты заняли основные стратегические пункты в Норвегии - Осло, Берген, Тронхейм, Ставангер, Нарвик. Фашистские отряды Квислинга оказали действенную помощь интервентам. Правда, им не удалось заполучить в свои руки ни короля, ни норвежское правительство - они эмигрировали в Англию. Но опорой захватчиков стали не только многочисленные агенты из «пятой колонны», но и старый административный аппарат; с 1942 года правительство возглавил Квислинг, который начал верой и правдой служить Гитлеру.

9 апреля немецкие войска оккупировали также Данию, не встретив особого сопротивления. Согласно официальной версии нацистской пропаганды, Дания и Норвегия были захвачены для укрепления «северного фланга» Германии. Норвегия и Дания, которые вообще не имели никакого отношения к конфликту между гитлеровской Германией, Англией и Францией, оказались первыми жертвами нацистской агрессии, направленной непосредственно против Западной Европы.

В операции против Норвегии и Дании Гитлер вновь вел себя, как игрок, который идет ва-банк. Он поставил на карту очень многое (как мы уже говорили выше, судьбу германского флота). Силы, которыми он располагал, были ничтожны, резервы вообще отсутствовали.

Однако в нацистской игре были и свои «сильные» стороны - она ошеломляла противников, ставила их перед неожиданными решениями, к которым они не были подготовлены, позволяла Гитлеру удерживать инициативу в своих руках. До определенного момента эти обстоятельства являлись залогом военных успехов нацистов. Однако тем суровее оказалось «пробуждение» в тот день и час, когда гитлеровские средства - блеф, внезапность, беззастенчивость - себя исчерпали, а жестокость и террор на захваченных территориях обернулись не только всеобщей ненавистью, но и массовым движением Сопротивления против оккупантов как на востоке Европы, так и на западе.

Но все вышесказанное пришло много позднее. /355/ После операции на северном фланге Гитлер сразу же стал форсировать подготовку к нападению на Францию, чтобы ворваться в эту страну, так сказать, в «ореоле славы».

Между оккупацией Норвегии и Дании и началом военных действий против Франции прошел ровно месяц. За это время Гитлер окончательно завершил перегруппировку сил, вызванную новым стратегическим планом войны против Франции. Новый план имел те же отличительные черты, что и план «Везерюбунг»; он был рассчитан на внезапность и предусматривал нанесение основного удара не там, где его ждал противник.

Первоначальный план похода против Франции был выдержан, так сказать, в традиционно немецком духе. Главное наступление, как мы уже писали, немецкие войска должны были предпринять на севере - через Голландию и Бельгию. В центре предполагалось совершить лишь отвлекающий маневр. По существу, это был вариант знаменитого «плана Шлиффена», который лег в основу операций немецких милитаристов в 1914 году.

Франко-германская граница была надежно прикрыта «линией Мажино». Лишь на участке Арденн не существовало столь густой цепи наземных и подземных укреплений: это объяснялось тем, что он считался непроходимым для немецких танков - местность в Арденнах гористая, а главное, очень лесистая.

Впервые мысль отойти от старой схемы плана «Гельб» (так была названа операция против Франции) зародилась в голове офицера, начальника штаба группы армий «А» (которой командовал генерал Рундштедт) Эриха Манштейна. Долгое время он никак не мог пробиться к Гитлеру. Потом все же преодолел этот барьер. Манштейн предлагал нанести главный удар через Арденны на Седан, а затем продвинуться к берегу Ла-Манша, разрезав вооруженные силы Франции надвое и окружив их основную группировку, сосредоточенную на границах с Бельгией. Согласно гитлеровскому плану, операции немецких войск на северном фланге должны были явиться лишь о твлекающим маневром; их назначение сводилось к сковыванию основных сил французов.

Решающий разговор Манштейна с Гитлером произошел на обеде, который Гитлер дал в честь группы /356/ генералов, назначенных на посты командующих корпусами. Гитлер сразу уверовал в идею Манштейна, более того, он настолько проникся ею, что начал выдавать план Манштейна за свой собственный (этот грех случался с Гитлером не раз!). Уже 24 февраля был издан приказ, в котором говорилось об изменении установок при наступлении на Францию. Вслед за тем и началась перегруппировка сил, которая была временно задержана в связи с операцией против Норвегии и Дании. Однако к началу мая Гитлер завершил перегруппировку и назначил дату нападения: 10 мая 1940 года.

Операция против Франции была первой крупной военной кампанией Гитлера, в которой участвовали основные силы воюющих сторон - Франции и Германии. Планирование операции, история возникновения и утверждения окончательного ее варианта, роль Гитлера во всех перипетиях, связанных с принятием этого варианта, - все это очень характерно для его действий.

Мы уже коснулись истории смены первоначального плана генерального штаба, так называемого плана «Гельб», вариантом, предложенным Манштейном и присвоенным Гитлером. Смена эта характеризует отличие установок определенной части генералитета от установки фюрера. Генералитет планировал операцию против Франции как военную кампанию с целью выведения из строя французских войск, а Гитлеру нужна была «тотальная победа», уничтожение Франции. Манштейн настроился на эту «волну», он сумел лучше других угадать намерения фюрера именно в плане превращения военной кампании в тотальную войну, какую проповедовал фюрер. Поэтому его план был принят Гитлером вопреки воле генерального штаба.

После войны генералы вермахта пытались «переиначить» историю и представить события так, будто именно генеральный штаб настаивал на изменении плана «Гельб» и на принятии варианта Манштейна. Цель подобного «исправления» истории в том, чтобы представить победу над Францией делом рук руководства вермахта. В действительности же Гитлер в данном случае, как и неоднократно впоследствии, вопреки мнению большинства генералов, находившихся на руководящих постах в генеральном штабе и в ОКВ, принял то решение, которое наиболее подходило к его /357/ способу ведения войны и к его стратегическим и политическим целям.

Советский историк В.И. Дашичев в двухтомном исследовании «Банкротство стратегии германского фашизма» пишет:

«Анализ фактов показывает, что творцом первых вариантов плана «Гельб» и рьяным приверженцем нанесения главного удара северным крылом немецкой группировки был германский генеральный штаб. Именно он на протяжении пяти месяцев, с октября 1939 года по февраль 1940 года, навязывал Гитлеру и ОКВ свои решения в духе старых идей Шлиффена».

Решение отвергнуть план генерального штаба и утвердить новый, противоположный вариант операции было еще одной и, возможно, решающей победой Гитлера над военной верхушкой и генералитетом в целом. Успех операции против Франции сделал его окончательно глухим ко всяким возражениям. Отныне генералы стали всего-навсего послушными исполнителями воли фюрера.

Против Франции было сосредоточено 89 дивизий, еще 47 дивизий находилось в резерве. Немцы начали наступать на северном фланге против Бельгии и Голландии 10 мая 1940 года. Впервые были в широком масштабе применены авиадесантные войска. Десантники захватили важнейшие опорные пункты бельгийской и голландской оборонительных систем, в том числе и знаменитый бельгийский форт Эбен-Эмаэль, считавшийся неприступным.

После четырех дней упорных боев французское командование было по-прежнему уверено, что именно в районе бельгийской и голландской границ действуют главные силы немцев. В приказе Гитлера №11, датированном 14 мая, читаем:

«Ход наступления до настоящего времени свидетельствует о том, что противник своевременно не разгадал основную идею наших операций. Он все еще сосредоточивает крупные силы на линии Намюр - Антверпен и пренебрегает участком перед группой армий «А».

А между тем на этом участке в районе Ахена и реки Мозель было стянуто 45 немецких дивизий, в том числе 7 моторизованных и 3 танковые дивизии. Они быстро захватили Арденны, вышли к реке Маас и с ходу форсировали ее. Теперь перед ними открылась /358/ северофранцузская низменность, и фашистские моторизованные колонны покатились к берегам Ла-Манша, почти не встречая сопротивления. 17 мая Гальдер записал в своем дневнике: «Фюрер страшно нервничает. Он ошеломлен собственным успехом, боится использовать до конца наши шансы, охотнее всего наложил бы на нас узду». 20 мая немецкие части достигли города Абвиль у устья реки Соммы. Французская армия оказалась разрезанной на две части. Голландские и бельгийские вооруженные силы капитулировали. Английский экспедиционный корпус был прижат к морю в районе Дюнкерка. Но ему удалось избежать уничтожения: неожиданно даже для многих генералов Гитлер приказал танковым частям Гудериана прекратить наступление. Это произошло 24 мая.

Причины решения Гитлера до сих пор горячо дебатируются в исторической литературе.

Бывшие гитлеровские генералы, стремясь доказать свою военную непогрешимость, после войны широко пустили в ход версию о том, что единоличную ответственность за «стоп-приказ» от 24 мая, остановивший наступление немецких танков под Дюнкерком, несет Гитлер. Этим приказом фашистский фюрер якобы чуть ли не сознательно спас британский экспедиционный корпус и части французских войск в районе Дюнкерка. Действительно, с конца мая по начало июня 1940 года под носом у немцев была проведена эвакуация с полей Фландрии союзной группировки численностью в 338 тысяч человек, группировки, припертой к морю наступающими танковыми силами вермахта. Это случилось тогда, когда немецкие танки находились всего в 20 километрах от Дюнкерка, и победа над союзниками казалась обеспеченной.

Поведение Гитлера в дни Дюнкерка объясняется большинством немецких генералов в их мемуарах тем, что он хотел своим приказом «умиротворить» англичан и побудить их заключить мир с Германией. Однако последние материалы, особенно документы гитлеровского командования, рисующие действия руководителей вермахта в мае-июне 1940 года, ставят под сомнение эту версию.

24 мая, когда немецкие танковые войска приводили себя в боевую готовность, ожидая нового наступления на рубежах Бетюн, Гранвиль, Лан, в каких-нибудь двух /359/ десятках километров от Дюнкерка, в штабе командующего группой армий «А» Рундштедта в Шарлевиле состоялось экстренное совещание: туда прибыл Гитлер в сопровождении Йодля. На этом совещании командование группой армий «А» высказало серьезные опасения по поводу дальнейшего продвижения танковых войск в сторону Дюнкерка. Танковые силы нуждались в передышке, а главное, в подтягивании резервов и подвозе горючего. Пойти на ослабление танковых ударных частей, бросив их против превосходящих сил союзников, сосредоточенных на узком пространстве, значило поставить под удар планы полного сокрушения Франции. В дневнике боевых действий группы армий «А» есть запись о совещании в Шарлевиле. В ней указывается, что Гитлер согласился с мнением командования о необходимости сохранить танковые войска для последующих операций, а стало быть, и с тем, чтобы задержать мобильные войсковые соединения на достигнутых рубежах - Бетюн, Гранвиль, Лан. В соответствии с этим мнением генералов был издан «стоп-приказ» от 24 мая. В данном случае о «единоличном решении» Гитлера говорить не приходится.

Правда, группе генералов (Рундштедт, Кейтель, Йодль), настаивавших на издании такого приказа, противостояла другая группа (во главе с Браухичем и Гальдером), выступавшая за продолжение наступления на Дюнкерк. Однако генеральские свары, как мы увидим далее, были обычным явлением в ставке Гитлера. В данном случаемой стал на сторону группы Рундштедта - Кейтеля - Йодля.

В уже упомянутой книге В.И. Дашичев, на наш взгляд, убедительно опроверг одну из легенд, возникшую после второй мировой войны, легенду в Дюнкерке, о том, что Гитлер якобы пренебрег легкой победой из-за пиетета перед Англией. У Гитлера на уме в то время было лишь одно: скорее добиться тотальной победы над Францией и, сокрушив ее, вынудить Англию заключить мир. Упустить эту цель ради рискованной операции против экспедиционных сил союзников во Фландрии, исход которой далеко не был ясен, он не хотел.

После побед гитлеровских войск на центральном и северном участках фронта судьба Франции была решена. 14 июня гитлеровские войска вступили в /360/ Париж, и 22 июня Франция капитулировала. Весь поход против Франции продолжался шесть недель.

В задачу данной книги не входит анализ тех причин, которые привели к поражению Франции: их корни заложены в мюнхенской политике «умиротворения» Гитлера, в политике капитулянтства перед нацистским агрессором. С этой точки зрения, можно согласиться с выводом, который сделал Черчилль в своих мемуарах: Франция была побеждена еще до начала военных действий против нее. Французские мюнхенцы воевать против Гитлера никогда серьезно не собирались. Еще 1 сентября 1939 года, в день нападения на Польшу, один из депутатов во французском парламенте уверял: главный враг Франции, мол, не Гитлер, а Советский Союз и коммунисты! А за считанные дни до того, как кованый сапог гитлеровских оккупантов начал топтать улицы и площади французской столицы, французский буржуазный историк Эдуард Дрио так иронически изложил кредо французских реакционеров:

«Вот моя политическая мечта в этом благодатном 1940 году. Даладье и Чемберлен отдают Гитлеру Россию до Владивостока, а Гитлер по-хорошему отдает Англии Ганновер и разрешает восстановить Рейнскую конфедерацию под протекторатом Франции - тут уж все будут довольны».

Легкий налет иронии в словах Дрио не меняет сути: с точки зрения французских реакционеров-мюнхенцев, Гитлер получил бы отпущение грехов, если бы направил свою агрессию против Советского Союза и если бы «по-хорошему» согласовывал свои планы и действия с планами западных реакционеров.

Воевать с таким настроением против крупнейшей армии Европы означало с самого начала лишить себя шансов на успех. Компьен был логическим продолжением Мюнхена. Поэтому правы те историки, которые в военном успехе Гитлера видят прежде всего поражение близорукого, капитулянтского курса западных держав.

Но как бы то ни было - Гитлер праздновал победу. Он лично прибыл в Компьен, чтобы присутствовать при подписании капитуляции. И разыграл там очередное пропагандистское шоу, на которые был такой мастер. Дело в том, что именно в Компьенском лесу за 22 года до этого главнокомандующий союзными войсками маршал Фош в салон-вагоне специального /361/ поезда принял капитуляцию кайзеровской Германии. Салон-вагон так и остался в Компьене, его превратили в музей. Кроме того, в ознаменование победы Франции в лесу была установлена гранитная плита с надписью: «Здесь 11 ноября 1918 года была сломлена преступная гордыня германской империи, побежденной свободными народами, которые она пыталась поработить». В этот-то Компьенский лес и прибыли нацистские победители во главе с Гитлером. Вот как описывает сцену капитуляции один из ее очевидцев, историк Вильям Ширер:

«Гитлер читает надпись и Геринг тоже. Все ее читают. Молча стоят они в свете июньского солнца. Я нахожусь от них на расстоянии пятидесяти метров и наблюдаю за лицом Гитлера через бинокль. На его лице сменяются чувства гнева, ненависти, злорадства и величайшего триумфа».

Затем Гитлер подходит к бывшему салон-вагону Фоша и садится в кресло, в котором двадцать два года назад сидел французский маршал. Воистину Гитлер разыгрывает самый знаменательный спектакль своей жизни. Он позирует для грядущих поколений, ибо как никогда уверен в том, что создал «тысячелетний рейх». Если бы кто-нибудь сказал тогда фюреру, что не пройдет и пяти лет, как он будет, подобно затравленному зверю, метаться в своем последнем подземном убежище, а весь его «тысячелетний рейх» превратится в развалины, он бы, наверное, вполне искренне счел этого человека сумасшедшим. В ту пору Гитлер, так же как и многие его подданные, считал свою власть незыблемой, а свою империю непобедимой.

Правда, на пути полного господства над Западной Европой стояло одно «досадное» и в какой-то степени даже неожиданное для Гитлера препятствие: английское островное государство с разветвленной в то время системой доминионов и колоний - иными словами, Британская империя, давний соперник и конкурент Германии в борьбе за власть и влияние в Европе.

23 июня, т.е. всего через день после капитуляции Франции, глава британского правительства Уинстон Черчилль подтвердил в парламенте решимость Великобритании продолжать войну с Германией до победы над врагом - самым опасным, жестоким и безжалостным, с каким она когда-либо встречалась. Решение Черчилля было выражением исконных имперских /362/ интересов правящих классов Великобритании и вместе с тем соответствовало воле и чаяниям английского народа, мужественно вставшего на борьбу за независимость и суверенитет. Вставшего на борьбу с Гитлером, так сказать, один на один.

Поведение фашистской Германии в отношении Англии с июля по сентябрь 1940 года длительное время оставалось для исследователей одной из наиболее загадочных страниц истории второй мировой войны. Загадочность объяснялась тем, что цели нацистов в данном вопросе оказались крайне туманными. Гитлер впал в совершенно не свойственные ему колебания и нерешительность. Это неожиданное для фашистского диктатора состояние объяснялось как военными, так и политическими причинами и было связано с общей концепцией гитлеровского руководства и командования.

По сути дела, фюрер оказался перед необходимостью четко определить очередность и основные направления в его борьбе за мировое господство. А это значило, что надо выбрать объекты дальнейших ударов вермахта, исходя из генеральной концепции всей военной кампании.

Логика военных действий вермахта не оставляла сомнений в том, что следующей жертвой агрессии должна стать Великобритания. В гитлеровском генеральном штабе не сомневались поэтому в том, что целью новой кампании будет сокрушение Англии, прыжок через Ла-Манш, ликвидация последнего оплота противников Гитлера в Западной Европе. Именно эту кампанию и начало подготавливать германское командование. Ей было присвоено кодовое название «Морской лев».

В памятной записке генерала Йодля от 30 июня 1940 года, имеющей принципиальное значение для понимания дальнейших намерений вермахта, говорилось, что, если не удастся склонить англичан к миру с помощью политических средств, необходимо будет сломить их волю к сопротивлению «насилием». Притом «насилие» (то есть вторжение в Англию) рассматривалось как крайняя мера, поскольку и Гитлер и Йодль были убеждены в том, что с разгромом Франции война на Западе практически кончена и что стоит сделать Англии предложение о мирном /363/ урегулировании, подкрепленное психологическим и военным давлением, как она уступит и пойдет на мир. И тогда Гитлеру откроется путь для осуществления главного пункта «генерального плана» - установления мирового господства, путь к сокрушению Советского Союза, уничтожению гигантского государства с великой историей и порабощению народов, населяющих огромные пространства советской земли.

Исходя из этого своего «генерального плана», Гитлер начал вчерне разрабатывать операцию «Морской лев» с явной оглядкой на предстоявшую гораздо более трудную и более важную кампанию - нападение на Советский Союз. Поэтому подготовка к операции «Морской лев» с самого начала велась вяло. Любые аргументы, говорившие о сложностях операции, о необходимости завоевания господства на море для успешного ее исхода (что явно было не под силу гитлеровской Германии), охотно подхватывались Гитлером и служили поводом для бесконечных отсрочек начала военных действий против Англии.

Анализируя поведение Гитлера в эти месяцы, связанные с подготовкой операции «Морской лев», Иоахим Фест пишет:

«В итоге можно прийти к следующему выводу: не исключено также, что Гитлер никогда не принимал всерьез планы вторжения в Англию и хотел лишь использовать эту возможность в психологической войне против Англии».

Правда, по настоянию командования военно-морского флота начались определенные военные приготовления для осуществления операции. 15 ноября 1939 года адмирал Редер приказал своему штабу изучить шансы на успех в случае высадки на Британские острова. В результате в конце ноября Редеру была представлена докладная записка, в которой указывалось, что высадка войск на британское побережье может быть осуществлена лишь при определенных условиях: уничтожении вражеской береговой обороны, которой должен предшествовать полный разгром военно-воздушных сил противника. Причем не только Англии, но и ее союзников. Ясно, что выполнить эти условия было, по сути дела, невозможно. Гитлер все больше терял интерес к операции, приготовления к /364/ ней были отложены и, наконец, последовало распоряжение от 12 октября 1940 года о том, что приготовления к вторжению в Англию должны вестись до весны 1941 года лишь с целью политического и психологического давления на Великобританию. Это означало, что Гитлер от плана «Морской лев» отказался.

План «Барбаросса»

Теперь все помыслы Гитлера были вновь обращены на Восток. Здесь возвышался могучий бастион, преграждавший нацистам путь к европейскому господству,- Советский Союз. Со слепой одержимостью маньяка Гитлер на всех парах двинулся к последнему акту кровавой драмы фашизма.

Когда началась подготовка к агрессии против Советского Союза? Вопрос этот отнюдь не праздный. На Западе до сих пор еще можно услышать версию, будто нападение на СССР Гитлер предпринял только после того, как «разуверился» в прочности советско-германского пакта, с целью «опередить» Советский Союз. Сторонники этой версии относят решение Гитлера вторгнуться в СССР на осень 1940 года, а некоторые - даже на начало 1941 года.

Однако в шестидесятых годах стали известны материалы, которые решительно опровергают подобные домыслы. В 1962 году вышла в свет книга бывшего заместителя начальника штаба оперативного руководства вермахта генерала Варлимонта; в ней рассказывалось о неизвестных до тех пор деталях подготовки фашистского вторжения в СССР. Примерно в это же время впервые стал доступен широкому кругу исследователей дневник бывшего начальника генерального штаба германских сухопутных сил генерала Гальдера. В дневнике день за днем описаны действия военных руководителей нацистского рейха и самого фюрера.

Вызревание плана нападения на Советский Союз, главные этапы эволюции этого плана и мероприятия по его осуществлению раскрыты в книгах Л. А. Безыменского «Особая папка «Барбаросса» и «Разгаданные загадки третьего рейха». В них содержатся многие материалы, почерпнутые автором из первоисточников, и важные обобщения, касающиеся «русской кампании» Гитлера. /365/

Как свидетельствует Варлимонт, Гитлер дал первое задание составить «план операций на Востоке» еще весной 1940 года, т.е. до нападения на Францию и примерно через полгода после того, как был подписан советско-германский пакт. Иными словами, кампанию во Франции Гитлер уже тогда рассматривал лишь как прелюдию к гигантской битве за покорение народов Советского Союза.

Дальнейшую эволюцию «восточного плана» Гитлера мы можем проследить по дневнику Гальдера.

30 июня 1940 года, спустя неделю после капитуляции Франции, Гальдеру сообщил статс-секретарь министерства иностранных дел Вайцзеккер, что взоры фюрера обращены на Восток, именно здесь он намерен нанести новый удар. Через несколько дней вопрос был поставлен конкретно. В разговоре с офицерами генерального штаба 3 июля Гальдер отметил, что «восточная проблема» стала главенствующей, с точки зрения стратегического планирования. «Основным содержанием последней (т.е. восточной проблемы - Авт.),- читаем мы в дневнике,- является: как нанести решающий удар России, чтобы заставить ее признать господствующую роль Германии в Европе». В последующие две-три недели была сделана первая наметка «оперативного плана» нападения на СССР. 22 июля 1940 года о ней доложили фюреру. «Русская проблема, - пишет Гальдер,- будет разрешена в наступлении». 29 июля начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль созвал совещание, на котором сообщил, что Гитлер хочет начать операции против России в мае 1941 года. Йодль поручил сотрудникам своего штаба разработать проект приказа Гитлера о передислокации войск и о создании плацдарма для нападения на СССР в западной Польше.

А два дня спустя на совещании в ставке Гитлер развернул перед фашистским генералитетом беспримерный по наглости план «сокрушения России»:

«Если Россия будет разбита, у Англии пропадет последняя надежда. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия. Вывод: на основании этого Россия должна быть ликвидирована. Срок - весна 1941 года».

Как явствует из дневника Гальдера, тогда же, летом 1940 года, была начата переброска войск с Запада на Восток. 1 сентября на совещании в Берлине офицеры /366/ оперативного отдела генерального штаба Хойзингер и Фейерабенд представили план передислокации войск и «идею плана стратегического развертывания на Востоке для операции против России». Эти наметки легли в основу гитлеровского приказа об операции «Барбаросса» («приказа №21», изданного 18 декабря 1940 года). Гитлер хвастливо заявлял, что намерен «еще до конца войны с Англией быстро сокрушить Советскую Россию». Все приготовления к агрессии против СССР фашистские главари намеревались закончить к 15 мая 1941 года.

Одновременно Гитлер предпринял ряд мер, чтобы замаскировать свои военные приготовления.

Дезинформационная деятельность нацистского военного командования шла по нескольким направлениям. Гитлер скрывал смысл и масштабы переброски немецких войск на Восток от собственных союзников (нацисты боялись, что через союзников их тайны просочатся в западные страны и в СССР). Союзникам Германии, по указанию Гитлера, сообщалось, что речь идет о «превентивных мерах» для «охраны границ» перед большой операцией против Англии.

Фюрер пытался также дезинформировать СССР и нейтральные государства. По его указанию в разговорах с представителями нейтральных стран и особенно с советскими представителями следовало намекать на то, что передвижения войск предприняты с целью... обмануть британскую разведку накануне вторжения в Англию, создать у нее впечатление, будто Германия не намерена нападать на Британские острова, а готовит акцию против СССР. В действительности же эти передвижения, мол, лишь блеф. С той же целью дезинформации накануне нападения на СССР Гитлер приказал резко усилить активность немецкого воздушного флота против Англии.

А между тем приготовления к агрессии на Востоке шли полным ходом. Их вели и различные политические, административные, хозяйственные органы «третьего рейха».

20 апреля 1941 года Гитлер назначил Альфреда Розенберга «уполномоченным по изучению проблем восточноевропейского пространства». С помощью большого штата сотрудников Розенберг начал разрабатывать инструкции для будущих «завоевателей /367/ России». Об интенсивной деятельности Розенберга и его штаба свидетельствует «продукция», которую они выпускали: 23 апреля - меморандум о функциях и задачах управления восточноевропейским пространством; 7 мая - инструкция для будущего имперского комиссара Украины; 8 мая - инструкция для будущего имперского комиссара «Остланд» (Прибалтика и Белоруссия); 8 мая - инструкция для имперского комиссара всех оккупированных территорий на Востоке. Словом, нацистские фюреры спешно делили шкуру неубитого медведя.

После нападения гитлеровской Германии на СССР в так называемом «штабе Розенберга», а также в подчиненном ему «восточном министерстве» работало несколько тысяч человек; одновременно с нацистским вермахтом в советские города и села вступили уполномоченные Розенберга, грабившие и опустошавшие оккупированные районы. А по пятам нацистских солдат и «уполномоченных» шли представители крупнейших германских концернов. Немецкие монополии образовали два центральных органа для ограбления оккупированных территорий Советского Союза: «Центральное объединение по торговле с Востоком» и «Объединение по заготовкам на Востоке». Кроме того, каждый крупный концерн основал свои филиалы на землях, занятых оккупантами: «Маннесман - Украина АГ», филиал «Украина» компании Круппа, «Герман Геринг - железо и сталь АГ» и т. д.

Решив начать агрессию против СССР, Гитлер продолжал политику, которую он сформулировал еще в «Майн кампф». Война на Западе была для него всего лишь эпизодом. А то, что этот «эпизод» означал порабощение многих европейских стран на севере и западе Европы, то, что он стоил жизни миллионам граждан, нимало не смущало фюрера. По-видимому, он действительно верил в то, что европейские народы примирятся с рабством, а их правители забудут старые «недоразумения» и вступят в альянс со своим поработителем. Главные надежды в этом направлении Гитлер опять-таки связывал с Англией. И не только Гитлер, но и все его окружение. Нет ничего удивительного поэтому в таком, казалось бы, удивительном факте, как полет Гесса в Англию. В мае 1941 года, в разгар войны с Англией, заместитель фюрера Гесс тайно вылетел в /368/ Великобританию, чтобы вступить в переговоры с английским правительством. Гесс улетел 10 мая, и уже 11 мая английское радио передавало, что он приземлился в Англии. Но граждан «третьего рейха», которые вслух говорили об акции Гесса, забирали в гестапо как «распространителей вражеской пропаганды». 11 мая о полете Гесса сообщили лишь гаулейтерам, причем на документе, который вручался им в этой связи, стоял гриф «совершенно секретно». Только 12 мая было передано сообщение следующего содержания:

«Партийный товарищ Гесс, которому фюрер по причине прогрессирующего уже много лет заболевания строжайше запретил всякого рода полеты, не так давно нарушил этот приказ и вновь завладел самолетом. В субботу 10 мая... партийный товарищ Гесс опять ушел в полет, из которого он не вернулся до сих пор. Письмо, оставленное им, настолько сумбурно, что, к сожалению, показывает следы душевного расстройства, которые заставляют опасаться, что партийный товарищ Гесс стал жертвой умопомешательства...»

Составитель «Застольных бесед» Гитлера Генри Пиккер в 1942 году во время своего пребывания в ставке фюрера пытался выяснить обстоятельства полета Гесса и реакцию фюрера. Вот что он записал 27 марта 1942 года:

«О полете своего заместителя Гесса в Шотландию Гитлер узнал, когда сидел за ужином вместе с Герингом и Риббентропом... Первое сообщение об этом он продиктовал сразу же. На следующий день фюрер прочитал английские отклики о полете и, переговорив с Герингом, Борманом и Риббентропом, составил более подробный текст коммюнике, в котором полет Гесса объяснялся тем, что тот уже давно страдал болезнью, отразившейся на его психике... Примечательно, что Гитлер категорически отказывался привлечь к ответственности семью Гесса и что он приказал доставлять жене Гесса его письма из Англии... Интересно, что, просматривая эти письма, я не смог обнаружить у их автора следов душевной болезни. Вместе с тем фюрер решительно отклонял все ходатайства об освобождении из-под ареста лиц, посвященных в замыслы Гесса, хотя Борман регулярно передавал эти ходатайства Гитлеру».

Из сообщения Пиккера явствует, что Гитлер /369/ проявлял заинтересованность в миссии Гесса и возлагал на нее определенные надежды. Теперь достоверно известно: все то время, что Гесс летел над Ла-Маншем его «подстраховывал» Гейдрих, который якобы тоже нарушил запрет на полеты. Это показывает, что миссия Гесса была согласована «на самом высоком уровне».

Но поскольку Гесс не добился успеха, его объявили сумасшедшим.

Англия не пошла на сговор с нацистской Германией. Впрочем, и после неудачи Гесса Гитлер продолжал рассчитывать на дружбу с Западом. Он полагал, что, когда фашистские орды нападут на СССР, западные политики забудут все его, Гитлера, прошлые «прегрешения» и заключат с ним мир.

...Попробуем представить себе, что творилось в нацистской столице в те лихорадочные июньские дни. По описаниям многочисленных очевидцев, Берлин в начале июня 1941 года походил на встревоженный муравейник. Во всех правительственных зданиях свет горел далеко за полночь. Тяжелые «хорьхи», «майбахи» и «мерседесы» - машины, на которых разъезжала высшая гитлеровская знать, так и сновали по улицам. Берлин заполонили военные. По ночам стоял гул от танков, бронетранспортеров и других военных машин, двигавшихся бесконечной вереницей в не известном для жителей столицы направлении.

Город был наводнен самыми невероятными слухами: одни говорили, что опять готовится «ночь длинных ножей», расправа с «врагами рейха», другие считали, что фюрер стягивает войска для решающего «прыжка через Ла-Манш» (т.е. готовит оккупацию Британских островов), третьи многозначительно указывали на Восток - здесь, по их мнению, ожидался новый удар нацистского «бронированного кулака».

Для большинства иностранных журналистов уже тогда было ясно, что Гитлер замышляет новую агрессию на Востоке. Однако слухи о том, что сначала нацисты намерены вторгнуться в Великобританию, упорно держались. И вот 13 июня произошло сенсационное событие: в этот день был конфискован тираж центрального органа НСДАП «Фелькишер беобахтер». Причина конфискации стала известной: в номере, как показал просмотр тех экземпляров, которые не успело изъять гестапо, была напечатана заметка о том, что /370/ операция «Морской лев» (вторжение в Англию) произойдет в ближайшие дни. Итак, очевидно, по чьему-то недосмотру «Фелькишер беобахтер» раскрыла военную тайну. Это впечатление усиливалось еще и тем, что некоторые высшие чиновники нацистской партии по секрету рассказывали подробности скандала, происшедшего будто бы между Гитлером и Геббельсом. Говорили, что фюрер бушевал и что министр пропаганды, в ведении которого находилась печать, навсегда впал в немилость.

Лишь после войны выяснилось, что и конфискация номера «Фелькишер беобахтер» и «ссора» Гитлера с Геббельсом накануне нападения Гитлера на СССР были провокацией, придуманной самим же Геббельсом. Цель ее заключалась в том, чтобы сбить с толку СССР и дезинформировать общественность Запада. После 1941 года Геббельс неоднократно вспоминал об этой проделке в узком кругу нацистов; однажды он хвастливо сказал своему сотруднику Рудольфу Землеру: «Вот что значит умная голова!»

Как мы знаем теперь, «изобретение» министра пропаганды было лишь одним из многочисленных дезинформационных трюков нацистской пропаганды, разведки и дипломатии, направленных на то, чтобы скрыть гитлеровский план агрессии на Востоке. Но именно конфискация тиража многомиллионного нацистского органа, пожалуй, нагляднее всего показывает, с какой дьявольской изворотливостью, хладнокровием и коварством нацисты подготавливали свой поход против народов СССР. Какую же участь готовили гитлеровцы народам Советского Союза? Какие планы вынашивали по отношению к нашей стране?

Еще за год с лишним до начала агрессии в Берлине были разработаны «принципы» обращения с населением «восточных территорий». И опять-таки не случайно разработка этих «принципов» началась до окончания войны во Франции. Это снова подтверждает, что операцию против западных государств нацисты рассматривали только как прелюдию к походу на Восток.

Уже перед самой войной с Советским Союзом Гитлер нижеследующим образом сформулировал цели восточной кампании: «Разбить армию, уничтожить государство». Слова эти Гальдер занес в свой дневник /371/ 30 марта 1941 года. В этот день Гитлер собирал у себя генералитет и впервые повел с ним откровенный разговор о подготовляемой агрессии. «Это будет война на уничтожение»,- предупредил он, заявив, что хочет расчленить Россию на несколько государств, а главное, «истребить большевистских комиссаров и коммунистическую интеллигенцию». В соответствии с этой варварской программой Кейтель издал 6 июня «Директиву об обращении с политическими комиссарами». Вопреки элементарным и общепринятым правовым нормам он приказал расстреливать политических работников Красной Армии, попавших в плен. «В этой войне, - говорилось в директиве, - обращение с врагом в соответствии с нормами человечности и международного права недопустимо».

Более конкретные планы в отношении народов Советского Союза нацисты составили уже после нападения на СССР. Тон, как всегда, задал сам Гитлер. На секретном совещании 16 июля 1941 года (т.е. уже спустя три недели после нападения) он цинично сказал:

«В принципе мы должны помнить, что необходимо умело разрезать этот гигантский пирог, с тем чтобы мы могли: во-первых, господствовать, во-вторых, управлять, в-третьих, извлекать выгоду».

В дальнейшем гитлеровские планы много раз «конкретизировались», но суть их оставалась неизменной, и ее можно выразить в нескольких словах: уничтожение одной части населения, полное порабощение другой. Вот что говорил Гитлер за столом у себя в ставке:

«Цель моей восточной политики, - заявил он 12 мая 1942 года, - заключается в том, чтобы заселить эту территорию, по крайней мере, ста миллионами людей германской расы... Надеюсь, лет через десять мне доложат, что здесь... проживает уже двадцать миллионов немцев».

«Никаких прививок, никакой гигиены, только водка и табак!» - изрек Гитлер в другой раз, разъясняя своим приближенным принципы оккупационной политики на Востоке. «Лучше всего было бы, - размечтался он весной 1942 года, - обучить их языку жестов».

«Генеральный план Ост»

Говоря о конкретных планах Гитлера в отношении Советского Союза, надо помнить, что это были не /372/ спонтанные наметки, а давно задуманная программа. Еще при зарождении национал-социализма в Германии Гитлер сформулировал идею завоевания «восточного пространства» - фашистский вариант старой политики германских милитаристов «дранг нах Остен» («натиск на Восток»), Замешанная на теориях геополитиков и социал-дарвинистов, теориях «жизненного пространства» и выживания «сильной», сиречь «арийской расы», идея эта была одной из основополагающих в книге «Майн кампф», вышедшей еще в 1925 году.

Вот что писал нацистский фюрер на страницах «библии фашизма»:

«Мы, национал-социалисты, сознательно подводим черту под внешнеполитическим прошлым довоенных времен... Мы переходим, наконец, к политике будущего, основанной на расширении нашего пространства. Когда мы говорим сегодня о приобретении новых земель и нового пространства в Европе, то в первую очередь думаем о России и о подчиненных ей окраинных государствах».

Эти рассуждения до поры до времени могли казаться бредом маньяка. Однако, когда Гитлеру удалось узурпировать власть в Германии, сильнейшей капиталистической стране Европы, стало ясно, что программа захвата «восточного пространства» будет краеугольным камнем политики нацистов.

В конце тридцатых годов Гитлер начал разрабатывать планы агрессии против Советского Союза. А разгромив своих противников на Западе и овладев огромными материальными и людскими ресурсами почти всей Западной Европы, фюрер вплотную приступил к «делу своей жизни»: стал всерьез составлять (уже не теоретически, а практически) программу «освоения» территории Советского Союза.

В наиболее полном и обобщенном виде эта программа уничтожения СССР и порабощения ряда других стран Восточной Европы была изложена в так называемом «Генеральном плане Ост». Документ сей поистине уникален: по своей жестокости и цинизму он, пожалуй, не имеет себе равных в истории человечества. Подлинник его не обнаружен. Документ был призван служить руководством к действию для многотысячной армии гитлеровских чиновников, администраторов и карателей на территории Советского Союза. /373/

В распоряжении историков оказался, однако, весьма подробный пересказ тезисов плана «Ост». Речь идет о «замечаниях» и «предложениях» рейхсфюрера СС Гиммлера. Дошли они до нас в изложении некоего Ветцеля, одного из руководителей «штаба Розенберга».

В начале документа, под которым стоит дата 27 апреля 1942 года, нацистский чиновник лаконично сообщает общее мнение рейхсфюрера СС о будущей оккупационной политике гитлеровских властителей на Востоке и о целях этой политики. «По своей конечной цели, а именно запланированному онемечиванию (!) рассматриваемых территорий на Востоке план следует одобрить».

Ну а далее идут ужасающие подробности «онемечивания», а точнее говоря, физического уничтожения миллионов советских граждан или же выселения их в далекие восточные области, в другие страны, а то и на другие континенты. В одном месте плана предлагается, в частности, расселить русских в... Южной Америке и Африке.

Впрочем, это была, так сказать, программа-максимум. Сперва нацисты ставили себе более «скромные» задачи. Так, в уже цитированном документе Ветцеля говорилось:

«В настоящее время можно более или менее определенно установить в качестве восточной границы колонизации (в ее северной и средней части) линию, проходящую от Ладожского озера к Валдайской возвышенности и до Брянска».

Далее «Генеральный план Ост» предусматривал постепенное заселение освободившегося пространства немецкими колонистами. Так, например, в «плане» рекомендовалась высылка в Сибирь 65 процентов украинцев. Намечалось также выселение 75 процентов белорусов с занимаемой ими территории, иными словами, с их родной земли. «Стало быть, 25 процентов белорусов по плану главного управления имперской безопасности, - сухо замечает автор «Записки», - подлежат онемечиванию». Таким образом, в Белоруссии вообще не должно было оставаться... белорусов.

В замечаниях к «Генеральному плану Ост» рассматривались и более радикальные меры. Ссылаясь на точку зрения представителей «Управления расовой политики» (также подведомственного Гиммлеру) и, в частности, на главного эксперта этого управления /374/ профессора (!) Абеля, автор документа писал:

«Абель видит только следующие возможности решения проблемы: или полное уничтожение русского народа, или онемечивание той его части, которая имеет явные признаки нордической расы. Эти очень серьезные положения Абеля заслуживают большого внимания. Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается скорее всего в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их».

Трудно подыскать слова для того, чтобы прокомментировать воистину чудовищный «Генеральный план Ост». Да он и не нуждается в комментариях. Надо только понять, что цитированный документ - не случайно найденная записка свихнувшегося нацистского чиновника. Увы, это был план, составленный руководителями вооруженной до зубов державы, которая, подобно раковой опухоли, готова была задушить все живое.

Существуют еще десятки свидетельств, показывающих, в чем состояла программа Гитлера в отношении Советского Союза, Восточной Европы, да и всего Европейского континента. Сошлемся хотя бы на гитлеровский план «колонизации Востока», изложенный Гиммлером в речи перед высшими руководителями СС и полиции на юге СССР в сентябре 1942 года.

«10 лет назад, - начал свое выступление рейхсфюрер СС, - никто и мечтать бы не смог о том, чтобы высшие руководители встретились в этом месте недалеко от русского города Житомира. В следующем году, - заверил он собравшихся, - мы окончательно завоюем и те территории Европейской России, которые остались еще не занятыми».

После столь оптимистического прогноза Гиммлер перешел к вопросу обращения с русскими:

«Принципиальная линия, - сказал он, - для нас абсолютно ясна - этому народу не надо давать культуру. Я хочу повторить здесь слово в слово то, что сказал мне фюрер. Вполне достаточно: во-первых, чтобы дети в школах запомнили дорожные знаки и не бросались под машины; во-вторых, чтобы они научились считать, но только до 25; в-третьих, чтобы они умели подписывать свою фамилию. Больше им ничего не надо».

В заключение речи Гиммлер позволил себе /375/ помечтать (конечно, в полном соответствии с установками Гитлера). Он нарисовал присутствующим картину будущего в фашистском духе:

«В ближайшие 20 лет мы должны заселить немцами германские восточные провинции от Восточной Пруссии до Верхней Силезии, все генерал-губернаторство (т.е. Польшу. - Авт.); должны онемечить и заселить Белоруссию, Эстонию, Литву, Латвию, Ингерманландию (т.е. Новгородскую, Псковскую и Ленинградскую области. - Авт.) и Крым. В остальных областях мы будем создавать вдоль шоссейных дорог небольшие города под охраной наших гарнизонов, вблизи которых будут расположены наши автострады, железнодорожные пути и аэродромы, города с 15-20 тысячами жителей, а в радиусе 10 километров от них немецкие деревни, с тем чтобы наши люди жили в немецкой среде. Эти поселения-жемчужины сперва распространятся до Дона и Волги, а потом, как я надеюсь, и до Урала и будут... всегда поставлять нам здоровое потомство германской крови. Германский восток до Урала... должен стать питомником германской расы, так что лет через 400-500, если судьба даст нам такую передышку, ко времени конфликта между континентами немцев будет уже не 120 миллионов, а целых 500-600 миллионов».

Глобальные мечты Гиммлера остается только дополнить высказыванием самого Гитлера:

«При заселении русского пространства «имперский крестьянин» (т.е. немецкий поселенец. - Авт.) должен жить в прекрасных поселках. Немецкие учреждения и ведомства должны размещаться в роскошнейших зданиях, губернаторы - во дворцах; вокруг этих центров будет построено все необходимое для поддержания жизни. В окружности радиусом в 30-40 километров от города мы разместим красивые деревни, соединенные превосходными дорогами. Все остальное пространство будет принадлежать как бы другому миру - миру русских... Мы станем их господами, а в случае бунта сбросим на их города несколько бомб, и дело с концом. Один раз в год можно будет проводить по столице отряд киргизов, чтобы, глядя на ее каменные памятники, они получили представление о мощи и величии Германии».

Таковы были поразительно наглые планы Гитлера в отношении Востока, который он хотел превратить в обширную колонию германских завоевателей. /376/

Однако порабощение народов Советского Союза, по замыслам нацистов, было лишь этапом на пути к «онемечиванию» всей Европы. Гитлер намеревался создать «коричневую империю», которая должна была раскинуться на гигантском пространстве от Ледовитого океана до Средиземного моря и от берегов Атлантики до Урала. Структура этой империи в планах Гитлера выглядела следующим образом: ядро - Великогермания, т.е. собственно Германия, а также Центральная, Северная и большая часть Восточной Европы. Периферия - вассальные государства и колонии: на западе - урезанная Франция, Испания и Португалия, на юге - Италия, на востоке - русское «колониальное пространство» с сетью немецких поселений. Все вместе это должно было составить так называемую «крепость Европа», иными словами, сильное автаркическое военное образование. Гитлер считал, что «крепость Европа» будет превосходить по своей мощи Британскую империю, США плюс азиатское «геополитическое пространство», которое намеревалась создать милитаристская Япония. В дальнейшем и это «пространство» предполагалось подчинить Германии и ее фюреру.

Мы знаем теперь, что вся эта страшная фантасмагория развеялась как дым. Благодаря героическому подвигу советского народа, благодаря борьбе его союзников обезумевшим гитлеровцам не удалось перекроить мир по своему хотению. /377/

---

Примечания: