Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Предыдущая | Содержание | Следующая

Кайзер не помог

Предшественником Мирбаха на посту германского посла в России был Пурталес. Семилетняя служба в этой должности [1] закончилась для него вечером в субботу, 1 августа 1914 года, когда он, оставив свою коляску у подъезда № 2 здания Главного штаба, поднялся на третий этаж к министру иностранных Сазонову, несколько суток подряд не покидавшему служебного кабинета, и спросил его, будет ли, в соответствии с требованием германского ультиматума, отменена объявленная в России мобилизация. Сазонов сказал: нет. Тогда граф, без особого выражения, косясь на ангела Александровской колонны, вырисовывающегося в окне, сказал министру, что с настоящего момента Германия находится в состоянии войны с Россией.

Посол положил на стол бумагу с текстом того же заявления и вышел. (При этом он проявил феноменальную рассеянность. Им были заготовлены два варианта ноты на оба случая: а) если ультиматум будет принят; б) отклонен. Посольский секретарь перепечатал два текста на одном листе. В таком виде посол и оставил Сазонову свою бумагу - с двумя противоположными заявлениями. В 4 часа утра Пурталес позвонил министру и попросил считать действительной «ту ноту, в которой объявляется война».)

Утром следующего дня столица обратилась в арену манифестаций. Вышла на улицы, буйствуя, черная сотня. Ватаги шли вдоль Невского, Садовой и Большой Морской, разбивая витрины, громя магазины и кафе под вывесками с немецкими именами. Были разгромлены издательство «Ди цайтунг», магазин Излера на Большой Морской, кафе Рейтера на углу Невского и Садовой (владелица заведения разослала в редакции газет письмо, в котором пояснила, что она истинно православная. Варвара Николаевна, урожденная Васильева; фамилию Рейтер получила в замужестве). На Литейном вытащили из трамвая и едва не линчевали переодетого германского офицера: его занесло в Россию в гости, он торопился на Финляндский вокзал, чтобы выбраться домой, не успел...

К середине того же воскресного дня устремились на Дворцовую площадь петербургские монархисты-чистоплюи в сопровождении нарядно разодетых дам. На виду у августейшей четы, вышедшей по такому случаю на дворцовый балкон, разыгралась истерическая демонстрация преданности царю и порицания кайзеру. Под звон колоколов Исаакия, под гул пушек Петропавловской крепости неслись проклятья в адрес потсдамского родича их величеств. С высоты балкона царская чета минут десять встревоженно-натянуто улыбалась скопищу, павшему перед ней на колени, и поспешила скрыться в темной глубине покоев.

Несколько дней катилась по центральным районам столицы волна черносотенного буйства, пока не докатилась до стен резиденции Пурталеса.

На Исаакиевской площади собралась большая толпа. Многие были вооружены ломами и крючьями. В девятом часу вечера ватага бросилась на штурм посольства, уже, впрочем, опустевшего [2]. Перебили по фасаду стекла, высадили ворота. На фронтоне здания обвязали веревками скульптуру (два воина с конями) и столкнули вниз. Одна фигура зацепилась за карниз и повисла, другую поволокли и сбросили в Мойку. Привратник Адольф Катнер, оставленный Пурталесом для присмотра, выбежал на крышу и там был убит. К часу ночи здание пылало, как факел. Когда под утро министр внутренних дел Маклаков появился на площади, жандармский полковник Сизов, гарцевавший вдоль гостиницы «Астория», с ухмылкой доложил:

- Так что, ваше высокопревосходительство, германцы начисто выгореть соизволили!

Клубы дыма, окутавшего в ту ночь Исаакиевскую площадь, уже сливались с удушливой гарью пожарища, охватывавшего Европу и мир. Бушевать ему предстояло долго. Считая от тех дней, вооруженная борьба с австро-германским блоком длилась для России 3 года и 7 месяцев [3]. За 1290 дней сражений русская армия потеряла убитыми и ранеными до семи миллионов человек [4].

Велик был счет смерти, но не в глазах тех, кто открыл его под знаком дебошей и поджогов в радиусе нескольких километров вокруг царского дворца. Помощникам Николая II этот баланс крови не казался слишком большим. Не настолько, во всяком случае, большим, чтобы в минуту личной опасности они постеснялись обратиться за поддержкой и сочувствием к тем самым тевтонским антихристам, которых в августе четырнадцатого столь отчаянно поносили.

Еще не так давно на своем шабаше под балконами Зимнего они ругали кайзера вурдалаком и сатаной, а на Исаакиевской площади бегали с железными крючьями и горящей паклей по салонам его уполномоченного. Теперь, в 1918 году, эти господа воззвали о помощи и спасении к тому, самому Вильгельму, своему якобы заклятому врагу, во имя сокрушения которого они пролили столько русской крови.

С призывом к воюющим державам о прекращении мировой бойни Советское правительство выступило на второй день после провозглашения Советской власти в Актовом зале Смольного. Державы Антанты к этой мирной инициативе не присоединились. 26 ноября русские парламентеры установили первые контакты с противником, согласившимся вступить в переговоры о заключении перемирия. В ходе этих переговоров в декабре прибыла в Петроград германская миссия, возглавляемая графом Вильгельмом Мирбахом. С разрешения Смольного она разместилась в уцелевших комнатах бывшего посольского здания у Исаакия, которое в августе 1914 года разгромили монархисты. А вскоре новоприбывшие дипломаты кайзера узрели и самих предводителей громил. Сквозь те самые ворота, которые рухнули в августе четырнадцатого под напором черной сотни, теперь крадучись пробрались к немецким гостям ее недавние духовные вожди: Нейгардт, Будберг, Трепов, Гурко и Бенкендорф. Представ перед Мирбахом и его помощником адмиралом Кейзерлинком, они умоляли Германию спасти изгнанного, томящегося в Сибири монарха. Мирбах пообещал доложить просьбу в Берлин.

Его донесение о тайном визите группы Нейгардта - Будберга - Трепова было первой официальной информацией о злоключениях «русского кузена», полученной Вильгельмом II по каналам собственной службы. Реагировал он на эту информацию, по свидетельству приближенных, крайне удрученно. Первым движением кайзера была директива канцлеру Бетман-Гольвегу: «Разработать меры по эвентуальному оказанию помощи и спасению».

И дело здесь было не только в родственных чувствах. Участь своей петербургской родни Гогенцоллерны с тайным ужасом восприняли как предзнаменование собственного, неотвратимо надвигающегося конца.

С заключением (3 марта) мирного договора в Брест-Литовске, с появлением (в апреле) в Москве германского посольства во главе с тем же Вильгельмом Мирбахом узел его контактов с подпольной группой Нейгардта-Будберга перемещается в дом № 7 по Денежному переулку (ныне улица Веснина). Протянулась далее цепь заговора, звеном которой и была описанная выше встреча четырех.

Долгие годы апологеты старого рейха отрицали, что такой заговор был. И сегодня находятся в ФРГ лица, утверждающие, что никаких переговоров с подпольем Мирбах не вел, вмешательства в пользу царя не было [5]. Мирбах, заверяют эти авторы, отказался соприкасаться с делом защиты Романовых, как с «не имеющим отношения к интересам Германии». Вообще, в этом вопросе «Германия заняла тогда позицию сдержанности, отчужденности и абсолютного невмешательства» (Норберт Реш, там же).

Каково было это «абсолютное невмешательство», показали непосредственные участники событий, например, Нейгардт, по воспоминаниям которого воспроизведена здесь встреча четырех в Денежном переулке [6], и сам Мирбах.

К 50-летию финала Романовых, которое шпрингеровская пресса сочла нужным отметить особенно кричаще, она же предала гласности и некоторые из донесений Мирбаха времен его посольской деятельности в Москве. В их числе две депеши: а отправленная в Берлин 13 июня, то есть через две недели после описанной встречи четырех; б посланная туда же 20 июня, то есть за две недели до убийства посла [7]. Мирбах подробно сообщает своему шефу Рихарду фон Кюльману о возрастающей активности подпольного «блока монархистов и бывших либеральных политиков, землевладельцев и промышленников». Его, посла, тайно осаждают «многие известные лица, носители старых имен и высоких званий, владельцы крупных фирм и собственники латифундий»; люди эти, сообщал посол начальству, всячески выказывают «дружеское расположение к Германии». С ее помощью они хотят освободить Царя, но не только. Есть не менее важный пункт: «Они являются ко мне просителями также для того, чтобы вымолить помощь в борьбе против большевизма».

Какое же отношение к «мольбам» рекомендует начальству посол? Во всяком случае, не «безразличие». «При всем своеобразии положения, - пишет он 20 июня, - следующее представляется велением момента: мы не должны допустить, чтобы в России у противников агонизирующей большевистской системы вновь сложилось объединение с Антантой... Наши ответы на их запросы не должны носить характера абсолютного нет».

Не говорить «нет» означало, по существу, сказать «да». Этого не могут отрицать и шпрингеровские комментаторы. Обойдя скромным молчанием промашку кайзеровской дипломатии насчет «агонии большевизма» (да они и сами возвещали ее десятки раз за пятьдесят лет), эти господа поясняют: «Идея состояла в том, что большевики должны быть свергнуты, буржуазная Россия восстановлена, условием же восстановления ставился переход России на курс полной ориентации на Германию» [8].

Иначе говоря, проект вызволения царя кайзером был частью более обширного плана ликвидации советской власти с помощью германских штыков, восстановления старой, скорее всего царской, России с полной переориентацией такого Российского государства, то есть того, что милостиво оставит от него берлинский генштаб, - на союз с германским империализмом и подчинение германскому контролю. В такой план без особого труда вписывались и царь, и наследник, фамильно близкие и уже потому наиболее приемлемые. Оставалось лишь извлечь их из ссылки и возвратить в Зимний дворец. Потому-то «Вильгельм II и привел в действие все рычаги, чтобы спасти семью своего русского кузена» [9].

Вслед за Нейгардтом и Мирбахом может внести свою лепту в уяснение обстоятельств тех дней и Рицлер. Заметим, что бывший советник кайзеровского посольства в Москве в результате краха кайзера без работы не остался: с 1920 года он подвизается в качестве ведущего эксперта по восточноевропейским проблемам в министерстве иностранных дел Веймарской республики. Сюда, на Вильгельмштрассе, летом 1921 года явился некий Н. А. Соколов, белоэмигрант, обретавшийся во Франции. Отрекомендовавшись Рицлеру следователем по делу о казни царя, получившим на то полномочия в 1919 году от «верховного правителя» Колчака, гость осведомился, не может ли герр доктор сообщить ему какие-нибудь полезные сведения по исследуемому вопросу.

Правительство его величества кайзера, сказал без обиняков Рицлер Соколову, через свое посольство в Москве пыталось в 1918 году сделать для заключенных «все возможное и даже невозможное». В подтверждение сказанного Рицлер извлек из архивов и показал Соколову пачку документов. В их числе следующие:

A «Посольство в Москве. Министерству иностранных дел. Июль 1918 года. Должно ли быть повторено решительное представление относительно бережного отношения к царице, как германской принцессе? Не считаете ли вы, что распространять представление и на цесаревича было бы опасным, так как большевикам, вероятно, известно, что монархисты склонны выставить на первый план цесаревича? Недоверие большевиков в отношении германских представлений еще более усилилось вследствие недавних слишком откровенных заявлений генерала Краснова на Дону. Рицлер» [10].

Б «Министерство иностранных дел. Поверенному в делах в Москве. Июль 1918 года. С представлениями в пользу царской семьи согласен. Буше».

B «Посольство в Москве. Министерству иностранных дел. Июль 1918 года. Сделал снова соответствующее представление в пользу царицы и принцесс германской крови с указанием на возможное влияние цареубийства на общественное мнение. Чичерин молча выслушал мои представления. Рицлер» [11].

Документы, переданные Рицлером Соколову, свидетельствуют, по словам последнего, о том, что «русские монархисты вели переговоры с немцами о свержении власти большевиков». А «в рамки этой темы» входила проблема освобождения царя, которое и монархический центр, и выступавшие на юге белые генералы «должны были оплатить какими-то услугами немецким военно-политическим планам как в центре страны, так и в разгоревшейся вооруженной борьбе на периферии, оккупированной или намечавшейся к оккупации германскими вооруженными силами» [12].

Издалека, из Тобольска, а потом из Екатеринбурга Романовы напряженно следили за движением сил, которые, как они надеялись, вернут им свободу, а может быть, и власть. Николая не покидала уверенность в том, что «Германия хочет дать царю и его сыну возможность возвратиться на трон, порвать с союзниками и вступить с союз с Германией» [13]. Эта уверенность была столь велика, что Романовы одно время всерьез гадали, когда и куда вывезут их из заключения. «Они были того мнения, что их отправят в какой-нибудь из приграничных городов, где они и будут переданы германским войскам» (там же), Конкретно назывались пункты; Долгоруков, состоявший при царской семье, говорил, например, что ее передача немцам состоится, по-видимому, в Риге.

Одновременно чета Романовых пристально следила за развернувшимися на юге и севере вооруженными диверсиями бывших царских генералов, принятых на службу и довольствие кайзеровским командованием. «Добрые вести о Каледине и Краснове идут с Дона, - утешается Александра Федоровна в одном из своих писем к Вырубовой. - Дай бог удачи их святым начинаниям» [14].

Те же генералы под эгидой кайзеровского командования выступили и первыми мастерами по устройству жестоких кровопролитий на оккупированных немцами русских территориях; это - приближенные Николая II, десятилетиями состоявшие в его свите или окружении, лично ему преданные, его возвращение на трон открыто или тайно поставившие своей целью: Алексеев, Краснов, Каледин, Богаевский, Скоропадский, Маннергейм.

В то самое время, когда на Исаакиевской площади Нейгардт и Будберг по ночам пробирались к Мирбаху для тайных переговоров об освобождении царской семьи, наказной атаман войска Донского Каледин на юге устанавливал первые связи с германским командованием, пытаясь с его помощью превратить Дон в базу и исходный плацдарм российской контрреволюции. В декабре 1917 года отрядам Каледина удалось захватить Ростов. Около двух месяцев длилась кровавая оргия калединщины, отметившей свой путь по донской земле виселицами и расстрелами. В ожесточенных боях, смелыми контрударами Красная гвардия и партизанские отряды надломили калединское воинство. Не дожидаясь конца, атаман 29 января 1918 года покончил самоубийством.

Тем временем в Оренбурге поднимает монархический мятеж атаман Дутов. С балкона городской думы он обращается к белоказачьим отрядам с пьяной и путаной речью, в которой заклинает их «не вкладывать шашки в ножны» до тех пор, пока не «воссияют в блеске былой славы и попранныx прав государь император и его царственный сын». На юге за первым раундом следует второй. Место Каледина занял Краснов. Тот самый, который несколько месяцев назад, разбитый у Пулковских высот и доставленный в Смольный, был отпущен на свободу под честное слово впредь не поднимать оружие против советской власти. Его слово чести стоило дешево. Получив 11 мая 1918 года атаманскую булаву, он обратился к Вильгельму II с холопским посланием, в котором объявил Дон состоящим под немецким протекторатом, а заодно провозгласил своей целью «восстановление в правах» Николая II и его сына. С середины мая до конца июня Краснов получил от немцев 46 орудий, 88 пулеметов, 12 миллионов патронов. Пятнадцатитысячный свой отряд Краснов, получив оружие, смог развернуть в восьмидесятитысячную армию. Он установил режим. страшного террора. Вот приказ генерала Денисова, его правой руки: «Самым беспощадным образом усмирять рабочих, расстреляв, а еще лучше повесив на трое суток каждого десятого из всех пойманных».

Трудовой Дон поднялся на решительную, отчаянную борьбу против кайзеровских прихвостней. Подала руку помощи Красная Армия. Перед лицом надвигающегося крушения очередной прогерманской авантюры Краснов счел за благо вовремя убраться. Он передал атаманскую булаву генералу Богаевскому и бежал в Германию.

Примерно такую же карьеру проделал на немецкой службе бывший командир царскосельского лейб-гвардейского полка (где служили великие князья), бывший генерал-адъютант его величества, полтавско - черниговский помещик, уроженец германского города Висбадена П. П. Скоропадский. С первого взгляда Скоропадский приглянулся генералу Герману фон Эйхгорну, в начале 1918 года сменившему генерала фон Линсингена в должности командующего оккупационными войсками на Украине. 29 апреля 1918 года Скоропадский был провозглашен в Киеве «гетманом Украины». Продержался он семь с половиной месяцев, всячески помогая оккупантам грабить страну и вешать непокорных, а как только побежали немцы с охваченной пламенем всенародного восстания Украины, вслед за ними поспешил унести ноги и бывший генерал-адьютант.

Названные генералы Николая II в ожидании его возвращения расчищали для него (или для его сына) площадку на юге и востоке. Еще один из той же плеяды и под тем же общим командованием усердствовал на Севере. Незаурядные способности карателя генерал Карл Густав Эмиль Маннергейм показал уже в начале гражданской войны, развязанной в Финляндии кликой Свинхувуда. Но особенно блеснул он вскоре после того, как реакционное финское правительство заключило 7 марта 1918 года отдельный договор с Германией. С помощью подоспевшего с десантными силами немецкого генерала Рюдигера фон дер Гольца Маннергейм организует обширный и жестокий карательный рейд для подавления рабочего класса и Красной гвардии. От Або, Ханко и района Ловиза оба генерала, царский и кайзеровский, вместе рвутся вперед. Во имя чего - это определится через несколько месяцев, когда Финляндия будет объявлена монархией, а претендентом на несуществующую финскую корону выступит Фридрих Карл Гессенский, родственник последней русской царицы.

Пока же фон дер Гольц и Маннергейм вырываются на магистраль Выборг Петроград; 23 апреля они захватывают Райволу; 24 апреля вступают в Териоки; 29 апреля овладевают Выборгом; 4 мая - городами Котка и Фридрихсгам. Опьяненная своим маршем белогвардейщина устраивает 16 мая в Хельсинки триумфальный военный парад; затем предпринимается операция с целью захвата Мурманской железной дороги, с расчетом на последующий прямой рывок в сторону красного Петрограда. Но для этого у них оказались руки коротки...

Не довелось Фридриху Карлу Гессенскому подняться на финский трон, как ни старались для него пришлые и местные истязатели. Тянули же они его за собой, выжигая на своем пути все живое. Беспримерной по жестокости и трусости была их месть финским красногвардейцам, преградившим путь захватчику и его подручным. 75 тысяч пленников прошли перед ста сорока пятью чрезвычайными судами после разгрома Красной гвардии. Были расстреляны сорок тысяч человек; брошены в тюрьмы девяносто тысяч - три процента финского населения; шестьдесят семь тысяч человек, в том числе четыре тысячи женщин, были осуждены на каторгу общим сроком свыше трехсот тысяч лет.

Над мрачным шабашем, разыгравшимся на подконтрольных оккупантам территориях от Хельсинки до Киева, стоял режиссер: генерал Макс Гофман. Именно им была разработана схема аннексий, реализованная в Бресте. Вплоть до последнего дня кайзеровского рейха этим человеком владела навязчивая идея уничтожения в России советской власти и восстановления царизма. И после того, как рейх рухнул, у Гофмана хватило наглости предложить державам Антанты свои услуги по подавлению русской революции путем возобновления германского вооруженного похода на Восток. Кое-кому в Лондоне и Вашингтоне идея пришлась по вкусу. Народы Запада все же не позволили сыграть с собой столь циничную шутку. Контракт с Вильсоном и Черчиллем у Гофмана не состоялся. Но что с идеей его найма не так-то легко на Западе расстались и что сутью его проекта было расчленение России, превращение ее в некую сателлитную, усеченную «Восточную империю» под эгидой ставленника из династии Романовых - что обстоятельство не так давно вновь подтвердил на основе поднятых в ФРГ документов западногерманский исследователь Жак Отто Грецер в статье к 50-летию Брестского договора [15]. Усиленно рекламируя на Западе свой «антисоветский, антирусский, процаристский проект», Гофман, по мнению этого автора, выступал тогда «подлинным выразителем экспансионистских вожделений центральных держав». В Бресте Гофман пустил в ход тезис о «самоопределении», и лишь для того, чтобы «под его прикрытием осуществить ампутацию русских территорий». Это были, пишет Грецер, «военные цели, зародыш которых через одно поколение лег в основу гитлеровской политики завоевания пространства на Востоке». Заметим, что о «самоопределении» неонацистские трубадуры реванша и территориальных захватов кричат в ФРГ и сегодня.

Вернемся в Денежный переулок. По ночной тропке, протоптанной в посольский особняк, пробираются Нейгардт, Будберг и другие «бывшие», подогревая адвокатскую активность Рицлера. Полыхало пламя великой революции, озаряя горизонт, уже вились, заносимые ветром с Востока, сполохи над казарменной глыбой рейха, а слуги двух династий, одной - рухнувшей, другой - замершей в страхе перед своей участью, продолжали интриговать, стращать, шантажировать. К началу июля 1918 года немецкие домогательства в пользу Романовых становятся все более грубыми и вызывающими. Даже покушение на Мирбаха кайзер использует для маневра в пользу царской семьи. Выдвинув провокационное требование о допуске в Москву немецкого батальона, якобы для охраны посольства, Берлин в дальнейшем заявил о готовности снять это требование в обмен на разрешение царской семье выехать в Германию.

Но навязать советским властям торг вокруг Романовых ни Рицлеру, ни другим не удалось. Несмотря на всю опасность положения, молодая республика, штурмуемая врагами, дала отпор кайзеровским притязаниям, отклонив как требование о допуске батальона, так и вмешательство в пользу царя. Серия атак на суверенитет Советской России кончилась для германской дипломатии ничем.

От руки эсэра Блюмкина кайзеровский посол Мирбах пал 6 июля в том же посольском вестибюле, откуда после известного нам ночного разговора выскользнули в переулок Нейгардт и Будберг. Бывший царь пережил своего заступника Мирбаха на десять дней.

Дипломатическая операция «Русский кузен», предпринятая Берлином, провалилась. Провалилась потому, что советская власть даже в тех трудных условиях не дала запугать себя, не уступила шантажу, сознавая опасность послабления в вопросе о судьбе Романовых. В результате ни дипломаты, ни генералы, понукаемые кайзером, не смогли предотвратить екатеринбургский финал.

А вскоре и самим заступникам стало туго. К осени 1918 года ураганные вихри, поднявшиеся из глубин русской революции, докатились и до цитадели германского империализма; зашатались и в несколько ноябрьских дней рухнули ее стены. 9 ноября 1918 года монархия в Германии была свергнута, кайзер бежал.

Выручить своего кузена Вильгельм не смог, зато кузен посмертно помог ему трагическим своим опытом. Царь кончил жизнь в Екатеринбурге в доме Ипатьева. Памятуя о его неудаче, свергнутый кайзер не стал медлить с бегством и уже на второй день очутился на границе [16]. Не прояви Вильгельм такого проворства, он, похоже, получил бы свой Екатеринбург. В голландском имении Доорн он пережил Николая на двадцать три года, наслаждаясь на фоне идиллических утрехтских пейзажей покоем, комфортом и тихим графоманством. Под конец же земных странствий сподобился увидеть одного из своих сыновей. Августа Вильгельма (по прозвищу «Ауви») на нацистской службе в форме штурмовика, затем успел поздравить своего бывшего ефрейтора Гитлера с начальными успехами тотального блицкрига [17]



1. Описана им самим в: Friedriсh von Purtales. Am Scheidewege zwischen Krieg und Frieden. Berlin, 1919.

2. Пурталес с тридцатью сотрудниками выехал из Петербурга 2 августа в 8 часов 30 минут на Або. Пресса черной сотни по сему случаю упражнялась в остроумии. Образчик: «На Финляндском вокзале можно было вдоволь налюбоваться картиной: по платформам в беспорядке метались чины германского посольства... Метались секретари, канцелярские служители, лакеи, какая-то чиновница с отвратительной моськой спасавшегося бегством посла. Все эти чины имели вид сильно побитых собак... С большим трудом удалось наконец разместить их, рассыпавшихся, как раки из мешка, и поезд умчал всю эту компанию. Некоторые из публики, владевшие немецким языком, помогали пурталесскому стаду... Многие из публики мысленно провожали посла пожеланием: «Скатертью дорожка! До свидания в Берлине через три месяца!» Предчувствуя весь ужас, ожидающий его родину, он мчался домой к своему повелителю ни жив, ни мертв». («Русское знамя», № 166 от 8 августа 1914 года, стр. 2).

3. С 1 августа 1914 по 3 марта 1918 года, т. е. по день подписания Брестского мирного договора.

4. Н. В. Сазонов. Потери России в войну 1914-1918 гг. Труды Комиссии по обследованию санитарных последствий мировой войны. Госиздат, Москва,1923,

5. Nоrbert Rosch. Schatten fordern heraus. Berlin-Zurich, 1967.

6. D. В. Freilierr von Neugardt. Des Schicksals Fuegung. Wien-Munchen, 1926.

7. Die Welt, N 157 (9.VII).1968

8. «Die Welt», No 157 (9. VII). 1968.

9. «Bunte Illustrierte», No 12 (17. III).1965

10. Имеются в виду сделанные Красновым в Новочеркасске в мае-июне 1918 года публичные заявления о том, что конечной целью «белого движения» и германской поддержки этого движения является монархическая реставрация в России. - Авт.

11. Часть предоставленных Рицлером документов Соколов впоследствии опубликовал в своей книге, изданной в Германии. По содержанию они совпадают с депешей Кюльмана, которую, согласно рейхенгальским запискам Нейгардта, зачитал ему и Будбергу в здании германского посольства в Москве фон Мирбах.

12. Н. А. Соколов. Убийство царской семьи. Изд-во «Слово». Берлин. 1925

13. «Bunte Illustrierte», N 10(3.III). 1965.

14. Anna Wyrubowa. Glanz und Untergagng der Romanoffs, Wien, 1927

15. Dr. Jacques Otto Grezer. 50 Jahre Brest-Litowsk. «Blatter fur deutsche und Internationale Politik». Koln, Marz 1968, Heft 3, s.226-228

16. Он перешел голландскую границу вечером 10 ноября. Прибыв к замку Амеронген своего приятеля графа Бентиннека, въехал в ворота и простуженным голосом сказал вышедшему навстречу хозяину» «А теперь я с удовольствием отведал бы, наконец, чашку настоящего английского чая:. «Так завершилась 500-летняя история дома Гогенцоллернов». - Paul Sethe. «Ich habe es nicht gewollt» (Der Kaiser hatte Angst vor dem Krieg), «Stern», N 31 (2.III).1964

17. В июне 1940 года бывший кайзер послал из Доорна поздравительную телеграмму Гитлеру с выражением «восхищения и благодарности» по поводу взятия вермахтом Парижа.

Предыдущая | Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017