Отчего погиб СССР?

Но вернемся к «теориям», которые выдвигает Сергей Георгиевич. Он пишет:

Советское жизнеустройство сложилось под воздействием конкретных природных и исторических обстоятельств. Исходя из этих обстоятельств поколения, создавшие советский строй, определили главный критерий выбора - сокращение страданий. На этом пути советский строй добился признанных всем миром успехов, в СССР были устранены главные источники массовых страданий и страхов - бедность, безработица, бездомность, голод, преступное, политическое и межнациональное насилие, а также массовая гибель в войне с более сильным противником. Ради этого были понесены большие жертвы, но уже с 60-х годов возникло стабильное и нарастающее благополучие.

Трактовка в корне неверная. Поколения ничего не «выбирали», и никакой противоположности типа «сокращения страданий» и «увеличение наслаждений» не существует (это то же самое, что «стакан наполовину полон или наполовину пуст?» - спорить можно до бесконечности). Основа советского строя - это реализация марксисткой концепции: отмены частной собственности на средства производства. Основа же капиталистического строя – это наличие частной собственности на средства производства. Отсюда надо копать и выводить устранение (в СССР) и причину (в капиталистических странах) «источников массовых страданий и страхов». Непонятно, почему это автор решил, что в СССР было устранено «политическое насилие», особенно в сталинский период? Наоборот, как раз таки оно и усилилось в значительной степени. Почему это было устранено «преступное насилие»? Разве в СССР не было преступности? Непонятно также предложение «массовая гибель в войне с более сильным противником». Разве потери СССР в войне с гитлеровской Германией не были массовыми? Видимо, автор имел в виду тотальную гибель всего населения, впрочем, насколько помню, ничего такого не произошло ни с США, ни с Англией, несмотря на то, что они «выбрали» «увеличение наслаждений».

Автор опять смотрит только на внешние факторы и совсем не берет в расчет факторы ЭКОНОМИЧЕСКИЕ. Когда прибавочная стоимость поступает непосредственно в руки государства, провозглашающего принципы социальной справедливости, то, каким бы несовершенным оно не было, избавление (впрочем, не всегда полное) от многих «капиталистических язв» (обусловленных именно формой собственности на средства производства), гарантировано. Возникнут свои проблемы, уже «социалистические», но это совсем другая история.

Альтернативным критерием выбора жизнеустройства было увеличение наслаждений. Советское жизнеустройство создавали поколения, перенесшие тяжелые испытания: ускоренную индустриализацию, войну и восстановление. Их опытом и определялся выбор. В ходе перестройки ее идеологи убедили политически активную часть общества изменить выбор - пойти по пути увеличения наслаждений и пренебречь опасностью массовых страданий. Речь идет о фундаментальном изменении, которое не сводится к смене политического, государственного и социального устройства (хотя неизбежно выражается и в них).

Опять в воображении автора возникает группа «идеологов», которая ловкими манипуляциями «убедила» активную часть населения «пойти по пути увеличения наслаждений». И это называется анализом! Это сказка, а не анализ. По какой причине верхушка «предала»? Почему смогли «убедить»? Если идти в авторском анализе глубже, то получается интересная вещь: необходимы «испытания», чтобы «поколения» могли делать «правильный выбор». Желательно перманентные индустриализации, войны и т.д. Классический пример «здравого смысла», выраженного во фразе: «Зажрались!». Это, конечно, несерьезно.

Основная (классово-экономическая) причина гибели СССР уже давным-давно известна и названа (еще в 30-ых гг.) революционером-марксистом, в работе «Преданная революция» . Как вы, наверное, уже догадались, это Лев Давыдович Троцкий.

Несмотря на его догматизм в понимании некоторых положений марксизма, выражавшийся в том, что в своем анализе он часто не учитывал объективных исторических условий, этот, по определению Кара-Мурзы, «откровенный экстремист», совершенно верно определил причины будущей гибели СССР, основываясь на экономическом и классовом анализе. Приведу несколько цитат из «Преданной революции» (при чтении Троцкого необходимо учитывать время, в которое писалась эта работа, острый недостаток информации о СССР и многие другие факторы. Но, несмотря на это, верный марксистский МЕТОД позволил ему сделать правильный прогноз, впрочем, альтернативный):

Изнутри советского режима вырастают две противоположные тенденции. Поскольку он, в противоположность загнивающему капитализму, развивает производительные силы, он подготовляет экономический фундамент социализма. Поскольку, в угоду высшим слоям, он доводит до все более крайнего выражения буржуазные нормы распределения, он подготовляет капиталистическую реставрацию. Противоречие между формами собственности и нормами распределения не может нарастать без конца. Либо буржуазные нормы должны будут, в том или ином виде, распространиться и на средства производства, либо, наоборот, нормы распределения должны будут прийти в соответствие с социалистической собственностью.

Все предельно понятно (исключая ошибочное утверждение о том, что «загнивающий капитализм» перестал развивать производительные силы – на тот момент это было неверно). Что определяет принадлежность к тому или иному классу (вспомните ленинское определение)? Два основных фактора: форма собственности на средства производства и участие в общественном распределении продукта. Частная собственность на средства производства в СССР была отменена. Сделан ОДИН шаг. Но не было ни культурной, ни экономической, ни технологической основы для того, чтобы сделать ВТОРОЙ. Чтобы ВСЕ участвовали в распределении общественного продукта, чтобы ВСЕ участвовали в управлении (на что вполне искренне надеялись и Маркс, и Ленин, и Троцкий). Распределение общественного продукта, а следовательно, и политическую власть (можно читать и наоборот, процесс взаимообусловлен) сосредоточила в своих руках верхушка партии. Сложилась ситуация, когда практически невозможно было участвовать в управлении на достаточно высоком уровне и не состоять в партии. Таким образом, верхушка партии, независимо от желаний своих основателей, превратилась в отдельный КЛАСС, обладавший только одним основным классовым признаком.

И все это официально называлось мифическим, искусственным, противоречивым обозначением ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА. В чем кроется противоречие? Откроем Маркса, «Святое семейство»:

Частная собственность как частная собственность, как богатство вынуждена сохранять свое собственное существование, а тем самым и существование своей противоположности – пролетариата…

Напротив, пролетариат как пролетариат вынужден упразднить самого себя, а тем самым и обуславливающую его противоположность – частную собственность, - делающую его пролетариатом…

Одержав победу, пролетариат никоим образом не становится абсолютной стороной общества, ибо он одерживает победу, только упраздняя самого себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обуславливающая его противоположность – частная собственность. (К. Маркс, Ф. Энгельс «Святое семейство или критика критической критики», К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные сочинения, М., 1986, т.1, стр. 46-47)

Пролетариат берет государственную власть в свои руки и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность. Но тем самым он уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство. (Ф. Энгельс «Развитие социализма от утопии к науке», К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные сочинения, М., 1986, т.5, стр. 334)

Абсолютно верно (ну, кроме утопических на тот момент представлений о том, что государство будет отмирать, и о том, что классы исчезнут). Пролетариат есть пролетариат только в условиях частной собственности на средства производства. Как только частная собственность на средства производства уничтожается (а это, если учитывать быструю национализацию крупных предприятий в условиях социалистической революции – процесс практически одномоментный), пролетариат исчезает (именно как класс, у которого имелись классовые противоречия с буржуазией). Откуда в таком случае взяться ДИКТАТУРЕ ПРОЛЕТАРИАТА, каковая по идее должна привести к коммунизму?

Термин «диктатура пролетариата» - искусственная, утопическая «затычка», не отражающая реальной сути классовых взаимоотношений в «социалистической» стране. Это очевидно сегодня, но не было очевидно в начале 20-го века. Только сегодня, после накопления гигантского опыта «социалистических революций» в разных странах мира, мы можем прийти к такому выводу.

Новый пролетариат, социалистический (да и крестьянство, и часть интеллигенции), постепенно начинает вступать в конфликт с партией, с ее чиновниками, которые теперь взяли на себя функции РАСПРЕДЕЛЕНИЯ. Процесс это затяжной, СКРЫТЫЙ, но чем дальше, тем больше нарастают противоречия между формой собственности на средства производства (социалистической) и КЛАССОВОЙ системой распределения. Да, представители пролетариата участвовали в управлении, вступив в партию. Но! Тем самым они прекращали быть социалистическим пролетариатом (принадлежность к классу определяется не ПРОИСХОЖДЕНИЕМ, а тем местом, какое занимает член общества в системе производства и распределения). Невозможно оказалось работать и управлять одновременно. Тот же из членов партии, кто продолжал работать рядовым рабочим на заводе, как правило, уже не мог участвовать в управлении, был рядовым коммунистом, и, благодаря жесткой партийной дисциплине, ПОДЧИНЯЛСЯ решению верхов (а не определял их).

Проблема усугублялась тем, что противоречия были СКРЫТЫ. На словах партия, безусловно, «защищала интересы трудящихся». Во многом так было и на деле, уничтожение частной собственности на средства производства, социальные гарантии сыграли весьма прогрессивную роль. Но время шло, и партия, ставшая фактически ПРАВЯЩИМ КЛАССОМ, все больше и неизбежно перерождалась. Процесс был двухсторонним: с одной стороны «сталинские чистки» выбили всех инакомыслящих, задушили всякие попытки критики, с другой – управление распределением, доступ к материальным благам оказывали неизбежное разлагающее влияние на новый класс. Снова Троцкий:

Допустим, однако, что ни революционная, ни контр-революционная партии не овладевают властью. Бюрократия по-прежнему остается во главе государства. Социальные отношения и при этом условии не застынут. Никак нельзя рассчитывать и на то, что бюрократия мирно и добровольно откажется от самой себя в пользу социалистического равенства. Если сейчас, несмотря на слишком очевидные неудобства подобной операции, она сочла возможным ввести чины и ордена, то на дальнейшей стадии она должна будет неминуемо искать для себя опоры в имущественных отношениях. Можно возразить, что крупному бюрократу безразлично, каковы господствующие формы собственности, лишь бы они обеспечивали ему необходимый доход. Рассуждение это игнорирует не только неустойчивость прав бюрократа, но и вопрос о судьбе потомства. Новейший культ семьи не свалился с неба. Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс. Наоборот, победа пролетариата над бюрократией обеспечила бы возрождение социалистической революции. Третий вариант возвращает нас, следовательно, к двум первым, с которых мы начали в интересах простоты и ясности.

Совершенно верно. Партийная верхушка, как бы ни были честны и принципиальны отдельные из них (а чем дальше, тем меньше оставалось «честных и принципиальных»), сосредоточив распределение в своих руках, в отсутствии механизмов общественного контроля, неизбежно будет пользоваться «от благ». Но место секретаря горкома не наследуется, как не наследуется и место директора магазина или завода, как не наследуется служебная Волга, служебная квартира, служебная дача. С помощью «блата» можно «пристроить» детей, но это еще не решение проблемы.

Неизбежно части бюрократии, захватившей ключевые позиции, захочется передать по наследству материальные блага. Играет роль и еще один фактор. Положение, которое занимает бюрократ – неустойчиво. Он – фактически – наемный управленец, и завтра, по тем или иным причинам, его могут сместить, лишить его привилегий.

Надо учитывать и ДЕМОНСТРАЦИЮ своего материального положения. При отсутствии возможности публичной демонстрации владение материальными благами не доставляет полного удовлетворения. В СССР бюрократ позволить себе этого не мог в том масштабе, в каком бы ему этого хотелось. Плюс играло свою роль и лицемерие его положения, когда он был вынужден провозглашать те ценности, которым не соответствовало его реальное положение в системе распределения общественного продукта.

Естественно, что в «социалистической» стране, в которой власть сосредоточена в руках одной партии, верхушка, которая в массе переродилась, осознала свои КЛАССОВЫЕ ИНТЕРЕСЫ, в той или иной форме свершится реставрация капитализма, причем преобразованиями будут руководить в основном сверху сами представители бюрократии (это может происходить вместе со сломом партийной системы, как в СССР, так и при сохранении ее, как в Китае и Вьетнаме).

Если учесть еще и контроль над СМИ, многолетнюю привычку самих СМИ подлаживаться под «генеральную линию», то все дальнейшее, что произошло с СССР, не должно вызывать большого удивления. Стоит учесть совпадение интересов партийных бюрократов, высокооплачиваемой советской интеллигенции, теневых дельцов, «хозяйственников», которые смогли навязать свои интересы трудящимся классам.

Конечно, это совсем краткий и, в основном, классовый анализ, мы почти не коснулись ни экономической, ни культурной, ни социологической составляющей, но это и не входит в задачи настоящей работы. К более полному освещению этой темы можно будет вернуться позднее. А пока, думаю, стоит привести несколько интересных цитат из «Преданной революции» Троцкого, в которых он рассказывает о возможных вариантах осуществления капиталистической реставрации в СССР (как вы сами можете судить, его прогнозы осуществились с потрясающей точностью):

Крушение советского режима неминуемо привело бы к крушению планового хозяйства и, тем самым, к упразднению государственной собственности. Принудительная связь между трестами и заводами внутри трестов распалась бы. Наиболее преуспевающие предприятия поспешили бы выйти на самостоятельную дорогу. Они могли бы превратиться в акционерные компании или найти другую переходную форму собственности, например с участием рабочих в прибылях.

Одновременно и еще легче распались бы колхозы. Падение нынешней бюрократической диктатуры, без замены ее новой социалистической властью, означало бы, таким образом, возврат к капиталистическим отношениям, при катастрофическом упадке хозяйства и культуры…

Если, наоборот, правящую советскую касту низвергла бы буржуазная партия, она нашла бы немало готовых слуг среди нынешних бюрократов, администраторов, техников, директоров, партийных секретарей, вообще привилегированных верхов. Чистка государственного аппарата понадобилась бы, конечно, и в этом случае; но буржуазной реставрации пришлось бы, пожалуй, вычистить меньше народу, чем революционной партии. Главной задачей новой власти было бы, однако, восстановление частной собственности на средства производства. Прежде всего потребовалось бы создание условий для выделения из слабых колхозов крепких фермеров и для превращения сильных колхозов в производственные кооперативы буржуазного типа, в сельскохозяйственные акционерные компании. В области промышленности денационализация началась бы с предприятий легкой и пищевой промышленности.

Плановое начало превратилось бы на переходный период в серию компромиссов между государственной властью и отдельными "корпорациями", т.е. потенциальными собственниками из советских капитанов промышленности, их бывших собственников-эмигрантов и иностранных капиталистов. Несмотря на то, что советская бюрократия многое подготовила для буржуазной реставрации, в области форм собственности и методов хозяйства новый режим должен был бы произвести не реформу, а социальный переворот…

Чем дольше СССР остается в капиталистическом окружении, тем глубже заходит процесс перерождения общественных тканей. Дальнейшая изолированность должна была бы неминуемо завершиться не национальным коммунизмом, а реставрацией капитализма…

Но вернемся к Сергею Георгиевичу, которого мы так надолго покинули. Автор опять говорит о «здравом смысле», которого так не хватало народу. Но понятие «здравый смысл» можно трактовать по-разному, за ним может скрываться самое неожиданное содержание. Можно ведь сказать, что в эпоху перестройки как раз таки «здравый смысл» часто определял отношение к тем или иным вещам. Например, молодой человек спрашивает: «Почему я должен «доставать» джинсы, почему я не могу пойти и купить их?» Это здравое рассуждение? Вполне. Почему социалистическая промышленность, при ее декларируемом превосходстве над «западной», не в состоянии обеспечить юношу джинсами? Кара-Мурза в таком случае начнет говорить об «отсутствии страданий»? Но вот данный человек, потребитель, страдает от отсутствия джинсов, а сын партийной шишки в них щеголяет. Конечно, можно ему ответить: ты же не голодаешь, верно? Но проблема в том, что у каждого времени свои понятия о «мере страданий». Для египетских рабов положение бедных русских крестьян в начале 20-го века тоже могло бы казаться «вполне приличным», «почти раем» и т.д.

Сергей Георгиевич впадает в другую крайность, он ведет дело к отречению от «избытка», к эдакому аскетизму. Но аскетизм как осознанный выбор отдельного человека, при наличии альтернативы благополучия, – это одно. А вынужденный аскетизм, навязанный сверху, – это совсем другое. Никакие «разумные» увещания не подействуют на обывателя, который звереет от многочасового стояния в очередях и отсутствия, например, туалетной бумаги. Разве он будет учитывать, прикидывать «на пальцах», что вот, мол, тут такие-то недостатки, а зато я бесплатно получил квартиру, бесплатно лечусь, и у нас нет безработицы? Нет, не будет. Он вполне резонно способен заявить: почему нельзя и социальные гарантии предоставить и устранить дефицит? Почему у меня нет механизмов для влияния на существующее положение вещей? Почему вы решаете, что я должен быть аскетом, и при этом сами не являетесь таковыми?

Если говорить о «смысле жизни», то вообще получается бред: по идее строили коммунизм, а, оказывается, «отрыли уютный окопчик», в котором отсиживаемся от мировых бед, создаем себе эдакое чистилище с «отсутствием страданий».

А какой тогда смысл нашего существования, Сергей Георгиевич? Коммунизм не построили, верхушка партии сидит у кормушки, в области СМИ – перманентное лицемерие и ложь, хозяйственники воруют и строят собственный социализм на шести сотках садового участка. Если уж не строите коммунизм, давайте потреблять. А те достоинства, которые были, - их не видели, они были САМИ СОБОЙ РАЗУМЕЮЩИЕСЯ. Как вот, Кара-Мурза сегодня вовсю пользуется свободой слова и даже не замечает ее, даже критикует и недоволен ею, говорит, что при тиранах было «честнее». Так что же вы хотели от советского обывателя?

И идеализация общества Запада вполне понятна. Когда задыхаешься от недостатка кислорода, сидя в теплом тесном помещении, то мечтаешь попасть в открытое поле, в котором свищет холодный ветер. Думаешь, что попадешь к костру, но с изумлением замечаешь, что места-то уже заняты. Тогда также, надышавшись кислородом, но замерзнув, мечтаешь попасть назад, в тепло, забывая о том, что там душно. Это и называется метафизичное мышление, для которого важен только один фактор, резкое разграничение явлений на абсолютно положительные и абсолютно отрицательные, ДЕТСКОЕ восприятие действительности.

Для перехода к жизнеустройству, направленному на увеличение наслаждений, требовалось глубокое изменение в культуре. Поскольку стремление к наслаждениям, связанным с потреблением, не имеет предела, то с новым критерием жизнеустройства оказывались несовместимы два главных устоя русской культуры - нестяжательство и солидарность. Ведь ресурсы всегда ограничены, и за них приходится конкурировать. Следовательно, сильные в таком обществе должны со спокойной совестью топтать ближних. Поэтому с самого начала перестройки была развернута идеологическая кампания по изменению антропологической модели, по внедрению в массовое сознание нового представления о человеке и его правах. Нового не только для СССР, но и для дореволюционной России, культура которой отвергла социал-дарвинизм.

Ну, тут и говорить особенно нечего, старая песня. Рассказал бы Сергей Георгиевич кулаку и его наемному работнику в царской России про «нестяжательство и солидарность». Или какому-нибудь завскладу советского магазина. Все-таки удивительно-наивные представления. Странно, что Кара-Мурза говорит о распаде СССР и не говорит о крушении большинства «социалистических государств» во всем мире. Их «антропологическую модель» тоже разрушили «манипуляторы»? А частная собственность на средства производства в Китае – тоже следствие работы «западных идеологов»?

Все, что говорит далее Кара-Мурза о расщеплении «культурного ядра» и прочее, – все это вторично. СМИ находились под партийным контролем. Государственная власть находилась в руках партии. При сломе СССР партия не оказала никакого значительного сопротивления. Множество высокопоставленных бюрократов и высокопоставленной советской интеллигенции впоследствии сформировали ПОЛНОЦЕННЫЙ новый класс собственников и заняли важные посты в постсоветской России. Какие напрашиваются выводы? Ах, да, «западные спецслужбы», несмотря на КГБ, в массовом порядке навербовали предателей (каковых тоже появилась куча) и ловко сманипулировали. Если это возможно – тогда остается только пойти и повеситься. Таких «манипуляторов» не одолеть при всем желании, все предскажут, все упредят, всех кого надо купят. К счастью, такие выводы может сделать только человек с метафизическим мышлением, хватающийся только за внешнюю суть.

А на деле: налицо совпадение классовых интересов бюрократии, высокопоставленной интеллигенции и полутеневой, полукриминальной советской буржуазии (кооперативщики, фарца, «работники торговли» и прочее). Они, имея в распоряжении все необходимые средства, смогли с легкостью повернуть корабль, никуда уже, собственно, не плывший, назад и совершить капиталистическую реставрацию.

Кстати, когда мы говорим о реставрации, то ясно, что осуществляется реставрация именно КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ отношений, а не царской России. Кара-Мурза потом будет писать:

Если утверждается, что происходящее в России есть реставрация, то надо сначала показать, что это - не новая революция. Надо выявить движущие силы изменений, их генетическую связь с обществом царской России, социальный, культурный и национальный тип новых собственников и властителей. Думаю, самый грубый структурный анализ покажет, что ничего похожего на главные признаки общества и государства России до революции 1905-1917 гг. сегодня нет.

Это поверхностная пародия на анализ. Причем здесь «культурный, социальный и национальный тип новых собственников»? Это разве признаки капиталистических отношений? Так можно заявить и о том, что в США и Японии различаются «типы собственников и властителей», и сделать вывод, что в США есть капитализм, а в Японии нет. Совершенно пустые рассуждения, ничем не подкрепленные. Произошла реставрация именно КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ. Новые русские капиталисты поглотили социалистическую производственную базу, в совершенно другую эпоху и, естественно, не будут в точности походить на буржуа времен Российской Империи.

Очень холодная война, или еще раз о причинах предательства

В главе «Холодная война и идейное разоружение советского человека» автор с прискорбием сообщает нам о том, что:

Сам по себе тот факт, что множество людей «не замечали» войны, есть результат эффективного психологического воздействия и признак ненормального состояния общества

В сноске автор пишет, что руководство СССР нарочно «занижало» опасность, дабы не нагнетать такой же страх, как на Западе и не «спровоцировать неприятеля». Вот странно, а ранее автор писал об аномальном страхе перед холодной войной на Западе (так, видите ли, «манипуляторам» легче управлять) и противопоставлял ему СССР, в котором нет такого страха благодаря особенностям «русской культуры» и «традиционного общества» (параграф «Страхи холодной войны»). Впрочем, мы уже привыкли к такого рода противоречиям, не будем сильно акцентировать на них внимание.

Далее Сергей Георгиевич опять упоминает об «антирусских» настроениях Запада, игнорируя все, что не укладывается в его крайне расплывчатые и смутные «концепции»:

Вот как трактуется, например, в одном важном документе 1948 г. противник Запада: «Россия - азиатская деспотия, пpимитивная, меpзкая и хищная, воздвигнутая на пиpамиде из человеческих костей, умелая лишь в своей наглости, пpедательстве и теppоpизме». Никакой связи с марксизмом, коммунизмом или другими идеологическими моментами здесь нет.

В каком «важном документе»? А почему во многих других документах антикоммунистические настроения присутствуют? Почему во время «охоты на ведьм», устроенной в США в разгар «холодной войны», преследовались лица, заподозренные в коммунистических настроениях, а не русские, не по национальному признаку? Почему США вели борьбу именно с так называемыми «коммунистическими режимами» в разных странах мира, почему не преследовали русских эмигрантов? Почему в США запрещалась и преследовалась коммунистическая литература (впрочем, не вся), а не русская классика? Сергей Георгиевич в очередной раз слепо и неубедительно пытается прочертить линию противостояния «Россия – Запад», а не «капиталистическая система – социалистическая система».

Пропустим привычные рассуждения автора о евроцентризме, практически ничем, кроме отдельных высказываний отдельных личностей, не подкрепленные. Непонятно, каким образом они доказывают слова автора о том, что, мол, «левые» стали «евроцентристами». Ну вот, например:

Замечательно выступил в Москве в конце 1999 г. ультралевый в 1968 г. французский философ Андре Глюксманн. Он признал, что сейчас не смог бы подписаться под лозунгами протеста против войны США во Вьетнаме.

Ну и что? Обычный ренегат, впитавший в себя «пошлый опыт – ум глупцов», каковых во все времена было с избытком. Можно посоветовать Сергею Георгиевичу внимательнее изучить историю российской политической борьбы 19-го века: в глазах запестрит от пометок комментаторов: «перешел в реакционный лагерь», «отказался от прежних убеждений», «перешел на службу правительства». Это теперь значит, что ВСЕ так поступили? Что Чернышевский, Белинский, Добролюбов, Бакунин, Некрасов и многие другие изменили своим убеждениям? Выдавать частное за общее – это не самый лучший способ доказательства своих «теорий».

Вьетнам, как и Китай, будучи защищенными от идей евроцентризма своей культурой, устояли.

То-то и в Китае, и во Вьетнаме развиваются рыночные отношения (часто с участием иностранных компаний), строятся казино, отели, возникает все большее и большее социальное расслоение. Это называется – устояли? А в чем заключаются особенности вьетнамской культуры, раз она так здорово противостоит евроцентризму? А почему русская не смогла? Конечно, внятных ответов на эти вопросы мы не дождемся. Сплошные утверждения и никакой доказательной базы.

Далее автор твердит все о том же: мол, избаловались мы все, вот и поддались на манипуляцию. Надо было, видимо, искусственно создавать «трудности». Но не об этом речь. Кара-Мурза опять останавливается и не задает следующего, важнейшего вопроса: а ПОЧЕМУ «избаловались»? Может быть, потому что массы РЕАЛЬНО не участвовали в управлении? Может, потому, что скрывались многие важнейшие факты, потому что в обществе была задавлена дискуссия, альтернатива? Если детей выращивать, как детей, из них и вырастут дети. Только утопист может предполагать, что отдельно стоящая ПАРТИЯ, занимающаяся распределением, будет состоять сплошь из идеальных людей, мудрых и бескорыстных правителей, которые приведут страну к коммунизму.

Для анализа нашего массового сознания не годится методология упрощенного истмата с его понятиями «объективных предпосылок» и «социальных интересов». Мы уже девять лет видим, как массы людей действуют против своих интересов, и нередко идут на смерть, ссылаясь на абсурдные причины.

Так не пользуйтесь методологией «упрощенного истмата», кто вас просит «упрощать»? Если не умеете владеть инструментом, методикой, не спешите их обвинять. И потом, что такое «социальные интересы», почему не «классовые»?

Сергей Георгиевич видит, что массы «девять лет» действуют против своих интересов. Если обратить внимание на историю, то можно отметить, что угнетенные массы очень часто действовали против своих интересов. Кара-Мурза говорит «массы», опять сливая в одну общую кучу разные классы. Почему это нынешний бизнесмен действует «против» своих интересов? В чем это выражается?

Автор поражается тому, что люди спокойно смотрели, как «убивают СССР». А как они должны смотреть? Есть же партия, есть КГБ, есть наверху «мудрые и дальновидные» правители. Разве не к этому привыкли советские граждане? Разве не это лежало в основе выстроенной административно-командной системы, когда всякая борьба мнений, всякая серьезная дискуссия рассматривалась, как «фракционность», «антисоветские настроения» и т.д.? Чему удивляться? Из общества вытравлена инициатива, трудящиеся классы потеряли представления о своих классовых интересах. Разве удивительно, что им легко смогли навязать свои интересы правящие классы?

Автор прыгает по верхушкам, схватывая только внешние признаки, меняя местами причину и следствие:

Крах государственности СССР при подрыве его легитимности произошел столь же непостижимо быстро, что и падение самодержавного государства России в феврале 1917 г. Это показывает, насколько хрупко и беззащитно идеократическое государство перед атаками именно в духовной сфере - если найдены уязвимые точки.

Не было болезненного развития российского капитализма на протяжении 50 лет, предшествовавших октябрьской революции. Не было военного поражения в войне с Японией. Не было революции 1905 года. Не было кровавой Первой мировой войны, в которую ввязалась царская Россия. Оказывается «манипуляторы» (видимо, в этот раз «проклятые либералы» во главе с Керенским) нашли «ахиллесову пяту» империи и точечно ее поразили. В духовной сфере, само собой. А большевики потом взяли и все спасли, потому что «державники».

Оказывается:

Обычные объяснения краха СССР экономическими причинами несостоятельны - это попытка найти простое и привычное толкование необъяснимому. До начала радикальной реформы в 1988-1989 гг. экономического кризиса в СССР не было. Поддерживался ежегодный рост ВВП 3,5%, а главное, делались не только очень большие капиталовложения в производство, но наблюдался и рост капиталовложений. Эти данные были подтверждены в докладе ЦРУ США 1990 г. о состоянии советской экономики (этот доклад потом часто цитировался американскими экономистами). Свидетельством отсутствия кризиса был и тот надежно установленный факт, что даже в 1989 г. более 90% граждан не предвидели в ближайшем будущем никаких экономических затруднений.

Вот видите, как все просто. ВВП рос, значит, все хорошо. Так и сегодня ВВП растет практически такими же темпами, ну и что? Интересно, а Сергей Георгиевич знает что-нибудь о падении цен на нефть, каковое предшествовали падению СССР? О нехватке бюджетных средств, вызванной этим падением? А ведомо ли Кара-Мурзе, что денежная масса, так скажем, не полностью обеспечивалась теми или иными товарами, что возник дефицит, когда при наличии денег возникали проблемы с обменом их на соответствующий товар? Известно ли ему о том, каких размахов достигла «теневая экономика»?

А что касается «мнения граждан», так ведь Сергей Георгиевич сам говорит, что ими в то время активно манипулировали (как он пишет, с 1985-го года). Так зачем же ссылаться на их мнение?

Вообще-то, мнение граждан об экономике (порой и необъективное) складывается не из графиков и выкладок, а из обычного опыта стояния в очередях, «доставания» чего-то через кого-то, наглядным, «житейским» представлением о социальной несправедливости, о привилегированном положении правящей бюрократии при декларируемом равенстве.

Да и экономический анализ не стоит проводить в отрыве от классового. Важен не только рост сам по себе, а то, КАК распределяется общественный продукт. В каких областях наблюдается рост? Может быть, страна вкладывает огромные деньги в массовое производство практически бесполезных танков, каковым вряд ли найдется применение в мире, в котором существует ядерное оружие (оружие сдерживания). Это эффективная экономика? Может быть, экономика растет бешеными темпами, но это («чилийское экономическое чудо» при Пиночете) только ВОССТАНОВЛЕНИЕ старого уровня, это только подъем после катастрофического падения при сохранении прежних потенциальных производительных мощностей. Те люди, которые сетуют на «бедность» экономического и классового анализа, как правило, просто не понимают их сути и поэтому хватаются за вторичные причины и следствия, объявляя их чем-то основным.

Интересно замечание Сергея Георгиевича:

Обычные объяснения краха СССР экономическими причинами несостоятельны - это попытка найти простое и привычное толкование необъяснимому.

Оказывается, крах СССР – явление «необъяснимое», иррациональное. Так о чем мы тогда вообще говорим? А «простое и привычное» толкование как раз таки пытается дать сам Сергей Георгиевич. Это в «патриотически-оппозиционной» среде модны подобные рассуждения о манипуляциях, акциях ЦРУ, Запад vs Матушка-Русь и пр. и пр. Вольно или невольно, но автор играет на их дудке, давая им пусть и ненадежную, но какую-никакую «теоретическую базу».

Кстати, экономический анализ – это как раз таки сложно. Для того чтобы его провести, нужно ТРУДИТЬСЯ. Намного легче, конечно, набросать в кучу цитаток, «фактов» из записной книжки и дать поверхностное объяснение, которые на деле ничего не объясняет.

Если, как пишет Кара-Мурза, война перешла в сферу «психологической войны», то, если учитывать существовавшее положение дел, все шансы были на стороне СССР. Так, например, на Западе можно было худо-бедно быть сторонником коммунизма, «другом СССР», там существовали «левые» партии и т.д. В СССР нельзя было объявить себя сторонником капиталистической системы или вступить в прокапиталистическую партию. На Западе (в зависимости от страны и от конкретного исторического периода) худо-бедно можно было вести коммунистическую агитацию, в СССР – диссидентов изолировали от общества.

Границы СССР были закрыты, западные источники информации глушились, официальная пропаганда вырабатывала «единую линию», СССР оказывал помощь развивающимся странам, помогал в отражении агрессии США. Оккупировав тот же Афганистан, участвовал в строительстве дорог, больниц, электростанций и т.д. Почему же проиграли? Потому что американские агенты и шпионы оказались хитрее, проворнее и умнее советских? Вряд ли, у разведывательных служб СССР было преимущество: шпиону легче действовать именно на Западе, а не в Советском Союзе.

Так почему же СССР «проиграл» в этой «психологической войне»? Может, потому что все-таки имелись ВНУТРЕННИЕ противоречия, разрывавшие советское общество? Или в сходе тысячетонной лавины ВИНОВАТА именно маленькая птичка?

Мы должны принять как исходный пункт для рассуждений и тот факт, что вслед за верхушкой «переворот в установках» совершили и широкие массы трудящихся. Этот факт тяжело признать старшему поколению советских людей, которые предпочли бы свести дело к предательству верхушки и проискам противника в холодной войне. Однако предательство и происки не разрешают проблемы - ведь они не вызвали активного сопротивления. Трудящиеся пассивно приняли главные изменения, и для этого не потребовалось никакого насилия со стороны «предателей» - только воздействие на их сознание.

А как они должны были их принять после многолетней советской школы беспрекословного подчинения решениям партии? Если для удобства управления делать людей управляемыми, подавлять бунтарей, то к чему удивляться тому, что они послушно следуют за «пастырем» в пропасть? Лицемерие верхов уже стало привычным, отказ от правды, даже из самых лучших побуждений («не буди лихо!», «не раскачивай лодку!»), в конце концов, даст свои плоды. Тот же комсомол разве выражал в себе инициативу масс? Во времена «ребячьих комиссаров 60-ых», которые пытались отрывать «трудных подростков» от влияния улицы, комсомольские бонзы больше мешали, нежели помогали. Это было искусственное образование, НАВЯЗЫВАЕМОЕ сверху. Советы 80-ых – не были Советами 1917-го. Последние возникали по инициативе СНИЗУ, по инициативе МАСС и были демократичны. И к чему теперь удивляться, что почти все коммунисты, комсомольцы, военные, связанные клятвами, присягами, за которыми уже не стояло реальное содержание, вдруг «предали», вдруг «изменили»?

Мы же сегодня не называем «предателями» царских офицеров, которые присягали царю, а потом служили в Красной Армии. Самодержавие изжило себя, оно не соответствовало запросам общества ни в экономическом, ни в культурном плане и рухнуло не под «точечными ударами в духовной сфере», а было раздавлено своей собственной несостоятельностью. Точно так же СССР, в котором правящий класс бюрократии вытравил инициативу из масс, не смог ПЕРЕСТРОИТЬСЯ. Не было современной теоретической базы, не было исторического опыта капитализма, пережитого массами, не было активного участия этих масс в общественной жизни.

Чему теперь удивляется Сергей Георгиевич? Сегодня задним числом хорошо быть умным, рассудительным и проповедовать здравый смысл, говорить, что ВСЕМ ЖЕ ИЗВЕСТНО, как живет рабочий на Западе. А почему советский интеллигент, например, должен верить официальной советской пропаганде (которая во многом была права, кстати), если он наглядно видит, что она во многом врет, что она преследует кого-то «ЗА ПРАВДУ». Разве сознание не «расщепляется» от талантливой песни «Beatles» и подобной статьи? Впрочем, автор ее, Никита Богословский, в 90-ых также бездарно и глупо обрушивался на советскую власть (что характерно).

Почему, если на Западе так плохо, информация о нем скрывается? Почему глушатся западные источники информации, почему так трудно выехать за границу? Волей-неволей возникает ощущение, что если от вас что-то скрывают, так это потому, что это ПРАВДА. Когда тот же интеллигент видит ложь и лицемерие, возведенное в официальный принцип, он почувствует свою внутреннюю правоту и возненавидит «режим». Он часто будет максимально необъективен (и будет мыслить по принципу «или-или»), но только ли его эта вина или эта вина закрытого, несвободного в области информации общества?

Если же говорить о творческой интеллигенции, то она, обладавшая в СССР значительным влиянием, вообще по характеру своей деятельности склонна к абсолютизации тех или иных понятий, явлений и т.д. Почитайте хотя бы того же сатирика Задорнова (достаточно талантливого), его тотальное восхваление жизни в США в период падения СССР и его не менее тотальную критику тех же США в наши дни. Официальная творческая интеллигенция в отсутствии альтернативы сделалась кумиром советского народа. А кто мог им еще стать, если в массах была задавлена инициатива, вытравлена способность к критическому мышлению? Дискуссия в областях политики, экономики, развитие марксизма не могли полноценно осуществляться в советское время. Старое не обновлялось, не впитывало в себя опыт быстроменяющегося мира. Как могла сложиться и распространиться в рамках советской системы теоретическая база для ОБНОВЛЕНИЯ советского строя?

В манипуляции сознанием советских людей не было использовано никаких принципиально новых технологий. Все они были освоены идеологическим персоналом по учебникам, загодя переведенным с английского языка (обычно под видом «критики буржуазной пропаганды»), а также с помощью консультантов. Высокая эффективность программы связана с двумя ее особенностями. Первая в том, что население СССР, а потом России, не было готово к такому воздействию, у него не было иммунитета против него. Вторая особенность в том, что программа манипуляции была проведена как тотальная война против населения, с такой мощностью и безжалостностью, какой не приходится видеть в других странах. Расстрел людей у здания телевидения - символ этой психологической войны.

Ну да, ну да. Может быть, Сергей Георгиевич расскажет, каким образом западные «идеологи» смогли наладить такую эффективную систему, завербовать в условиях СССР, при наличии КГБ «персонал», как это все сохранилось втайне? Даже профессиональные американские шпионы попадались и довольно часто, а откуда взялись таинственные западные «идеологи», которые взяли и навербовали чуть не всю партию? Ладно, автор может таинственно отмолчаться и сказать, что мы об этом не знаем и знать не можем. Ладно, пусть есть такие неуловимые шпионы, которые смогли втереться в доверие к советским верхам и направить их в «нужную сторону», обучить передовым «методам манипуляции» «под видом критики буржуазной пропаганды». Пусть. Вопрос, а почему верхи предали? И в таком случае на этот вопрос можно ответить, только прибегнув к классовому анализу, только тщательно рассмотрев тот вопрос, какое место занимала партийная бюрократия в системе распределения. И осознание этого места ОПРЕДЕЛЯЛО, в ОСНОВНОМ, ее отношение к реальности. И если партийный бюрократ поддался на эту мифическую пропаганду, значит, он был готов к ней, значит, это совпадало с его внутренними потребностями, с его КЛАССОВЫМИ интересами.

Здесь, конечно, могут возникнуть возражения еще одного рода, прошу извинить за то отступление, которое мы сделаем. Дело в том, что есть довольно распространенное в среде так называемых «патриотов» убеждение: они ставят знак равенства между репрессированными революционерами-большевиками (да и не только большевиками) и «перестроечниками». Понять их можно. Это довольно нехитрая мыслительная операция: схватить поверхностную связь между шитыми белыми нитками «шпионскими» процессами, устроенными Сталиным и «предательством» партийной верхушкой интересов трудящихся СССР. Вывод из этого всего делается крайне категоричный: нужен «новый Сталин», который будет перманентно «мочить» верхушку и интеллигенцию, каковые все время пытаются «предать».

Надо отметить несколько деталей. Первое: в сталинских процессах такое количество несуразностей, грубых нарушений, чисто логических и фактических ошибок, столько написано работ по опровержению этих обвинений, что делать это в очередной раз бессмысленно. Разобраться в этом можно самостоятельно – большая часть материалов присутствует в инете. Мне кажется, что вменяемому человеку достаточно почитать стенограмму хотя бы того же «бухаринского процесса», чтобы осознать всю надуманность и глупость обвинений.

Второе: о проведении исторических параллелей. С этим надо быть очень осторожным, потому что иногда два события, которые ХОЧЕТСЯ поставить рядом и объединить, относятся к совершенно разным категориям. Это происходит потому, что мы начинаем относиться к анализу этих событий МЕТАФИЗИЧЕСКИ, не рассматривая их в историческом контексте, в развитии, не учитывая множества важных факторов. Если говорить о революционерах, обвиненных Сталиным в шпионаже, то, принимая это утверждение на веру, мы не учитываем того, что много лет при царе, в тяжелых условиях они боролись ЗА революцию. Если они такие продажные, почему они не направили свои силы на обогащение, почему вступили в революционную партию?

Почему они не изменили при Ленине, в тяжелейших условиях Гражданской, во времена голода (а ведь они прекрасно знали, что если война будет проиграна – их перевешают)? Почему они не изменили, когда Юденич наступал на Питер и даже рассматривалась возможность сдачи города, возможного ухода в подполье? Почему при Сталине многие из них снова шли в тюрьмы (речь не идет только о «верхушке», которая, в основном, сломалась под давлением), под расстрелы, под пытки в то время, когда у них была альтернатива присоединения к большинству?

Многие из них занимали достаточно высокие посты при Советской власти, на что они надеялись, «сотрудничая с фашистами» и подсыпая в молоко рабочим «битое стекло», травя их «генераторным газом»? Обвинения были настолько облыжны и глупы, что того же Троцкого, еврея и коммуниста, обвинили в том, что он является… «агентом гестапо». (Кстати, наивная вера в «правдивость» сталинских процессов у многих наших «патриотов» соседствует с диким неприятием вывода суда, обвинившего Лаврентия Павловича в шпионаже в пользу Англии. Хочется воскликнуть: «Будьте последовательны в своих заблуждениях! Если вы верите в неподкупность и правоту сталинского правосудия, почему вы не верите в то, что те же самые прокуроры и судьи не могли верно изобличить Берия?». Хотя, конечно, все эти обвинения в шпионаже невыносимо глупы и бездоказательны, как в случае с Берия, так и в случае с революционерами «первой волны»).

И теперь сравните большевиков, делавших революцию, с которыми почему-то в самые трудные годы мог сотрудничать Ленин, с аппаратчиками времен распада СССР, которые революции не делали, по тюрьмам не сидели и для того, чтобы продвинуться по партийной лестнице, лицемерили, и подличали, и не смели иметь свое мнение.

Можно понять тех людей (в основном, молодых), которые верят в такого рода спекулятивные «исторические аналогии» по НЕЗНАНИЮ, из-за того, что они просто пока еще не ознакомились с материалами той эпохи, не охватили обширный пласт воспоминаний современников, но на пути к этому пытаются найти не то, что им ХОЧЕТСЯ видеть, а то, что является объективной истиной.

Но вера многих «патриотов» во все эти глупости, особенно если она подкреплена солидной порцией антисемитизма, сродни религиозной. Она фанатична, она не приемлет полутонов, она мыслит категориями «да – да», «нет – нет». Свои суждения они черпают из официальных учебников истории сталинского времени (Мухин, например). Они не способны ни к борьбе, ни к выдвижению или принятию каких-то новых действенных концепций и идей, ни к обновлению старого. И, если приходится вступать с ними в полемику, то только для того, чтобы «отделять зерна от плевел», отбивать от их реакционной и застывшей в своем консерватизме массы, здоровые силы.

В наши дни, когда человек приходит к выводу, что он хочет что-то изменить в окружающем мире, что так дальше жить нельзя, он, интересуясь оппозицией, неизбежно попадает в объятия «патриотических сил», с их неизбежной продажностью, реакционностью, консерватизмом, национализмом и прочими признаками разложения. Капитализм для них – абсолютное зло, никаких прогрессивных черт они в нем не видят, все хорошее – в прошлом (у каждого по-разному: или при Сталине, или при Романовых, или до Петра Первого и т.д. вплоть до Владимира Красно Солнышко).

Но… в этом самом капитализме, при «кровавом режиме» их руководители часто устраиваются вполне себе неплохо, издают книжки, тусуются, гремят на ЛЕГАЛЬНЫХ митингах, рассказывают о своих геройствах (часто выдуманных) в 93-ем и т.д. Сегодняшняя актуальная задача – вырывать из этой гнилой атмосферы тех, кто способен мыслить, а не тоскливо икать о прошедших временах, мечтая о «массовых расстрелах», «ежовых рукавицах» и Великом Вожде.

Прошу простить за столь обширное отступление, вернемся к нашему, порядком заскучавшему автору, который за это время успел попасть в еще одно противоречие. Ранее автор пишет о гибели СССР:

Эта революция была совершена без насилия и даже без явного столкновения крупных социальных сил.

А здесь:

Вторая особенность в том, что программа манипуляции была проведена как тотальная война против населения, с такой мощностью и безжалостностью, какой не приходится видеть в других странах. Расстрел людей у здания телевидения - символ этой психологической войны.

Ну и чему верить? Было насилие или все-таки нет? Кстати, на счет беспрецедентной «мощности и безжалостности»: может быть, стоит пошире посмотреть на окружающий мир и его историю? Вспомнить середину 60-ых в Парагвае и массовые пытки, примененные к гражданскому населению, Пиночета, милашку Сомоса, «крепости» нефтяных компаний Royal Dutch Shell и Chevron Texaco в Нигерии, нагло выкачивающие нефть из страны, когда вокруг прозябает совершенно нищее население. Примеров можно привести массу, не надо изображать только население СССР в роли какой-то беспрецедентной жертвы. В «мирном», «спокойном» 1987-ом, объявленном ООН «годом мира», австрийские исследователи насчитали 37 войн! (Frankfurter Rundschau).

Страшнейшее угнетение капиталом труда осуществляется ВО ВСЕМ мире, и в большинстве стран в намного более жестоких условиях, чем в России. И надо думать не над спасением отдельно взятой страны, а об интересах ВСЕХ угнетенных, во ВСЕМ мире. Только при развертывании борьбы на ВСЕЙ мировой арене, возможно нанести капитализму решающий удар.

Отчего «сдвинулись» советские рабочие и должны ли меняться законы?

Этот параграф «Опытный факт: сдвиг в настроении рабочих» интересен в первую очередь некоторыми данными статистических опросов, которые были проведены в период, предшествовавший распаду СССР. Впрочем, автор как всегда жутко удивляется, как рабочие могли поддаться на такой очевидный обман, забывая о том, что им НАВЯЗАЛИ свои интересы правящие классы, и о том, что рабочий еще не становится сознательным от самого факта принадлежности к классу пролетариата. Осознанное понимание рабочим своего положения в системе общественного производства приходит с агитацией и пропагандой, которую несет ему революционная интеллигенция. Сам по себе рабочий класс четко не осознает свои классовые интересы, и нечего удивляться тому, что в период развала СССР он в массе своей оказался беспомощен и не оказал никакого сопротивления. Думаю, будет уместно привести довольно обширную цитату из Ленина:

Мы сказали, что социал-демократического сознания у рабочих не могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, т. е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т. п. Учение же социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией. Основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс, принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, возникло как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции. К тому времени, о котором у нас идет речь, т. е. к половине 90-х годов, это учение не только было уже вполне сложившейся программой группы "Освобождение труда", но и завоевало на свою сторону большинство революционной молодежи в России. (В.И. Ленин, «Что делать?», Избранные сочинения, М., 1984, т. 3, стр. 36)

Была ли на момент слома СССР группа организованной революционной интеллигенции, вооруженной передовой теоретической базой, способная возглавить рабочее движение? Нет, не было и не могло возникнуть в условиях советской системы. Точно также не могли советские рабочие, не прошедшие через механизм капиталистической эксплуатации, помешать реставрации капитализма.

Далее автор обращает внимание читателя на «манипуляции» с законами:

Свидетельством того, что существовала не только программа со строгой последовательностью шагов, но и целая система мер по прикрытию и маскировке важных действий, служат потрясающие случаи полной утраты гражданами чувства социальной опасности. В 1988-1991 гг. целые классы и группы нашего общества и представляющие их организации вдруг потеряли способность замечать действия политиков, которые вели к важнейшим долговременным изменениям в положении этих классов и групп. И дело не только в том, что были блокированы «сигнальные системы», которые могли бы привлечь внимание людей, предупредить об опасности, потребовать диалога и т.д. Представители трудящихся, которых вряд ли можно заподозрить в предательстве и которые имели доступ к информации и даже были обязаны ее изучать (например, депутаты), читали тексты - и почему-то не понимали их смысла. Их сознание было отвлечено, как отвлекают ребенка погремушкой.

Опять неправильно. Не ВДРУГ потеряли, а не имели. Демократия советского образца была фикцией, граждане не имели реальной политической власти, общественная инициатива была подавлена, власть сосредоточена в руках верхушки партии (в буржуазных демократиях политической власти у народа больше, но она ограничена господствующей позицией буржуазии). Максимум, в чем могла при СССР проявляться воля граждан – это ПАССИВНАЯ поддержка или пассивное сопротивление (но опять же неорганизованное). Когда же понадобились активные действия по спасению и модернизации системы, которая реально предоставляла большие социальные гарантии, чем капиталистическая, массы оказались на это абсолютно неспособны. Ведь существует боевая КПСС, со славными революционными традициями, которая должна возглавить народ и не допустить реставрации капитализма!

Участвовал ли на деле советский народ в создании и оценке тех или иных законов? Обладал ли он каким-то опытом в этой части? Нет. Он был отстранен от этого процесса. Так что же вы хотите, чтобы он взял да и разобрался во всем?

Сергей Георгиевич сообщает очень интересные сведения о том, как осуществлялась ликвидация советской власти, как ограничивались права рабочих, но его привычка списывать все на силу «манипуляции» и удивления по поводу «доверчивости» рабочих - совершенно лишни. Нужно в своем анализе ВСКРЫВАТЬ причины этой доверчивости, а не останавливаться в удивлении перед «необъяснимым».

А вот такая авторская трактовка абсолютно неуместна:

Традиционное право малоподвижно и находится под постоянным контролем общей («тоталитарной») этики. Законы в такой системе права коротки и просты, они долгое время не меняются - они «незыблемы». И у людей возникает уверенность, что никакой крючкотвор не может незаметно внести в закон неблагоприятных изменений. А если кто-то и посмеет это сделать, некая высшая сила, хранительница общей совести, обязательно поправит дело.

Оно находится не под контролем мифической «тоталитарной этики», а под контролем правящего класса (в свою очередь руководимого монархом или «генсеком») и отражает, в основном, его интересы. Плюс: нет никакой гарантии, что самые замечательные законы «традиционного общества» будут соблюдаться, потому что механизмов общественного контроля нет (даже таких несовершенных, как буржуазная представительская демократия.)

И уверенность в том, что законы «незыблемы», возникает оттого, что народ просто не допущен к участию в законотворчестве. Как можно таким образом трактовать косную, застывшую в своем развитии реакционную систему?

Неизменность законов – не есть панацея от всех бед. Меняется жизнь, меняются условия и экономические, и культурные, меняются технологии. Так что же, законодательство разве не должно отражать этих изменений? Оно должно быть застывшей навечно массой? Если, например, появляется возможность дачи взятки государственному чиновнику при помощи новых технических средств, таких, как Интернет, законодательство должно оставлять эти лазейки, главное – не меняться?

Литургическое значение крестьянства

И опять начинаются противоречия. Одна из глав называется «Объективные предпосылки для успешной манипуляции сознанием советского человека». А что недавно писал автор? Правильно:

Для анализа нашего массового сознания не годится методология упрощенного истмата с его понятиями «объективных предпосылок» и «социальных интересов».

То объективные предпосылки годятся, то не годятся. То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет. Ну, это, впрочем, мелочи. Рассмотрим те «объективные предпосылки», которые предлагает нам автор. Сергей Георгиевич пишет:

Откуда вырос советский проект, и какие потребности он считал фундаментальными? Он вырос прежде всего из мироощущения крестьянской России. Отсюда исходили представления о том, что необходимо человеку, что желательно, а что - лишнее, суета сует. В ходе революции и разрухи этот проект стал суровым и зауженным. Носители «ненужных» потребностей были перебиты, уехали за рубеж или перевоспитались самой реальностью. На какое-то время в обществе возникло «единство в потребностях».

Вот видите, как все просто. Видимо «кубинский проект» возник из мироощущения крестьянской Кубы, «китайский» - из мироощущения «крестьянского Китая» и т.д. Марксизм – это так, сбоку припека, досадное «евроцентристское» учение, каковое вообще ни при чем.

Сергей Георгиевич даже не вспоминает о гражданской войне в деревне, о сопротивлении крестьянства продразверстке, о последующем сопротивлении крестьянства коллективизации и т.д. О том, что само крестьянство было дифференцированно и делилось на зажиточных, средних, бедных и вообще безземельных, причем последние две категории составляли немногим менее половины от общей массы крестьян. ( В. И. Ленин «Развитие капитализма в России» ).

Почему-то Сергей Георгиевич совсем не учитывает того, что крестьянское население тех областей России, в которых преобладало зажиточное население, в основном, воевало на стороне «белых». Оказывается, это объяснялось не экономическими причинами (зачем богатому крестьянину земля для всех, ему нужны батраки для обработки собственных угодий), а тем, что они были «носителями ненужных ценностей».

Что нужно крестьянину по Кара-Мурзе? Не так уж много:

Чем же отличается крестьянская жизнь от «городской»? Тем, что она религиозна. А значит, земные потребности просты и естественны, зато они дополнены интенсивным «потреблением» духовных образов. Речь идет не столько о церкви, сколько о космическом чувстве, способности видеть высший смысл во всех проявлениях Природы и человеческих отношений. Пахота, сев, уборка урожая, строительство дома и принятие пищи, рождение и смерть - все имеет у крестьянина литургическое значение. Его жизнь полна этим смыслом. Его потребности велики, но они удовлетворяются внешне малыми средствами.

Вот так вот все просто. Сергей Георгиевич наступает на те же грабли, что и «народники», с которыми полемизировали социал-демократы в конце 19-го - начале 20-го веков. Вместо конкретных научных понятий, вводится метафизический бред, который нельзя проверить. Какое к черту «интенсивное потребление духовных образов»? Какое «космическое чувство»? Подменять реальные категории идеалистической чепухой – не самый лучший способ строительства «альтернативных теорий».

В наличии у нас имеется деревня, неграмотная, забитая, обездоленная. Имеется крестьянство, не однородная «духовная масса», а дифференцированное, разделенное на крупных, средних, мелких собственников и сельскохозяйственный пролетариат. Также есть огромные помещичьи угодья, обрабатывающиеся безземельными и малоземельными крестьянами. Видите ли, помещиков перебили, потому что они были «носителями ненужных потребностей». Да потому, что они владели большей частью земли, получали с нее доход и не хотели ее отдавать, вот в чем причина! При чем тут «литургическое значение» и пр.?

Почему в авангарде революции шли рабочие, а не крестьяне? Почему социалистические революции совершались марксистами, а не народниками? Знает ли автор, что ни Англия, ни Франция не решились на масштабную интервенцию против молодого и обескровленного войной и разрухой Советского государства во многом благодаря громадному росту МЕЖДУНАРОДНОГО рабочего движения. Из-за боязни вызвать стачки, волнения, восстания в своих собственных странах. Давление зарубежного рабочего движения способствовало международному признанию Советской Республики, давало молодому государству рычаги воздействия на руководство капиталистических стран.

Когда Германия продолжала угрожать Советской России, даже после подписания Брестского мира, и фактически не было реальной возможности для того, чтобы ей противостоять, что спасло положение? «Способности видеть высший смысл во всех проявлениях Природы»? Нет! Германская революция, совершенная немецкими рабочими и крестьянами! Почему Франция увела свои экспедиционные силы из Одессы? Потому что рядовые французские солдаты не хотели воевать с большевиками.

При рассмотрении истории социалистических революций ни в коем случае нельзя не учитывать влияния международных сил. Сведение всего к какому-то крестьянскому сознанию, крестьянскому «проекту» - это попытка выдать желаемое за действительное.

С другой стороны, никак нельзя игнорировать тот факт, что «социалистические» революции, в основном, происходили (и побеждали) не в промышленно развитых странах («передовых капиталистических»), а в странах аграрных, с еще не отжившими феодальными порядками. К анализу причин этого мы еще вернемся в других работах.

Пока же посмотрим, что предлагает нам автор:

Жизнь в большом городе лишает человека множества естественных средств удовлетворения его потребностей. И в то же время создает постоянный стресс из-за того, что городская организация пространства и времени противоречит его природным ритмам. Думаю, стратегической ошибкой была принятая в период индустриализации ориентация на промышленное развитие в крупных городах (мегаполисах). Опора советского строя - село и малые города, их и надо было укреплять и развивать. Видимо, на это не хватало средств, да и расщеплено было сознание наших марксистов, увлеченных идеей прогресса.

Вот как. Ближе к природе! Назад в пещеры! А прием антибиотиков, между прочим, противоречит природе человека, это искусственно, надо положиться на «естественные силы» организма. Пусть миллионами вымирают слабейшие, какие проблемы, главное – естественность, «природность». Кстати, и проблемы с болями в позвоночнике у человека вызваны, в основном, его «неестественным» положением при ходьбе. Надо, значит, вставать на четвереньки, ведь у животных таких проблем нет.

Автору не нравится «отрыв от корней», который происходит у жителя крупного города. Но он опять рассматривает явление только с одной стороны, забывая о прогрессивном значении крупных городов и о том, что возникновение мегаполисов обусловлено далеко не волевым решением сверху, а является закономерным, объективным процессом. Рассмотрим это подробнее на примере возникновения большого города практически «с нуля» (мы будем рассматривать возникновение промышленного центра, торговые и политические центры проходят сходные этапы развития). Кстати, о возникновении промышленных центров можно прочитать в работе Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии».

Здесь будет город-сад!

Вначале происходит концентрация связанных между собой производственных мощностей. Например, недалеко от месторождений богатых природных ресурсов возникают структуры добывающей промышленности. Часто экономически ВЫГОДНЕЕ расположить здесь же обрабатывающие предприятия. Итак, мы уже имеем, как минимум, 2 комплекса крупных предприятий, в каждом из которых задействованы тысячи рабочих (это не считая множества мелких, вроде ремонтных и т.д., не считая того, что часто выгоднее построить рядом еще станкостроительный завод и пр.). Рабочим и специалистам необходимо где-то жить, и, следовательно, создаются жилые комплексы, в строительстве и обслуживании которых задействованы много людей. Появляется потребность в городских службах, предприятиях пищевой и легкой промышленности, развивается сектор услуг, также впитывающий в себя тысячи рабочих рук. Удовлетворяется возникшая потребность в культурном досуге, возникают многочисленные образовательные учреждения.

Естественно, что масса сельского населения, привлеченная более комфортными условиями жизни, большими возможностями, более высокооплачиваемым и «чистым» трудом, хлынет в города (и главное – потребность растущего города в рабочих руках). Это совершенно нормальное и прогрессивное явление, приобщающее массы крестьянского населения к науке, культуре, ПЕРЕРАБАТЫВАЮЩЕЕ крестьян в рабочих, служащих, ученых и т.д. При современных способах обработки земель, при современной сельскохозяйственной технике для «прокорма» страны не требуется такое обширное крестьянство, как раньше. Зато обществу для развития культурных, промышленных сил требуются квалифицированные рабочие, ученые, служащие и т.д.

Процесс этот протекал приблизительно сходно, как в капиталистических, так и в «социалистических» странах, и был обусловлен одним и тем же принципом «необходимости». Отрицать его прогрессивность и говорить, что произошел «поворот не туда», так же бессмысленно, как сожалеть об античном расцвете культуры, призывая при этом, для его «повторения», восстановить рабство.

Как Кара-Мурза видел осуществление «развития малых городов и сел» - совсем непонятно. Хватать что ли за шкирку и засовывать человека в село под дулом пистолета или отнимать у колхозников паспорта? То, что предлагает Сергей Георгиевич, глубоко утопично и экономически просто бессмысленно.

Поясню на одном ярком примере. Возьмем университеты. Возможно ли в каждом селе или малом городе разместить несколько высших образовательных учреждений разных профилей, обеспечить их необходимыми человеческими и материальными ресурсами? Нет, это абсолютно исключено. Значит, мы приходим опять к ситуации, когда такой комплекс учреждений будет существовать в каком-то крупном городском центре. А это значит, что молодежь из «малых городов и сел» неизбежно будет пополнять студенческое население «мегаполисов», и многие после конца обучения останутся в нем работать и жить. В советское время эта проблема с грехом пополам решалась распределением. В капиталистических странах так же половинчато решается теми более привлекательными компенсациями и перспективами карьерного роста, которые часто предлагают столичным выпускникам периферийные предприятия, озабоченные нехваткой специалистов.

А медицинское обслуживание? Возможно ли создать в каждом малом городе или селе современный кардиоцентр и т.д.?

Огромное значение имеет развитая инфраструктура мегаполиса, более высокий культурный уровень, меньший произвол местных властей, большие возможности «найти себя» и т.д. Рост столиц во многом обусловлен появлением большого количества хозяйственных, политических структур, соответствующих СМИ, при капитализме - ростом финансовых институтов, громадным расширением сферы услуг, которая удовлетворяет возросшие запросы населения и т.д.

Кстати, во многом прогрессивное значение крупного города состоит в том, что он размывает и уничтожает остатки родовых отношений, характерных для крестьянства, и таким образом он нивелирует НАЦИОНАЛЬНЫЕ различия. Вместо специфической национальной культуры возникает ОБЩЕГОРОДСКАЯ культура (хотя бы в области быта, а часто и языка), вызванная ОБЩИМИ условиями жизни. Люди в разных концах земного шара, попадая в мегаполис, подвергаются воздействию одних и тех же особенностей человеческого общежития, и таким образом стираются те грани, которые РАЗДЕЛЯЮТ людей, мешают ПОНИМАНИЮ, ОБЪЕДИНЕНИЮ. Сегодня, при капитализме, можно видеть в этом нечто ужасное, демоническое, «противоестественное». Точно так же когда-то народники видели нечто ужасное в концентрации производства и необходимой для этого концентрации пролетариата.

Но концентрация рабочих при социалистической системе, при всем ее несовершенстве, сыграла совсем другую роль. Представьте себе отражение фашистской угрозы без концентрации производственных мощностей. Что, врага бы остановили «литургические крестьяне», расселенные по малым городам? Да и вообще, невозможно было бы достичь нынешнего мирового роста промышленности БЕЗ концентрации производства.

Мегаполис расширяет во много раз человеческие контакты, позволяет человеку обмениваться мыслями с другими людьми в темпах, в сотни раз превосходящих «деревенские». Разрываются родовые связи, и человек уже не видит своей опоры только в РОДСТВЕННИКАХ, а видит в единомышленниках, что является громадным шагом вперед.

Конечно, процесс это затяжной, все происходит не так быстро, как кажется. Так, например, небольшие национальные конгломераты в большом городе чужой страны (как и крестьянско-родовые образования в мегаполисе родной страны) имеют свойство создавать свои микрообщины, но и они с течением времени, со сменой поколений размываются под напором городской культуры. Это глубоко прогрессивное явление, уничтожающее такие отвратительные пережитки первобытно-общинного строя, как «землячество», помощь в трудоустройстве родственникам (невзирая на их реальные способности), пережитки некоторых реакционных национальных традиций (принуждение к браку, кровная месть и т.д.). Стеная о «разрушении национальной культуры», не стоит забывать о всем разнообразии некоторых негативных черт различных национальных культур (которые проявляются, в основном, на бытовом уровне).

Действительно важные достижения национальных культур фиксируются в городах в виде книг, аудио и видео записей, музеев и т.д. Унифицируются «бытовые национальные черты» и то, в основном, те, которые не укладываются в контекст «общегородской культуры», то есть мешают вживаться в общий уклад, являются консервативными, устаревшими. Конечно же, это достаточно примитивная схема, не учитывающая ни классовую дифференциацию городской среды, ни многие другие факторы, но, надеюсь, к подробному ее разбору мы вернемся позже.

Во всяком случае, очевидно, что спихивать все на ошибки «марксистов с расщепленным сознанием» и мечтать в разрезе «если б я был король», как минимум, несерьезно.

Если же говорить о будущей судьбе мегаполисов, возможно, то усовершенствование средств коммуникаций, которое мы наблюдаем сегодня (онлайн-обучение, удаленная работа через Интернет и т.д.), усовершенствование и удешевление средств транспорта, увеличение роли «нефизического» труда в развитии производительных сил общества будет вести к милому сердцу автора РАЗУКРУПНЕНИЮ больших городов. И это опять-таки будет происходить не по «велению сверху», а из-за изменения ОБЪЕКТИВНЫХ предпосылок.

Как правильно потреблять образы?

Далее автор выдвигает теорию «потребления образов» (хотя, если честно, лучше обозначить это как «товарное разнообразие», но «хозяин – барин»). Интересно, каким путем он это делает:

Суть рекламы - вовсе не в информации о реальных товарах, которые человек должен купить. Главное - создание изобилия образов, они и есть «бутерброды». Только кажется, что это - отражение изобилия вещей и возможностей. Реклама - иллюзия, часть той вымышленной («виртуальной») реальности, в которой живет человек Запада.

Некоторые мысли автора о «потреблении образов» можно назвать удачными. Но он почему-то никак не связывает этот «голод на образы» с экономической системой. Видимо, его сдерживает то заявление, которое он сделал ранее:

Обычные объяснения краха СССР экономическими причинами несостоятельны - это попытка найти простое и привычное толкование необъяснимому.

А «голод на образы», который он выдвигает в качестве объяснения, растет не из особенностей экономической системы? Вот он сам пишет, что на Западе этот голод удовлетворялся за счет рекламы. Но хотелось бы напомнить автору, что «суть рекламы» - это не «создание образов», которое является только «методом», служащим для того, чтобы РЕАЛИЗОВАТЬ продукт, для того, чтобы СОЗДАТЬ на него спрос. У Кара-Мурзы получается следующее: «западный человек» почувствовал «голод образов» и его удовлетворила добрая, отдельно от всего стоящая, реклама. Причина и следствие витают в области вторичных, внешних явлений, тогда как ГЛАВНАЯ причина возникновения массовой рекламы – ЧИСТО экономическая.

В советской системе рекламы (и бешеного разнообразия товаров) быть не могло из-за особенностей экономической плановой системы, из-за отсутствия частной собственности на средства производства, фактически из-за отсутствия конкуренции, а не из-за недомыслия «марксистов с расщепленным сознанием».

То, что предлагает автор, вообще утопизм и идеализм чистой воды. Нужно было, оказывается, сознательно удовлетворять «голод на образы» в рамках советской системы. В капиталистическом мире это «удовлетворение» достигается путем экономической целесообразности: реклама способствует продажам продукта и приносит прибыль правящему классу. Разнообразие товаров достигается за счет конкуренции.

Каким искусственным путем можно было бы удовлетворить такой «голод» при советской плановой экономике? Ведь пытались, работали дизайнеры, которые при предприятиях той же легкой промышленности придумывали одежду и т.д. Но сколько ни ставь у них за спинами «церберов», ничего не получится: какой бы ты отвратительный дизайн не придумал, это в отсутствии выбора ВСЕ РАВНО КУПЯТ (а значит, нет стимула делать лучше).

Если у потребителя нет выбора, если существует государственная монополия, то качество товара (хотя бы в плане его разнообразия) ВСЕ РАВНО будет хуже по сравнению с «западным». Из этого положения есть несколько выходов: или разрешить частную собственность на некоторые предприятия легкой и пищевой промышленности, или, в виде альтернативы, ввести хозрасчет, как это и сделали при Хрущеве. Но, как показала практика, при тогдашней политической структуре общества и в условиях плановой экономики такая «гибридная система» оказалась не очень-то жизнеспособна (а наблюдать «гибрид» административно-командной системы и частной собственности на средства производства мы можем в наши дни на примере Вьетнама, Китая).

Есть и чисто теоретическая возможность осуществить общественный контроль за качеством продукции, за ее разнообразием и т.д., дав в руки народу РЕАЛЬНЫЕ (в частности интерактивные) средства влияния на плановую экономику (но не посредством неуклюжей буржуазной представительской демократии). Другое дело, что в советское время не было ни политических, ни технологических возможностей для этого.

Вот Кара-Мурза вполне справедливо пишет (хоть и поверхностно):

Беда советского строя была не в том, что проблему плохо решали - ее игнорировали, а страдающих людей считали симулянтами и подвергали презрению. Так возникла и двойная мораль (сама-то номенклатура образы потребляла), и озлобление.

Почему все это ему не вспомнилось ранее, когда он объяснял «голод на образы» (правда, тогда он говорил об «увеличении наслаждения») «ловкой манипуляцией» и потерей «здравого смысла»? Неужели нельзя рассматривать явление в комплексе, зачем разбивать свой анализ на отдельные главы, параграфы и постоянно самому себе противоречить?

Вообще, большой ошибкой автора является его сугубо механистический подход к СССР, который отражается даже в термине «советский проект». Автор рассматривает СССР как какое-то здание, созданное по архитектурному «проекту». Он не подходит к рассмотрению вопроса диалектически, не видит явлений в их развитии, в переходе противоположностей друг в друга, не видит связи многих важнейших, фундаментальных событий между собой, их взаимной обусловленности.

У него получается: «советский проект» строили большевики (да еще и с крестьянским мышлением!). Как будто собралась команда: архитектор, прораб, строители - распределили обязанности и «построили». На деле, конечно, все совсем не так просто. Была борьба идей, борьба мнений, борьба личностей и личных интересов, КЛАССОВАЯ борьба. Русское коммунистическое движение, вообще, бессмысленно рассматривать отдельно, вне связи с западным. Как и бессмысленно рассматривать только коммунистическое движение как исключительно марксистское, вне связи с утопистами, анархистами, народниками и т.д. Так называемый «советский проект» строился то так, то эдак, совершались резкие повороты и маневры, и невозможно было заранее, без опыта такого рода преобразований, с точностью предсказать, что из всего этого получится.

Такой замечательный мыслитель и революционер, как Ленин, вынужден был в своей книге «Государство и революция» грубыми мазками набрасывать совершенно утопическую картину будущего устройства (это мы сейчас можем легко понять, а тогда не было достаточно данных для этого), которая не имела под собой реальной почвы для ее осуществления. Не стоит забывать о той катастрофической нехватке опыта социальных революций, которую испытывали большевики: в качестве примера имелась вековой давности Великая Французская, разгромленная Парижская Коммуна, революция 1905-го, плюс далекие китайские тайпины.

«Советский проект» постоянно изменялся, тот же «сталинский период» не является чем-то единым и неизменным, его можно разделить на множество «подпериодов». Не оставалась абсолютно неизменной советская экономика, цензурные правила, законодательство, структура власти, полномочия тех или иных ее органов. И в своих рассуждениях мы должны все это учитывать. Восприятие автором «советского проекта», как чего-то завершенного и цельного, продуманного и предусмотренного, приводит его к вот таким вот утопическим предложениям по «косметическому ремонту» (наладить «производство образов» и т.д.), в то время как проблемы лежали в куда более глубоких сферах. Отбросив от себя, как «ненужные и устаревшие», инструменты классового и экономического анализа, автор сам себя обрек на поверхностные суждения.

Проблема-то во многом заключалась в невозможности сделать вот так вот и так вот по объективным причинам, потому что система не предусматривала инициативы СНИЗУ, не обеспечивала демократических механизмов для развития (вернее, обеспечивала их в совершенно недостаточной степени). Сегодня любой «продвинутый» капиталистический управленец понимает, как важно для развития производства наладить «обратную связь», как важно не закрывать глаза на проблемы, а получать о них самую свежую информацию. Но эта-то «обратная связь» в советское время практически не функционировала.

Автор пишет, что не удовлетворялась страсть молодежи «к риску». Да нет, не просто к риску (бессмысленный риск – негативное явление). Молодежи некуда было приложить свою страсть к ИЗМЕНЕНИЮ мира в лучшую сторону (во имя чего она готова рисковать). Правящая бюрократия СССР в основном отказалась от активного переустройства мира, отказалась от всемирной борьбы против капитала, что опять–таки естественно обуславливается тем местом, которое она занимала в системе распределения. Конечно, СССР поддерживал в какой-то мере мировые социалистические движения, но, с другой стороны, он поддерживал, в основном, их самую консервативную, реакционную часть (чего стоит история отношения к Че Геваре партийной советской бюрократии).

Реальная борьба перешла в рамки мирного сосуществования двух систем. Никакие новые идеи, никакие новые технологии наступления на капитал не предпринимались. Правящий класс бюрократии, в основном, СБЛИЗИЛСЯ по своим объективным интересам с классом буржуазии, о какой борьбе может идти речь?

Но, даже в таком уродливом виде, СССР, государство с ликвидированной частной собственностью на средства производства, долгое время продолжало выполнять прогрессивную функцию всемирного защитника интересов трудящихся, оказывая помощь бедным странам, вступая в военные конфликты на стороне стран, атакованных империализмом. СССР нес во многие отсталые угнетенные страны технический и культурный прогресс (к сожалению, часто непродуманно и грубо, как, например, в Афганистане).

Сергей Георгиевич ошибочно видит оппозиционность молодежи в том, что ей надобен был «риск», а его можно было получить только в столкновении с государством. Не совсем так. Не стоит забывать о желании лучшей части молодежи УЛУЧШАТЬ мир, в их умении видеть социальную несправедливость, в их неприятии лжи и лицемерия.

А большая часть советской молодежи, с вырождением комсомола, с невозможностью активно заявить о себе, с невозможностью полноценного участия в общественной жизни, конечно, встала в неформальную оппозицию к государству. В отсутствии новой прогрессивной идеологии (обновленного марксизма), в отсутствии почвы для ее возникновения и распространения, вся энергия молодежи ушла в недовольство «материальным содержанием» социализма, в отсутствие «потребления».

С некоторыми выводами автора можно согласиться, например:

Парадоксально, но скоро мы будем наблюдать духовный рост и вспышку творческой активности молодежи, направленную на восстановление социализма, то есть, порожденную опять-таки крушением советского режима.

Только не на «восстановление социализма» в том виде, в каком он был в СССР (большевики, кстати, хотя и использовали опыт якобинцев, не ставили целью «восстановления» якобинской Республики), а на переход к новому общественному строю. И ничего «парадоксального в этом нет. Свобода слова, свобода идей и мнений дает питательную среду для «духовного роста» и «вспышки творческой активности». Точно также как обновить и распространить марксизм, это орудие борьбы против угнетения, можно только непосредственно наблюдая это угнетение, а не прячась от мировых бед в «отрытом окопчике» «уменьшения страданий».

Еще раз о сословиях

В параграфе «Возрождение сословности в позднем советском обществе» «авторский маятник» в очередной раз откачивается в другую сторону:

Углублению культурного кризиса в России способствовал тот факт, что в ходе перестройки и реформы были опорочены важнейшие принципы общественного устройства - демократия, гражданство, свободное волеизъявление.

Да какие же это «важнейшие принципы»? Сам же автор до этого писал, что это все суть «слова-паразиты» «проводники манипуляций» и т.д. Что это основа западного «атомизированного общества». И потом, почему «опорочены»? Сам же автор пишет:

И масса рабочих - не против этого строя! Новосибирск - город с полутора миллионами самых квалифицированных рабочих и инженеров - дважды проголосовал за Ельцина.

А еще кое-где он упоминает о том, что фальсификации со стороны власти незначительны и большого значения не имеют. Значит, работают демократические механизмы? В чем проблема-то? Проблема с буржуазной представительской демократией (и не только с российской) на деле гораздо глубже, но автор не касается ее основ, не анализирует ее достоинства и недостатки, не говорит о степени ее соответствия развитию производительных и культурных сил общества. Впрочем, мы тоже не будем этого делать: это слишком объемная и серьезная тема, чтобы упоминать о ней мельком. Вернемся к ней в других работах.

В этой главе автор поворачивает на 180 градусов против той позиции, которую он защищал ранее:

Суть ее в том, что России не нужна демократия, всякие там выборы и парламенты, а нужна «спасительная и созидательная диктатура». Русскому народу приписывается мечта о сословном обществе, живущем под рукой доброго царя (генсека, патриарха, президента и т.п.). Псевдосословные атрибуты стали важной частью политического спектакля.

Но ведь всю первую половину книги автор твердил о «традиционном обществе», «сословности», «честности диктатуры» и прочее! Почему внезапно он становится приверженцем лживой и лицемерной «западной демократии»? Или он просто в своем обычном стиле сначала необъективно набрасывается на «черное», противопоставляя ему «белое и пушистое», а потом скальпирует «белое», приводя в пример «черное и полезное»?

Впрочем, это не вызывает у нас прежнего удивления. Лучше посмотрим, как автор рассуждает о «советской сословности»:

Известно, что тот «культурный слой» (правильнее сказать, модернизированная часть общества), который был необходим для государственного строительства, восстановления и развития хозяйства после гражданской войны 1918-1921 гг., имел не классовую, а сословную природу. Чиновничество, офицерство, интеллигенция и даже торговцы в царской России были сословиями, сохранявшими свою довольно закрытую культуру. Именно их реставрации как замкнутых сословий (особенно бюрократии) чрезвычайно боялся Ленин в последние годы своей деятельности. Он искал, но не нашел противоядия против этого процесса, хотя верно угадывал его опасность для советского строя.

Во-первых, «известно», видимо, одному только Кара-Мурзе. Во-вторых, что такое «культурный слой», что за «модернизированная часть общества», «которая необходима для государственного строительства» и т.д. – решительно непонятно. Автор берет чисто ВНЕШНИЕ признаки сословий и переносит их, для удобства картины, туда, где никакими сословиями (как экономически-правовыми категориями) и не пахнет.

Как мы уже говорили ранее, существует ДВА основных признака СОСЛОВИЙ, определяющих их природу. Первый – ОСОБЫЕ правовые привилегии, закрепленные законодательно. Второй (и это очень важно) – наследование этих привилегий. Таким образом, сословная система оказывается плотнейшим образом привязана к ФЕОДАЛИЗМУ, РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОМУ СТРОЮ и различным их вариантам и гибридам. Капиталистическое производство действует с максимальной экономической эффективностью именно в условиях формального провозглашения РАВЕНСТВА в правах (и, соответственно, отмены наследований правовых привилегий). Это обусловлено его природой (для того, чтобы управление капиталом и производством в основном зависело от природных способностей человека, а не от того, в какой семье он родился) и является глубоко прогрессивным явлением.

По сложившейся традиции понятие СОСЛОВИЕ, как правило, употребляется по отношению к феодальному строю, НО НАРЯДУ с понятием КЛАСС. Почему? Дело в том, что если будем опираться ТОЛЬКО на сословные определения, наш анализ не будет полным. Всякое сословие неоднородно, те же дворяне могут занимать совершенно разное общественное положение, быть землевладельцами, по своему богатству не уступающими монарху, или же разорившимися нищими бродягами. Важно то, что в ПРАВОВОМ отношении дворянин отличается от того же разбогатевшего крестьянина. То, что доступно для него, недоступно для парвеню, выскочки. Недаром, молодая буржуазия придавала большое значение бракам с представителями менее богатых аристократических семей, покупке дворянских званий и т.д.

Яркий пример сословности, доведенной до крайности, – индийская кастовая система. В сословной системе, как правило, затруднен переход из одного сословия в другое, она чрезвычайно сильно сдерживает развитие общества. С наступлением эпохи расцвета капитализма, с эрой победивших буржуазных революций даже сегодня остаются дворяне, монархи и «особые права», но уже в виде гротеска, шутки, старой доброй традиции. Влияние этих прав на жизнь общества ничтожно.

Совсем не учитывать сословности в своем анализе (а тем более, царской России, с ее сильными пережитками феодализма) нельзя, но тем более нельзя отказываться от классового анализа и ставить их во взаимоисключающие положения. Это все равно, что считать, что если объект обладает такой характеристикой, как вес, то, значит, он не обладает температурой.

Автор должен был упомянуть о том, что он говорит о так называемой «профессиональной сословности», которая является намного более узким понятием, чем просто «сословность». Она, как правило, не имеет под собой соответствующего правового обеспечения. Строго говоря, она называется «сословностью» только из-за одного внешнего сходства – высокая вероятность наследования детьми профессии родителей, но это наследование не оформлено ЗАКОНОДАТЕЛЬНО. Оно обусловлено влиянием семьи, общественного положения и т.д. Естественно, «профессиональная сословность» часто сочетается с обычной, являясь одним из ее признаков. Так дворяне в царской России, в начале 19-го века, традиционно были военными. В принципе, законодательно они к этому уже не принуждались (закон «О вольности дворянства» опубликован в 1762 г.), но «общественное мнение» неодобрительно относилось к тому, что дворянский отпрыск выбирал «гражданскую» стезю. Но после отмены устаревшего закона общественные стереотипы, связанные с ним, понемногу разрушаются (плюс усиливаются объективные обстоятельства, приведшие к отмене закона), и, в конце концов, это перестало быть чем-то предосудительным.

Теперь выбор военной стези определялся не законодательно, не под давлением общественного мнения, а под влиянием семьи, семейных традиций и т.д. Сословность перешла в «профессиональную» сферу.

При определении типа сословности мы должны смотреть на правовое обеспечение (и на значение этих прав в общественной жизни), на наличие наследования. Это главные признаки. Ну и на остатки влияния общественных стереотипов и объективных препосылок, которые продолжают действовать даже после того, как какие-то права и обязанности, оформленные законодательно, отменяются.

Если мы говорим о современной «профессиональной сословности», то вполне естественно, что у сына рабочего больше шансов стать рабочим, нежели ученым (но не потому, что закон запрещает ему это, а потому что таково влияние среды, скудость материальных средств и т.д.). Что касается советского времени, то такой «профессиональной сословности» в нем было скорее МЕНЬШЕ, чем при капитализме, особенно в послесталинский период, когда у сельской молодежи появилось больше возможностей реализовать себя в городе.

Профессиональная сословность является, как правило, весьма узким понятием именно потому, что какие-то «особые права», связанные с ней, связаны именно с профессией. Сын милиционера не наследует должность отца, но благодаря его примеру, семейному воспитанию, «связям» и т.д. может также стать милиционером и получить право ношения оружия.

Но не благодаря своему «природному праву», как средневековый феодал, а за счет влияния среды. Точно также у сына буржуа больше возможностей пойти по стезе отца, но это совсем не обязательно. Впрочем, в наши дни мы можем наблюдать (в развитых странах) процесс постепенного отмирания профессиональной сословности, в частности, связанный с отмиранием традиционной семьи.

Так что Кара-Мурза не совсем прав, когда называет чиновников, офицеров, интеллигенцию царской России и т.д. – замкнутыми сословиями. Мы могли скорее наблюдать процесс постепенного РАЗРУШЕНИЯ старой сословной системы, медленного угасания остатков феодального строя под напором развивающегося капитализма. Революция ускорила в значительной степени этот процесс. Но в эпоху сталинской реакции, отката к ужесточению действительно произошло полуформальное (не отраженное в Конституции, но отраженное в спец. распоряжениях) ущемление в правах, например, крестьян. Если мы обратим внимание, например, на систему РАСПРЕДЕЛЕНИЯ продуктов, то мы увидим, что официальные нормы снабжения, делили граждан на разные категории (в основном по роду занятий, по месту в промышленном производстве). Впрочем, об этом более подробно писал Ниткин (http://antisgkm.by.ru/jump/jump3.htm).

Ленин боялся не «реставрации сословий», а буржуазного перерождения партии, засилья «аппаратчиков». Именно с этим связаны его попытки искусственным путем преодолеть наступавшую реакцию («Как нам обустроить РабКрин»). Опыт Великой Французской революции показывал, что возможна реакция, «бонапартистский» переворот, когда молодая Республика превращается в Империю. И многие черты этого Ленин наблюдал в последние годы жизни. Впрочем, и Ленин, и Троцкий, и многие другие большевики в свое время, вольно или невольно, способствовали централизации власти, боролись с «фракционностью», в которой их обвинял позднее Сталин (ясно, что не Ленина).

Но, по сравнению с Великой Французской, Октябрьская революция проходила в более благоприятных условиях и была основана на передовой для того времени теоретической базе. Именно с этим связано то, что она смогла удержать намного более высокую «планку».

Несмотря на перерождение партии, на концентрацию власти в руках партийной верхушки, было сохранено важнейшее ЭКОНОМИЧЕСКОЕ достижение революции: отмена частной собственности на средства производства. Во многом благодаря этому были достигнуты невиданные ранее успехи в области науки, социального обеспечения граждан, в развитии промышленности, сельского хозяйства, в распространении «социализма», пусть и в такой далекой от идеала форме, на множество стран.

Самодержавная анархия

Вернемся к дальнейшим выводам Сергея Георгиевича:

Необходимость форсировать восстановление страны вынудило большевиков пойти даже на искусственное «строительство сословий» (вплоть до метафоры военно-монашеского сословия рыцарства). Крестьянская анархическая утопия всеобщей коммуны под лозунгом «Вся власть Советам!», очевидно, была несовместима ни с какой государственностью. Отсутствие гражданского общества не позволяло построить государство и «снизу».

Вот забавно. А потом автор будет писать, что лозунг «Вся власть Советам!» являлся «самодержавным»:

Лозунг «Вся власть Советам!» есть идея самодержавия, пусть и воплощенного не в царе.

Так анархия или самодержавие? Или Кара-Мурза не видит никакой разницы между ними?

Какая «крестьянско-анархическая утопия»? Может быть, одно из основных положений марксизма, которое на тот исторический момент, к сожалению, оказалось неприменимо на практике?

Откроем книгу Ленина «Государство и революция»:

Ибо когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных "хранителей традиций капитализма", - тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие - люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой. (В. И. Ленин, Избранные сочинения, М., 1986, т. 7. стр. 336)

Или еще, оттуда же:

Эксплуататоры, естественное дело, не в состоянии подавить народа без сложнейшей машины для выполнения такой задачи, но народ подавить эксплуататоров может и при очень простой "машине", почти что без "машины", без особого аппарата, простой организацией вооруженных масс (вроде Советов рабочих и солдатских депутатов - заметим, забегая вперед). (В. И. Ленин, Избранные сочинения, М., 1986, т. 7. стр. 326)

Где здесь вы увидели «крестьянско-анархическую утопию»? Это идеал теоретического марксизма того времени, это выводы Маркса, основанные (а больше не на чем было, к сожалению) в основном на микроскопическом опыте Парижской Коммуны, которая не успела развиться и была раздавлена.

На практике УПРАВЛЯТЬ ВСЕ не смогли. На практике, в тех исторических условиях, в окружении враждебных капиталистических государств ни о каком ОТМИРАНИИ государства и речи быть не могло. Теоретические предсказания Маркса и Ленина были ошибочны не потому, что они чего-то НЕДОДУМАЛИ. А потому, что не было ПРАКТИЧЕСКОГО ОПЫТА, не было примера УСПЕШНОГО социалистического восстания и последующего развития СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО государства. А без такого опыта чрезвычайно трудно сделать правильные теоретические выводы. Тем более что современные Марксу и Ленину исторические условия НЕ позволяли осуществить НА ПРАКТИКЕ многие их совершенно ПРАВИЛЬНЫЕ теоретические выводы.

В чем-то Сергей Георгиевич прав. Советы – и в самом деле возникли по «инициативе масс». Но, в основном, не крестьян, а рабочих. Впрочем, в другой своей работе Кара-Мурза утверждает, что «общинные традиции» «принесли» на заводы крестьяне, которые сменили на заводах «коренных рабочих», ушедших на фронты Первой мировой войны.

Во-первых, надо напомнить автору о том, что первые Советы появились не в 1917-ом, а в 1905-ом. Во-вторых, на заводы пришли не «крестьяне-середняки», как утверждает автор, а безземельные или бедные крестьяне, «сельский пролетариат». В-третьих, говорить, что «общинные принципы» принесли на заводы крестьяне – значит выдавать желаемое за действительное. Это значит отрицать самоорганизацию рабочих, давно оторванных от «сельских корней». Английский тред-юнионизм вырос из «общины»? Современные нам рабочие движения, в том числе и российские стачки, забастовки (например шахтеров), выросли из «крестьянского мироощущения»? Почему основами Советов стали именно заводы, а не села? Ведь по идее, влияние «крестьян, пришедших на заводы», слабее, чем в деревне, а раньше всего и сильнее Советы должны были проявить себя на селе? Но ведь этого не произошло.

Автор трактует общину, как нечто эзотерическое, в чем-то иррациональное, не объясняя ее происхождения, в то время как крестьянская община строится, в первую очередь, на РОДОВЫХ отношениях между ее членами и является пережитком первобытно-общинного строя, который ослабляется при феодализме и практически полностью исчезает при развитии капитализма. И сама община, и ее уклад, и ее исчезновение обуславливаются, в первую очередь, ЭКОНОМИЧЕСКИМИ причинами (помните, что мы говорили о возникновении крупных городов?). Крестьяне, которые становятся рабочими, ТЕРЯЮТ общинные связи, а на деревне эти связи рвет развитие капитализма и неизбежная при этом дифференциация крестьян.

Тов. Ленин – основатель рыцарского ордена «Серпа и Молота»

Но… мы отвлеклись от автора, который утверждает, что «большевики воссоздали сословия». Думаю, читателю теперь не составит труда разобраться, почему это утверждение неверно. Как и совершенно дикая авторская трактовка «преодоления стихии Советов»:

Стихия Советов была приведена в дееспособную систему благодаря двум гениальным открытиям. Первое из них - «партия нового типа», которая представляла собой постоянно действующий поместный собор и рыцарский орден одновременно. Второе - «номенклатура», учрежденная в 1923 г., которая соединяла в масштабе страны кадры управления в единую подчиненную центральной власти систему. Это были сословия нового типа, но сословия. В героический период они заполнялись новыми, свежими кадрами, так что поддерживалась высокая социальная мобильность и замкнутость этих сословий не ощущалась. Но затем произошло то, что М.Вебер называет «институционализацией харизмы» - героические «рыцарские» сословия устоялись и обустроились. Таким мы и помним советское общество 80-х годов.

Какой «поместный собор»?! Какой «рыцарский орден»?! Этот абзац критиковать невозможно, потому что его первая половина является вольной авторской фантазией, ничем не подкрепленной. Причем фантазией вторичной. В декабре 1919 года на 7-ом Всероссийском съезде Советов Л. Троцкий говорил:

В лице наших комиссаров… мы получили новый коммунистический орден самураев, который – без кастовых привилегий – умеет умирать и учит других умирать за дело рабочего класса.

Но такие яркие ораторские отступления никогда не претендовали на то, чтобы войти в теоретический базис, объясняющий природу Советской власти. Это только красивая метафора, посвященная подвигам большевиков на полях Гражданской, а для анализа многолетней и устойчивой системы власти СССР необходимо копать много глубже, не увлекаясь поверхностным сходством.

О сословиях и об их основных признаках мы уже писали ранее. Пусть произошла «институционализация харизмы», хорошо. Но произошла она только потому, что «прошли героические времена»? Только потому, что исчезла высокая социальная мобильность? Нет, не совсем так. Сменяемость партийных кадров существовала и в 70-ых и в 80-ых годах: члены партии имеют свойство умирать и от естественных причин, не только во время войны. Но та роль, которую играла партия в системе общественного распределения, НЕИЗБЕЖНО привлекала в нее (а чем дальше, тем больше) карьеристов, стяжателей, хапуг и т.д.

Эта роль и жесткая недемократическая ее структура с ее обязательным лицемерием неизбежно ПРЕВРАЩАЛА часть ее членов в карьеристов, стяжателей и хапуг. Но не стоит это связывать исключительно с «концом героических времен» (как любят делать некоторые любители «сталинского периода»). Конечно, политрук, поднимающий солдат в атаку во время ВОВ – это не замполит 80-ых. Но надо учитывать, что на момент начала ВОВ прошло еще не так уж много времени с установления советской власти, что освободительная война вызвала громадный подъем энтузиазма, что в условиях опасности жесткое политическое руководство партии играло и ПОЛОЖИТЕЛЬНУЮ роль, что в условиях ограниченных ресурсов урвать при распределении что-нибудь существенное довольно сложно, что само это распределение лучше контролировалось.

Но также глупо полагать, что в «героический» период не существовало воров, хапуг, карьеристов, «тыловых вшей» и т.д. Хотя приток их был меньше, нежели в «негероическое время» из-за той ответственности и опасности, которую налагало членство в партии. Сходный период был во время Гражданской войны, в эпоху строжайшего «военного коммунизма».

Опасность проходит (и хорошо, что проходит!), и начинается мирное строительство, при котором уже неизбежно даёт сбой КЛАССОВАЯ система распределения, существовавшая в СССР. «Героическое время» искусственно не создашь, и задача будущей революции - реализовать новую систему, которая будет опираться на опыт прошлого, а не восстанавливать старое со всеми его недостатками и ошибками.

Дальнейшее «сословное объяснение» автором причин крушения СССР не выдерживает никакой критики. Можно только отметить, что он мимоходом записал в отдельное сословие «революционеров». Видимо, они тоже имели «особые права», которые передавались по наследству…

Наследуемый характер прав и привилегий развращает высшие сословия, происходит дегенерация элиты. Войны и потрясения замедляют этот процесс, взбадривают элиту, а в благополучное время вырождение ускоряется. Выродившееся «дворянство» вызывает у народа уже не просто вражду, а омерзение. «Дворянство» же платит народу ненавистью и склоняется к национальной измене. В начале века дворянство, составлявшее 1% населения, владело половиной пахотной земли, отнимало за аренду у крестьян половину урожая и прожирало эти деньги в Париже или проигрывало в Монако. Кончилось тем, что аристократы по уговору с Западом свергли царя, а офицеры-дворяне кинулись служить Западу в «белой армии» (полезно перечитать «Белую гвардию» М.Булгакова и вдуматься, кому служили нежнейшие Турбины).

Ну вот, сам автор пишет про НАСЛЕДУЕМЫЕ ПРАВА И ПРИВИЛЕГИИ. И при этом продолжает утверждать, что в СССР была возрождена сословность. Странно очень. Вроде человек знает, что 2+2=4. Знает что 4+2=6. Зато утверждает, что 6+2=18,5. Почему? Непонятно…

Сергей Георгиевич пишет, что офицеры-дворяне кинулись служить в белой армии. Ну, хорошо, кинулись, причина-то ясна, кому поместьев не жалко (явная защита классовых интересов, экономические причины). Почему тогда в другой своей работе о Гражданской войне в России Кара-Мурза утверждает, что офицерство разделилось между белыми и красными примерно поровну, и что выбор был «цивилизационный» (ни в коем случае не классовый или сословный!)?

Дальнейшие изыскания автора также запутаны и противоречивы. Автор пытается опровергнуть «вульгарных марксистов», пользуясь неверными, вторичными определениями сословий и классов. Обо всем этом мы уже говорили ранее. Отметим только несколько моментов: оказывается «разумная критика» душилась не при Сталине, а после него, оказывается народ может «не принять классового деления» (что-то вроде, человек протестует против того, что у него есть вес, «не принимает его»).

О будущем автор призывает рассуждать «спокойно и рассудительно». И тут же демонстрирует один из примеров этой рассудительности:

Сложность в том, что мы не знаем, как выйти из этого заколдованного круга: реформа провалилась, и наше общество не раскололось на классы.

Не раскололось! Олигарх и рабочий принадлежат к одному и тому же классу! Никакой противоположности интересов нет и быть не может, мы едины. И сословий нет, и классов нет, и ничего нет. Не общество – а тесто, отличный материал для фантазий «патриотов-державников».

Особенно радует тот факт, что в следующем параграфе, в сноске, автор сожалеет по тому поводу, что советские люди не имели (и до сих пор не имеют) классового сознания и не могут сплотиться для борьбы под классовыми лозунгами. Умиляет это просто до слез. Классов же, по мнению Кара-Мурзы, нынче в России нет, как нам бедным выработать классовое сознание?

Как выиграть в шахматы у вампира?

Честно говоря, ничего нового (кроме интересных воспоминаний автора) в параграфе «Контролируемое бедствие как условие успешной манипуляции» не содержится. Все то же самое. Опять перепутаны местами причина и следствие. Оказывается, меньшинство быстро обогатилось за счет других, чтобы парализовать их волю и осуществить манипуляцию. Видимо, из чистой злобы и желания угробить русский народ, а не из стремления к обогащению.

Вот и фашистов, которые пришли к власти на волне массовой бедности, автор приводит в пример. Видимо, они специально разорили немецкий народ, чтобы удобнее было им манипулировать. Версальский мир, контрибуции, Первая мировая, провал германских коммунистов – это все не при чем. Манипуляция и точка.

Как все-таки это безумно скучно и тоскливо: сидеть за шахматной доской и думать, что соперник – гений, приписывать ему просчет партии на 6 ходов вперед, тогда как там сидит кучка обычных серых бездарностей, третьеразрядников, все преимущество которых заключается в большом количестве фигур. И которые не играют против тебя (часто и не замечают тебя), а думают, как бы оградить побольше клеток трехметровым забором и сидеть пить в тени коньячок. Да при этом еще и враждуют с «союзниками» за фигуры и клетки.

Вырви эти фигуры из-под их влияния, и очарование исчезнет, вся сила рассыплется, как карточный домик. Впрочем, проблема еще и в верном ОПРЕДЕЛЕНИИ противника: если верить, что все проблемы от вампиров, то остается только выращивать чеснок в промышленных масштабах и не ходить ночью на улицу.

Метод «напролом» v.s. Istmat

В главе «Общественное сознание в СССР и его уязвимые стороны» Сергей Георгиевич ведет наступление на исторический материализм, впрочем, как всегда в своем, неповторимом стиле. Выдаются подобные удивительно циничные перлы (не с точки зрения содержания, оно-то верно), а с той точки зрения, что автора это ничуть не возмущает, а скорее наоборот:

Если Политбюро не находило другого выхода, кроме коллективизации, то ни на какой истмат Сталин не смотрел, а шел напролом - потом академик Ойзерман докажет, что именно это решение и вытекало из объективных законов общественного развития.

Это не манипуляция, это «здравый смысл», это всего лишь невинный обман. То есть, делаем одно, а народу говорим другое. А если какой-нибудь вшивый интеллигент-ученый возмутится, не захочет повторять чушь или, чего доброго, начнет спорить – то его на лесоповал. Милая, добрая, честная тоталитарность. А ведь в начале своего труда автор гордо говорил:

Поэтому предпочитаю предупредить, что книга написана с позиций неприятия манипуляции и общественным, и личным сознанием. Я уверен, что на этом пути, который, конечно же, обеспечивает удобства и комфорт, человека ждет беда.

И при этом делаются такие циничные заявления. Заметьте, что на протяжении всей книги Сергей Георгиевич НИ РАЗУ не говорил о тех «манипуляциях», которые осуществлялись властью в сталинское, царское время: это все «ложь во спасение», «ритуальная».

Впрочем, пусть в этом споре решает сам Сталин, ему виднее:

Может ли партия обманывать свой класс, в данном случае, рабочий класс? Нет, не может. Такую партию следовало бы четвертовать. ( Из доклада И. В. Сталина на расширенном пленуме ИККИ: «Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии», 7 декабря 1926 года)

Как в воду глядел. Вот и четвертовали. Но это все лирические отступления, идем дальше. Проблема заключается в том, что Кара-Мурза не знает ничего о дискуссии оппозиции («вульгарные марксисты», само собой) и сталинско-бухаринской группы («здравый смысл») по поводу коллективизации и индустриализации. Данная дискуссия разворачивалась аккурат в 1923-28 гг. А от незнания (или нежелания знать) автор выдает такие простые и гладкие объяснения.

Сергей Георгиевич шарахается от слов «троцкисты» и «внутрипартийная оппозиция», как волк от красных флажков. Туда – нельзя, а то сознание расщепится! Меньше знаешь – крепче спишь! А жаль. Изучи он побольше соответствующих материалов, возможно, его мнение по этому вопросу не было бы столь категоричным. Причем не надо читать «троцкистов», подлых врагов и манипуляторов, которым веры нет. Берете собрание сочинений тов. Сталина, открываете и читаете:

Есть ли у нас возможность строить социалистическое хозяйство теперь, в условиях нэпа, при частичной стабилизации капитализма, — в этом теперь один из важнейших вопросов нашей партийной и советской работы.

Ленин ответил на этот вопрос положительно (см. хотя бы брошюру “О кооперации”). Партия ответила на этот вопрос положительно (см. резолюцию XIV конференции РКП(б)). Ну, а оппозиция? Я уже говорил, что оппозиция отвечает на этот вопрос отрицательно. ( Из доклада И. В. Сталина на расширенном пленуме ИККИ: «Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии», 7 декабря 1926 года)

Вот так вот. Тов. Сталин и партия считают, что в условиях НЭПа можно строить социалистическое хозяйство. Сталин, Бухарин, Рыков (и, конечно, партия) считают, что надо держать курс на смычку города и деревни, «лицом к деревне», курс на «крепкого крестьянина». Глупая оппозиция (жалкие поклонники «исторического материализма») твердит в "Платформе большевиков-ленинцев" (сентябрь 1927 года):

Растущему фермерству деревни должен быть противопоставлен более быстрый рост коллективов. Необходимо систематически, из года в год, производить значительные ассигнования на помощь бедноте, организованной в коллективы... Должны быть вложены гораздо более значительные средства в совхозное и колхозное строительство. Необходимо предоставление максимальных льгот вновь организующимся колхозам и другим формам коллективизации.

Но это вражеские рассуждения. Левацкий, мелкобуржуазный уклон. А вот когда приперло, когда «крепкий крестьянин» не согласился отпускать хлеб по «твердым государственным ценам» (что ясно, если мыслить не в рамках пресловутого «здравого смысла», а учитывать громадное влияние экономических факторов на классовое сознание), тогда и началась кампания по авральной, «сплошной коллективизации», более похожая на месть «саботажникам». Разгромив политических противников, Сталин был вынужден заимствовать их идеи, только извратив их суть, осуществляя их грубо, в сжатые сроки, с жестоким и непродуманным административным нажимом. Вместо того чтобы браться за коллективизацию РАНЬШЕ, путем ПРИВЛЕЧЕНИЯ крестьян (льготы, кредиты и т.д.), правящие круги спохватились только под угрозой голода.

Справедливости ради надо отметить, дело не выглядит так просто, у оппозиции были разные мнения, далеко не всегда она убедительно доказывала свою позицию (да и убедительность в отсутствии реальной власти немногого стоит), но по основным вопросам она в итоге оказалась права, что, впрочем, не спасло ее от разгрома.

Лихое изложение Кара-Мурзы: «Ай да, Сталин, когда надо так повернул, когда надо – эдак, а это дурачье со своим истматом пусть себе по лагерям сидит», - может соблазнить незнающего человека, но и только. Большинство материалов по деятельности «внутрипартийной оппозиции» сегодня доступно, проверить и сделать выводы может каждый.

Там где истмат видит ВПЕРЕД и ПРЕДСКАЗЫВАЕТ, основываясь на знании законов общественного развития, на фактах материального мира, эмпирик движется на ощупь, поворачивая только ПОСЛЕ столкновения со стеной, набивая шишки на всех поворотах. Зачем Кара-Мурзе петь гимны слепоте? Не лучше ли попробовать самому научится видеть?

Впрочем, на грубейшие ошибки в этой области, Сергею Георгиевичу указывал Дмитрий Ниткин в своей критике «Советской Цивилизации», так что не будем углубляться в эту тему.

А вот в этих рассуждениях автора есть рациональное зерно:

Она в том, что в головы нескольких поколений внедряли искажающий реальность способ понимать общество в его развитии - так называемый вульгарный исторический материализм. С классиками марксизма, а тем более с Лениным, этот истмат имеет мало общего. Истмат - доктрина, ставшая частью официальной советской идеологии. Доктрина быстро оторвалась от ее творцов и стала жить своей жизнью (потому-то Маркс и заявил, что он - не марксист). Реально истмат был слеплен в партийных «лабораториях» в советское время и вовсе не исходя из идей классиков, а на потребу дня - не для предвидения, а для оправдания практики.

Только напрасно автор так категорично относится к историческому материализму. Представьте (хотя это очень грубая метафора), что превосходный для своего времени телескоп-рефрактор (конструкции, например, Галилея) попал в руки к шаману и стал служить не для исследований, а для укрепления его положения в племени. Телескоп и его создатели не виноваты. Прошло время, наука шагнула вперед, и для актуальных исследований понадобился уже современный телескоп-рефлектор (или радиотелескоп). Опять же, не вина устаревшего инструмента в том, что шаман его не модернизировал или не создал новый. И сегодня нужно заниматься именно этим, а не пытаться «открыть» «новые» способы наблюдения за звездами, с помощью сложенных в трубочку ладоней.

Виноват в «искажениях реальности» не метод, а то, КАК и ДЛЯ ЧЕГО его использовали. Абсолютом стало то, что ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин никогда НЕ ОШИБАЛИСЬ. Проще говоря, людей, великих мыслителей записали в разряд коммунистических богов (так удобнее, опираясь на их авторитет, подменять науку своей административной волей). А как можно оспорить или поправить слова бога? Да никак.

Даже сегодня можно наблюдать, как нынешние «коммунисты», никогда в руках не державшие Маркса или осилившие только пару брошюрок Ленина, утверждают пропахшие нафталином догмы, причем только те, которые не противоречат их собственному миропониманию. И часто в устах некоторых «оппозиционеров» сочетаются такие слова, как «русский дух», «державность» и «передовое марксистско-ленинское учение». Видеть за такими людьми коммунистов - это все равно, что видеть революционера в каждом тинэйджере, нацепившем майку с портретом Че или буквами СССР.

Но мы опять отвлеклись: вернемся к критике Сергеем Георгиевичем основ исторического материализма.