Христианство бесспорно представляет одно из самых величественных явлений в истории человечества. Нами невольно овладевает чувство удивления, когда мы изучаем историю христианской церкви: она насчитывает уже два тысячелетия и все еще стоит перед нами, полная жизни, а в некоторых странах более могущественная, чем государственная власть. Вот почему все, что, так или иначе, способствует лучшему пониманию этого грандиозного явления, а следовательно, и изучение процесса развития этой организации, вопроса о ее происхождении — хотя и заставляют нас уйти на время в глубокую древность — все это носит в высшей степени злободневный характер, приобретает громадное практическое значение.
Поэтому исследование начал христианства может рассчитывать на большее внимание, чем исследование всякого другого исторического явления, относящегося к глубокой старине, но в то же время изучение этих начал представляет несравненно более трудное дело.
Христианская церковь превратилась в организацию господства, которая служит или потребностям своих собственных властителей, или потребностям других носителей политической власти, сумевших подчинить себе церковь. Тот, кто борется с этими властителями, вынужден поэтому бороться и с нею. Таким образом, борьба за церковь, как и борьба против церкви, превратилась в партийное дело, с которым связаны важнейшие экономические интересы. Все это, конечно, мешает беспристрастному историческому исследованию происхождения церкви, и очень долго господствующие классы просто запрещали исследование начал христианства, причем церковь превращалась в божественное учреждение, которое стоит вне и выше всякой человеческой критики.
Просветителям восемнадцатого столетия удалось наконец окончательно разрушить этот божественный миф. Только тогда сделалось возможным научное исследование происхождения христианства. Но и в девятнадцатом столетии цеховая наука странным образом держалась вдали от этой области, точно этот предмет все еще относился исключительно к ведению теологии и не имел никакого отношения к науке. Целый ряд исторических трудов, трактующих об эпохе Римской империи и принадлежащих крупнейшим буржуазным историкам XIX столетия, осторожно проходит мимо самого важного явления этого времени — возникновения христианства. Так, например, Моммзен в пятом томе своей «Римской истории» очень подробно излагает историю иудеев при цезарях: он не может, конечно, не упомянуть при этом о христианстве, но оно выступает у него как вполне готовый факт, существование которого предполагается общеизвестным. И до сих пор началами христианства интересовались главным образом теологи и их оппоненты, представители рационализма.
Но не одна только трусость удерживала буржуазную историческую науку — поскольку она хотела быть именно наукой, а не публицистикой — от изучения происхождения христианства. Ее должно было также отпугивать безнадежное состояние источников, из которых нам приходится черпать сведения об этом вопросе.
Традиционное представление видит в христианстве создание одного человека, Иисуса Христа. И это представление продолжает господствовать и в настоящее время. Правда, божественность Иисуса Христа, по крайней мере, среди просвещенных и образованных людей, отрицается, но он все еще считается необыкновенной личностью, которая выступила с намерением основать новую религию и достигла этого, как известно, с необыкновенным успехом. Этого мнения придерживаются не только либеральные теологи, но и радикальные «вольнодумцы», отличающиеся от теологов лишь своей критикой личности Христа, которого они стараются лишить по возможности всех его возвышенных черт.
Однако уже в конце XVIII столетия английский историк Эдуард Гиббон в своей «Истории упадка и разрушения Римской империи» (1776—1788 гг.) с тонкой иронией указал на поразительное явление, что ни один из современников Христа не упоминает о нем, хотя он, по-видимому, совершил так много замечательного.
«Каким образом можем мы объяснить слабое внимание языческого и философского мира ко всем тем свидетельствам,— пишет он,— которые даны были Всемогущим не разуму их, а чувствам? В эпоху Христа, его апостолов и учеников учение, которое они проповедовали, было поддержано бесчисленными чудесами. Хромые ходили, слепые прозревали, больные исцелялись, мертвые воскресали, бесы изгонялись, а законы природы очень часто во благо церкви нарушались. И все же мудрецы Греции и Рима отворачивались от этого внушительного зрелища и, предаваясь своим обычным занятиям, по-видимому, совершенно не замечали всех этих перемен в нравственном и физическом миропорядке».
«Согласно христианскому преданию, после смерти Христа вся земля, или по крайней мере Палестина, покрыта была в течение трех часов тьмой. Это случилось при жизни старшего Плиния, в естественной истории которого имеется целая глава о затмениях, но он ни одним словом не упоминает о только что названном затмении» (гл. 15).
Но если мы даже оставим в стороне все чудеса, то все-таки трудно понять, как такая личность, как евангелический Иисус, вызвавший, если верить евангелиям, такое возбуждение в умах, мог действовать и даже умереть мученической смертью за свое дело без того, чтобы его языческие и иудейские современники не упомянули о нем хотя бы единым словом.
Первое упоминание о Христе, сделанное не христианином, мы находим в «Иудейских древностях» Иосифа Флавия. В третьей главе 18-й книги речь идет о римском прокураторе Понтий Пилате и, между прочим, сказано следующее: «В это время жил Иисус, мудрый муж, если только его можно назвать человеком, ибо он был чудотворец, учитель людей, радостно воспринимавших возвещаемую им истину, и нашел много приверженцев среди иудеев и эллинов. Это был Христос. Хотя, по доносу знатных людей нашего народа, Пилат приказал распять его, его ученики, любившие его, остались ему верными. Ибо на третий день после своей смерти он опять явился к ним воскресший, как это, наряду с другими чудесными делами его, было предсказано пророками. От него ведут свое название христиане, секта которых с тех пор не прекращается».
И еще раз упоминает Иосиф Флавий о Христе в 20-й книге, девятой главе, 1, где сказано, что «первосвященник Анан, при наместнике Альбине (в эпоху Нерона), настоял на том, чтобы Иаков, брат Иисуса, так называемого Христа, вместе с другими был призван к суду, обвинен как нарушитель закона и подвергся побиению камнями».
Эти свидетельства всегда очень высоко ценились христианами. Ведь они принадлежат не христианину, а иудею и фарисею, который родился в 37 году нашего летосчисления и жил в Иерусалиме и, следовательно, мог иметь вполне достоверные сведения об Иисусе. Свидетельство его заслуживало бы тем больше внимания, что, как иудей, он не имел никакого основания совершать подлог в пользу христиан.
Но именно это чрезмерное почтение к Христу со стороны набожного иудея давно уже возбудило подозрение в подлинности указанного места. Уже в шестнадцатом столетии оно вызывало сомнения, а теперь установлено, что оно представляет подделку и не принадлежит Иосифу Флавию. Оно вставлено было в третьем столетии каким-то христианским переписчиком, который, очевидно, был шокирован тем обстоятельством, что Иосиф Флавий, подробно передающий всякий незначительный случай из истории Палестины, ничего не сообщает о жизни Иисуса. Набожный христианин вполне основательно чувствовал, что отсутствие такого упоминания говорит против существования или, по крайней мере, умаляет значение личности Спасителя. И, таким образом, раскрытие этой подделки превратилось в свидетельство против Иисуса.
Таким же сомнительным является и место об Иакове. Верно, что Ориген, живший от 185 до 254 г. после Р. X., приводит в своем комментарии к Евангелию от Матфея свидетельство Иосифа Флавия об Иакове. Он замечает при этом, что странно, как Флавий, несмотря на это, не считал Иисуса Христом. В своем полемическом сочинении против Цельса он также цитирует это показание Флавия об Иакове и опять констатирует при этом неверие Флавия. Эти цитаты из Оригена представляют доказательство, что в первоначальном тексте сочинения Флавия то важное место, где он признает Иисуса Христом, мессией, отсутствовало. В то же время оказывается, что и место об Иакове, которое нашел у Флавия Ориген, также является христианской вставкой. Ибо место, цитируемое Оригеном, гласит совершенно иначе, чем место, находящееся в других сохранившихся списках Иосифа Флавия. Разрушение Иерусалима выставляется там как наказание за убиение Иакова. Эта вставка не перешла в другие манускрипты Флавия и потому не сохранилась. Наоборот, сохранившееся в списках место об Иакове не цитируется Оригеном, тогда как другое место он приводит при различных случаях три раза. А между тем он очень старательно собирал все свидетельства Иосифа Флавия, которые можно было привести в пользу христианства. Поэтому можно с достоверностью принять, что сохранившееся у Флавия место об Иакове также фальсифицировано, что оно было вставлено каким-нибудь набожным христианином лишь после Оригена, но до Евсевия.
Такой же интерполяцией, как упоминание о Христе и Иакове, является и упоминание об Иоанне Крестителе у Флавия (XVIII, 5, 2).
Таким образом, уже с конца второго столетия мы встречаем у Флавия христианские интерполяции. Молчание Иосифа о главных действующих лицах евангелий было слишком заметно и должно было быть исправлено.
Но если бы даже свидетельство об Иакове было верно, оно в лучшем случае доказывало бы, что существовал Иисус, которого называли Христом, т. е. мессией. И это все, что оно может доказать. «Если это место действительно принадлежало бы Флавию,— пишет Кальтгоф,— то критическая теология получила бы таким путем лишь одну нить ткани, на которой надо нарисовать человеческий образ. Во время Флавия, вплоть до конца второго столетия, было так много лже-Мессий, что о них сохранились только суммарные известия. Так мы знаем Иуду Галилейского, Теудаса, какого-то безымянного египтянина, самаритянина Бар-Кохбу — почему среди них не быть и Иисусу? Ведь среди евреев это было очень распространенное имя».
Следовательно, второе место из Флавия в лучшем случае доказывает, что среди агитаторов, которые тогда вы ступали в Палестине как Мессии, как помазанники Божии находился и Иисус. Но мы ничего не узнаем ни о жизни его, ни о деятельности.
Другое упоминание об Иисусе, принадлежащее нехристианскому писателю, мы находим в «Анналах» римского историка Тацита, составленных около 100 года после Р. X. В пятнадцатой книге описывается пожар Рима при Нероне. Вот что мы читаем в 44-й главе:
«Чтобы опровергнуть этот слух (возлагавший вину за пожар на Нерона), он выставил виновниками людей, ненавидимых за их позорные деяния, которых народ называл христианами, и предал их изысканнейшим казням. Родоначальник этого имени, Христос, был казнен в правление Тиберия прокуратором Понтием Пилатом. Подавленное, таким образом, на время гибельное суеверие не раз прорывалось вновь наружу не только в Иудее, где первоначально зародилось это зло, но и в самом Риме, куда со всех сторон стекается все ужасное и позорное (atrocia aut pudenda) и находит себе последователей. Сначала были схвачены немногие, сознавшиеся в своей вине, а потом, на основании их показаний, огромное множество людей, которые, впрочем, были осуждены не за поджигательство, а за человеконенавистничество. Их казнь сделалась развлечением; их заворачивали в шкуры диких зверей и отдавали на растерзание псам, или распинали, или сжигали их при наступлении тьмы, дабы они служили светильниками. Для этого зрелища Нерон открыл свои сады и устроил игры в цирке, причем он сам, в одежде возницы, смешивался с толпой или принимал участие в ристалищах. Хотя речь шла о злодеях, заслуживавших самого жестокого наказания, их судьба вызывала сострадание, так как они пали жертвой не во имя всеобщего блага, а произвола одного человека».
Это свидетельство, наверное, не было фальсифицировано христианами в их пользу. Правда, достоверность его также была подвергнута сомнению, так как Дион Кассий ничего не говорит о гонении на христиан при Нероне. Но Дион Кассий жил столетием позже, чем Тацит. Светоний, писавший вскоре после Тацита, также сообщает в своей биографии Нерона о гонении на христиан, «людей, которые предались новому и злостному суеверию» (гл. 16).
Но об Иисусе Светоний ничего не сообщает, а Тацит не упоминает даже его имени. Христос, греческое слово, означающее «помазанник», есть только греческий перевод еврейского слова «мессия». О деятельности Христа и содержании его учения Тацит не говорит ни одного слова.
И это все, что мы узнаем об Иисусе из нехристианских источников, относящихся к первому столетию нашего летосчисления.
