Роль монархии Тюдоров на фоне переходного в экономическом и социальном отношениях периода ясна. Монархия Тюдоров поддерживала равновесие между интересами буржуазии и прогрессивного дворянства, с одной стороны, и феодалов — с другой. После того как в XV в., в войнах Алой и Белой розы, знатные феодальные семьи истребили друг друга, силы новых и клонящихся к упадку классов оказались на краткий период в равновесии, и в течение этого периода функция монархии заключалась в заботе о том, чтобы неизбежное принятие буржуазных требований принесло правящему классу как можно меньше вреда. Купцы хотели, чтобы Англия была единой страной, чтобы в ней поддерживались порядок и спокойствие, чтобы она имела единые законы, единую систему мер и весов. Генрих VII и его преемники позаботились о том, чтобы это единство сосредоточивалось вокруг личности короля и чтобы порядок поддерживало сельское дворянство (мировые судьи). Буржуазия нападала на церковь за ее богатство и непроизводительность. Генрих VII провел «реформацию» 1529-1540 гг. и позаботился о том, чтобы политическую власть и часть богатств церкви получила корона. Большая часть монастырских земель перешла к тем, у кого нашлись деньги на их покупку, что укрепило новый элемент и деревне. Марии Тюдор удалось на несколько лет восстановить католицизм, но она не смогла вырвать монастырские земли из рук тех, кто их купил. Корона пыталась также контролировать торговлю и промышленность в интересах казны, нередко выступая в роли защитницы крестьян и ремесленников от богачей, но всегда, в конечном счете, отступала перед буржуазией, которая предоставляла ей субсидии и займы.
Фактически, примерно до 1590 г., интересы монархии Тюдоров совпадали с интересами городской и сельской буржуазии — в борьбе против Испании, против международной католической церкви, против знатных семей, оспаривавших верховный контроль над страной у дома Тюдоров и разорявших страну своими частными войнами. Отсюда возникло сотрудничество монархии и буржуазии в парламенте. Однако существовала грань, за которую нельзя было продолжать отступление, и в конце концов единство интересов распалось.
И действительно, до определенного времени буржуазия и феодальное дворянство могли жить при монархии согласно. В век, когда грабеж и морской разбой содействовали быстрому накоплению капиталов, отважные пираты из полуфеодальных юго-западных графств - Девона и Корнуола - собирали богатства в таких размерах, которые были недоступны для осторожных лондонских купцов. Грабя испанские колонии, забирая золото с испанских кораблей, отправляясь на поиски земель в Ирландию и Северную Америку, авантюристы разлагающегося класса не вступали в конфликт с растущим классом предпринимателей. Самые удачливые из них приобрели капитал, необходимый для того, чтобы самим принять участие в производстве на рынок. Линии классового разделения еще не определились.
Процесс кристаллизации классовых интересов происходил в царствование Якова I и Карла I. К тому времени новое поземельное дворянство и респектабельные торговцы захотели приняться за мирное развитие и законную торговлю. «Новый век повернулся спиной к золоту, не исходящему от обладающих законными правами
компаний». [17]
«Порядок и закон разорили нас всех», - вопил будущий роялист сэр Джон
Оглендер. [18]
По мере того как их доходы от земли падали, феодалы стали все больше и больше зависеть от двора, раздававшего им подачки и должности. По мере того как монархия Стюартов становилась менее полезной для буржуазии, она становилась более необходимой для феодалов, для них она превратилась в единственную гарантию экономического существования. Вот почему они так отчаянно сражались за нее в гражданской войне.
Ибо монархия была связана с феодальным строем не только узами консервативных чувств. Сам король был крупнейшим из феодальных лендлордов, и хотя имел большие, чем любой другой феодал, возможности взимать в свою пользу долю новых, капиталистических богатств, он не меньше всякого другого землевладельца противился коренной перемене — переходу от феодального к капиталистическому общественному строю.
В начале XVI в. монархия использовала буржуазию как союзницу против сильнейших своих соперников - других знатных феодальных домов, ослабленных войнами Алой и Белой розы и церковными распрями. Союз между короной и парламентом (в котором были представлены землевладельцы и купцы) носил в начале XVI в. искренний характер. Новые люди преуспевали под сенью трона. Король защищал их от внутренней реакции и мятежа, разгромив, например, «Благодатное паломничество» (1536 г.) и восстание северных эрлов (1569 г.). Корона защищала их также от внешней реакционной силы — Испании (Армада). Реакция восторжествовала, казалось, на короткое время, лишь когда Мария Тюдор вышла замуж за Филиппа Испанского. А тогда единственные средства ее политики, террор и костры, содействовали укреплению национальной ненависти к католицизму. Таким образом, сотрудничество короны и парламента при Тюдорах основывалось на общности реальных интересов. Право выборов в парламент было очень ограничено, и палата общин представляла исключительно землевладельческий класс и купечество, палата же лордов играла большую роль, пока в царствование Якова I палата общин не захватила в свои руки инициативы. Парламент при Тюдорах собирался редко и обычно одобрял королевскую политику.
Но к последнему десятилетию XVI в. когда все внутренние и внешние враги буржуазии были разбиты, она перестала полагаться на покровительство монархии. В то же время корона все больше стала ощущать, какие опасности сулит ей растущее богатство коммерческого класса, и старалась, пока не поздно, укрепить свои позиции.
Это противоречие нашло свое отражение в конфликтах Якова I и Карла I с парламентом. Изменилось соотношение классовых сил. Яков был глупее Елизаветы, но это не объясняет провала его политики в тех областях, где ее политика имела успех. Яков строил грандиозные теории божественного права королей, а Елизавета хранила на сей счет благоразумное молчание, но в этом: лишь симптом, а не причина растущих расхождений между короной и парламентом. Якову пришлось определить свою позицию потому, что ее стали оспаривать. Суть проблемы заключалась в финансах, по вопросу о которых произошел конфликт уже в конце царствования Елизаветы. Цены поднимались, богатство буржуазии росло бурными темпами, но доходы короны, как и доходы всех крупных землевладельцев, оставались неизменными и не соответствовали новым нуждам. Вопрос стоял ребром: если корона не сможет черпать из новых богатств, либо а) резко повысив налоги за счет буржуазии и дворянства, либо б) приняв какое-нибудь участие в самом производственном процессе, — то ее самостоятельная власть исчезнет.
Первая попытка Стюартов — повышение пошлин, принудительные займы, новые налоги — привела к резким конфликтам с парламентом, который всегда претендовал на исключительное право контролировать налоги и не намеревался разрешать их увеличение, не получив полного контроля над всем государственным аппаратом.
Вторая привела к созданию монополий; то было стремление контролировать некоторые отрасли промышленности, например угольную, квасцовую, суконную и т. д., и получать благодаря такому контролю известную долю от их прибылей. Она возмутила все торгово-промышленное население — как капиталистов, так и рабочих. Скандал достиг апогея в связи с «проектом Кокейна» (1616 г.). Это был план подчинить суконную промышленность королевскому контролю и расширить экспорт в пользу казны. Экспортеры саботировали этот проект, что привело к кризису перепроизводства и широкой безработице, вина за которую была возложена на корону.
Третий способ, к которому прибегли Стюарты, когда провалились все другие, не имел никаких шансов на успех. Это была попытка воскресить и увеличить доход от феодальных повинностей. Основываясь лишь на этом источнике, корона не могла стать независимой от буржуазии в финансовом отношении, и единственным последствием этой затеи было то, что корона отдалила от себя не только буржуазию, но и своих потенциальных друзей - феодалов. Ибо в условиях растущих экономических затруднений и политической угрозы со стороны буржуазии монархии пришлось вновь опереться на старую знать и экономически непрогрессивные и паразитические элементы в государстве. С другой стороны, необходимость сохранить свои позиции ставила феодальную знать во все большую зависимость от контроля короны над экономической жизнью. Ей нужно было покровительство двора для безземельных младших сыновей родовитых семейств, которых буржуазная конкуренция вытесняла из ученого сословия. Ей нужны были привилегии и монополии для участия в прибылях развивающегося капитализма. Неудивительно, что главные экономические столкновения в первых парламентах при Стюартах происходили по вопросу о монополиях. При помощи монополий монархия Стюартов пыталась контролировать и вводить в определенное русло коммерческую деятельность в интересах обанкротившихся придворных «трутней», нападками на которых изобиловали пуританские проповеди.
Остается рассмотреть вопрос о другом крупном землевладельце - чьи интересы были еще теснее связаны с интересами монархии - о церкви. После закрытия монастырей часть дворянства жаждала захватить оставшиеся у церкви земли. Только заинтересованность короны в поддержке со стороны епископов охранила церковь от новых покушений на ее имущество. Моральный авторитет англиканской церкви уже не мог опираться на папство, с которым порвал Генрих VIII, а зависел от национальной монархии, единственной защитницы церкви от католической реакции и левых протестантских революционеров. Поэтому елизаветинская церковь стояла за пассивное послушание установленной богом власти и проповедовала, что неповиновение — самый тяжелый грех. К 1640 г. церковь уже в продолжение целого столетия зависела от короны, и их союз был основан на теснейшей общности их интересов. По мере того как расширялась брешь между короной и буржуазией, нападки пуритан на церковь, на ее формы и обряды, на ее суды и дисциплину стали едва отличимы от нападок на корону в парламенте. Группа лондонских купцов образовала общество по организации лекций в «бесплодных частях» страны, и его лекторы, назначенные городскими корпорациями, возбудили особую ненависть архиепископа Карла I, Лода, с полным основанием подозревавшего, что как их богословие, так и их политические теории с точки зрения правительства будут одинаково «ненадежны».
Две социальные системы, две идеологии боролись между собою. Пресвитерианство (которое проповедовало смещение назначенных королем епископов и господство старейшин, местных именитых людей, в каждой церкви) было олигархической теорией, особенно соответствовавшей запросам крупной буржуазии. Крупная буржуазия хотела такой церковной организации, которая могла бы распространять во всем обществе пригодную для купеческого класса политическую и экономическую систему мышления. Уже не раз доказывалось, что проповедовавшаяся пуританством мораль была именно такой системой взглядов, какая была нужна для накопления капиталов и развития капитализма. Она учила бережливости, трезвости, усердной работе в любом состоянии, которое бог предназначил человеку, непрестанному труду, независимо от того, является ли человек купцом, ремесленником или кем-нибудь другим, но без излишнего наслаждения плодами своего труда, и неустанному выполнению долга в ущерб «мирским» удовольствиям. Богачи должны были накапливать капитал, бедняки — трудиться, выполняя божественный долг и всегда находясь под наблюдением «великого мастера». Эта вера вдохновляла буржуазию в качестве божьей «избранницы» перестроить общество по предопределенному свыше образцу, а если этот образец поразительно напоминал капиталистическую систему, то буржуазия тем пламеннее была убеждена, что совершает божье дело и что конечная его победа предопределена и обеспечена. Вера ее в «спасение» была порождена исторической необходимостью и прогрессивностью ее задачи и подтверждалась тем материальным преуспеянием, которым бог благословлял своих слуг.
Духовенство пошло в контрнаступление, пытаясь вернуть себе некоторые из потерянных церковные доходов (десятину, которая была «импроприирована», т.е. пошла в карманы светских лендлордов, хотя первоначально взималась на церковные нужды со всех лиц, пользовавшихся недвижимостью). В то же время церковь стремилась восстановить свое право на назначение священнослужителей, чтобы посылать в приходы лишь священников, удовлетворяющих ее в общественном и догматическом смыслах. Церковный суд «Высокой комиссии» во главе с Лодом беспощадно карал «подрывные» взгляды на церковное учение и дисциплину. Пуританская оппозиция изображала все направление политики Карла как возврат к папизму, что было правильно по существу, но не по форме. Лод не был правоверным папистом и отвечал отказом на все формальные предложения Рима, но вся проводимая им социальная политика была попыткой воскресить и продлить устарелые средневековые экономические и социальные отношения и соответствующее им мышление. Таким образом, борьба за господство над церковью имела величайшее значение. Кто властвовал над ее учением и организацией, тот мог определять структуру общества. Яков I, сказавший: «Нет епископа - нет и короля», произвел тем самым глубокий политический анализ. Уже через три года после отмены епископата Карл I погиб на эшафоте.
б) Сопротивление Стюартам
Уже в первые годы XVII в. в парламенте велась политическая борьба. Она охватывала много областей — религиозную, экономическую, конституционную. С религией связывались вопросы внешней политики. Со времени войны против реакционной Испанской державы и поражения Армады английское протестантство и английский патриотизм были тесно связаны между собой. Яков нанес оскорбление тому и другому, сблизившись с Испанией из страха перед революционными тенденциями крайнего протестантства в Англии и за границей. В течение многих лет испанский посол Гондомар был самым влиятельным человеком при дворе Якова и самым ненавистным человеком в Англии. Именно в эти годы испанская дипломатия и испанские армии наступали на всем европейском континенте, тесня протестантов. Буржуазия знала своих друзей.
Палата общин требовала воинственной анти-испанской политики вопреки примиренческой политике Якова. Но она смогла добиться этого лишь после падения монархии. Внешняя политика монархии отражала интересы реакции в Англии и Европе, а коренным образом изменить ориентацию внешней политики возможно лишь посредством коренной перемены в социальной системе.
Тем временем в результате этой внешней политики были потеряны удобные возможности для английской экспансии в Новом Свете. Из-за того, что Англия не вела энергичной внешней политики, буржуазная Голландская республика перехватила у нее перевозку товаров по водным путям Европы, а английское сукно было изгнано с германских рынков. Даже тогда, когда корона вела колонизаторскую политику и старалась заручиться поддержкой буржуазии, например в Ирландии, существовали два противоречивших друг другу взгляда на колонизацию. Яков I считал компанию Лондондерри из Сити исключительно правительственной агентурой, задача которой заключается в посылке колонистов-йоменов для защиты завоеванных и оккупированных районов и охраны порядка в них, а купцы из Сити хотели сохранить «туземцев-ирландцев» в качестве источника дешевой рабочей силы для далеких хозяев из метрополии. Королевско-феодальная концепция колонизации, выдвигавшая на первый план стратегические и полицейские соображения, а также нужду обедневшего дворянства в земле, столкнулась с буржуазным представлением о колониях, как об источнике устойчивых прибылей. Карл I аннулировал хартию компании Лондондерри после потери ею капитала в 50 000 фунтов стерлингов и наложил на нее штраф в 70 000 фунтов за то, что ее члены предпочли получение доходов точному выполнению своих обязательств, и этим еще больше отдалил от себя Сити. (Этот штраф, как и другие, был в то время для правительства неожиданной удачей, но в дальнейшем он отнюдь не облегчил короне задачи получения займов в Сити. В качестве одной из причин французской революции обычно приводится тот факт, что «при старом порядке не было условий для надежного помещения капиталов».) Проявившаяся в дальнейшем беспощадная решимость буржуазии покорить Ирландию, которая привела к завоеванию ее Кромвелем в 1649 г., ведет свое начало от убытков в колонии Лондондерри.
Внешняя политика была связана не только с религией, но и с финансами. Яков жаловался, что неудачи его внешней политики вызываются недостатком денег, и это в то время, когда буржуазия явно богатела. Но правительство, которому денежные классы не доверяли, не могло добиться финансовых уступок. В связи с попытками Якова и Карла пополнить казну произошло множество столкновений. Без согласия парламента на импорт налагались пошлины. Монополии имели целью уменьшение промышленных прибылей, и парламент объявил их незаконными. «Проект Кокейна» о контроле над экспортом сукна был попыткой ввести государственный капитализм. Провал этой попытки вызвал настоящий экономический кризис и привел в 1621 г. к первому серьезному осуждению всей экономической политики правительства и к капитуляции Якова по этому вопросу. Карл, сменивший своего отца в 1625 г., прибегал к принудительным займам, подвергая аресту тех, кто отказывался платить ему («дело пяти рыцарей») .
Это привело к открытому разрыву. В «Петиции о праве» (1628 г.) парламент объявил Незаконным как обложение налогами без его согласия, так и произвольные аресты. Другие пункты петиции должны были лишить короля возможности содержать постоянную армию. Ибо было ясно, что правительство стремилось к этому. Карл был вынужден принять «Петицию о праве», но немедленно после этого поссорился с палатой общин из-за ее толкования. В марте 1629 г. парламент внезапно был распущен. Этому предшествовала бурная сцена в нижней палате, принявшей резолюции, которые должны были лишить короля возможности получать какие бы то ни было доходы и ставили под подозрение всю его политику как «папистскую» и проводимую в интересах иностранных держав.
Это был предел, за который король отступать не мог, нe отрекаясь фактически от престола в пользу буржуазии. Ситуация была уже революционная, но Карл взял в свои руки инициативу и в течение 11 лет имел возможность осуществлять опыт единоличного правления. Его министры не оставались бездеятельными. В Лондоне у него был Лод. Сэр Томас Вентворт, лидер йоркширских джентри, находившихся в оппозиции к интересам промышленников-суконщиков этого графства, чье направленное на компромисс руководство палата общин отвергла в 1628 г., теперь открыто перешел на сторону короля. Король сделал Вентворта председателем Северного совета, а затем лордом-лейтенантом Ирландии и графом Страффордом. В Ирландии Вентворт отличился энергичной и жестокой деятельностью и создал мощную папистскую армию, вселявшую страх в сердца английских парламентариев. Оппозиция была на время загнана в подполье.
В эти годы Англия была в мире со всеми странами, и опыт единоличного правления проводился в самых благоприятных условиях. Однако система Карла оказалась совершенно неудачной я провалилась в силу собственной несостоятельности. Правительство отдалило от себя все слои общества - оно нарушало обычное право, вмешиваясь в деятельность судей, чтобы добиться нужных ему судебных решений (в этом был повинен и Яков I), и пользуясь судами, основанными на прерогативе (Звездная палата, Северный и Уэльский советы), как орудиями своей политики.
Эти суды были созданием Тюдоров. Они были организованы отчасти для разбора коммерческих дел, не подпадавших под действие обычного права, отчасти для подавления феодальной анархии и поддержания порядка, необходимого для коммерческой цивилизации.
Но при Тюдорах обычное право, продукт феодального общества, приспособилось к нуждам делового мира; его деятелями стали в значительной мере выходцы из буржуазии, и теперь, когда угроза феодальных смут стала, буржуазия со страхом взирала на широкие исполнительные полномочия судов, основанных на прерогативе; она больше не нуждалась в их покровительстве, но легко могла сама стать их жертвой. Ибо при Карле судьи Звездной палаты представляли собой почти то же самое, что правительственный Тайный совет.
Таким образом буржуазия нашла ревностных союзников в лице юристов, обеспокоенных за свои гонорары, и всех тех, кому не нравились методы судов, основанных на прерогативе. Когда Принну отрезали уши за оскорбительный для королевы, по мнению правительства, памфлет, когда Лильберн был подвергнут бичеванию за распространение нелегальной литературы, эти жертвы правительства стали народными героями.
Финансовые меры личного правления Карла затронули все классы. Феодальные платежи были восстановлены и увеличены, а это ударило по лендлордам и их держателям. Упадок флота и нападения пиратов на корабли и приморские города использовались как предлог для сбора корабельных денег. Это был устарелый национальный налог, не вотировавшийся парламентом и падавший бременем главным образом на города и джентри. Монополии и усилившийся нажим продажной судейской клики на экономическую жизнь страны обогащали небольшую труппу людей, но чинили серьезные препятствия огромной массе коммерсантов и мелких производителей.
Монополии были самой экономически невыгодной формой обложения. Подсчитано, что из каждых 6 шиллингов таможенных пошлин, уплачивавшихся потребителем, казна получала 5 шиллингов, а из каждых 6 шиллингов, которые потребитель переплачивал монополиям, в казну попадало лишь 10 пенсов. Остальное шло в карманы привилегированной группы придворных паразитов, которые, сами не выполняя никаких производительных функций, составляли лишь огромную обузу для страны, мешая полному развитию ее производственных
возможностей. [19]
Монополия на мыло серьезно задерживала развитие шерстяной промышленности. Монополия на соль тяжело отражалась на засоле рыбы. Все отрасли промышленности-пострадали от роста цен на уголь, вызванного союзом короны с объединением экспортеров. Монополии обусловили резкое повышение всех цен, что особенно больно ударило по беднякам. Монополии (а следовательно, повышенные цены) были установлены на предметы первой необходимости, как масло, сельди, соль, пиво, мыло, и на столько других предметов, что их даже трудно перечислить. «Не значится ли там и хлеб?» — спросил в негодовании один член парламента, когда был зачитан весь их список.
Перед лицом этих фактов маневры правительства, попытавшегося привлечь на свою сторону крестьян-бедняков и направить их против лендлордов, никого не обманули (за исключением современной школы реакционных
историков) [20]
и ни на кого не подействовали. Были организованы комиссии для наказания тех лендлордов, которые огораживаниями сгоняли крестьян с земли, но правительство находилось в таком тяжелом финансовом положении, что никак не могло противостоять предложениям богачей, желавших откупиться от наказания. В правительстве Карла было не мало людей с превосходными намерениями, но они ничего не могли поделать с прогнившей системой, С которой они пытались справиться. Это особенно относится к Лоду, чьи взгляды на необходимость красоты и единообразия в богослужении привели его к энергичному преследованию своих противников и к удушению всякой критики. Так все честные пуритане были волей-неволей принуждены к Политической оппозиции, и даже такой издавна установившийся обычай, как уплата десятины государственной церкви, стал повсюду оспариваться.
В течение этих одиннадцати лет личного королевского правления оппозиция организовывалась и росла. Центром ее была группа аристократических семейств, тесно связанных между собой торговлей и браками и отлично представленных в обеих палатах парламента. Она хотела такого государства, которое нельзя было организовать, не свергнув режима Лода - Страффорда. Республиканцев в этой группе было еще мало.
Первым сигналом к восстанию был отказ Джона Гемпдена в 1637 г. платить корабельные деньги. Суд над ним и его осуждение привлекли к себе такое общественное внимание, какого не возбудило в 1629 г. более суровое заключение в тюрьму Элиота и других парламентских лидеров. (Элиот умер в тюрьме; такую участь уготовило ему правительство. Однажды комендант Тауэра, допустивший, чтобы его опасный пленник дышал свежим воздухом из открытого окна, получил строгий выговор.)
Буржуазия поняла, что ее экономические притязания могут быть удовлетворены лишь путем политических выступлений. Королевскую экономическую политику, нарушавшую интересы коммерческого класса в целом, нельзя было исправить приобретением мелких привилегий для отдельных членов этого класса. Требование создания делового правительства, выдвигавшееся еще со времени кризиса 1621 г., становилось все настойчивее. В 1639-1640 гг. последовал общий отказ платить налоги — по примеру Гемпдена. Буржуазия забастовала.
Тем временем система Карла сломилась в самом своем слабом звене — в Шотландии.
В экономическом отношении Шотландия была гораздо более отсталой страной, чем Англия, но в политическом отношении ее дворянство уже избавилось от власти церкви, короны и крупной аристократии. Карл I хотел уничтожить эти завоевания. Его попытки распространить королевскую власть на шотландскую церковь и угроза вернуть церкви ее земли в Шотландии вызвали национальное восстание, которому в Англии очень многие сочувствовали. Когда в 1639 г. шотландская армия вторглась в Англию, отсутствие всякой народной поддержки, да и просто недостаток средств, вынудили Карла пойти на соглашение.
Во время экономического кризиса 1640 г. Карл совершенно обанкротился. Он возмутил коммерческие круги, захватив хранившиеся в Тауэре золотые слитки и предложив понизить ценность монеты. Государственная машина, которая зависела от поддержки принадлежавших к среднему классу мировых судей, перестала действовать. Шотландцы отказались покинуть Англию без соответствующего вознаграждения. Посланная против них английская армия была настроена мятежно, и ей тоже нужно было платить. Избежать созыва парламента было уже нельзя, но даже в этих условиях Карл распустил парламент через три недели после созыва (Короткий парламент), но в ноябре 1640 г. собрался Долгий парламент, которому правительство должно было уступить - Пим, Гемпден и другие лидеры оппозиции провели успешную избирательную кампанию по всей стране. Их поддержали бунты против огораживаний в деревне и массовые демонстрации в Сити. В последний раз в Англии пустили в ход дыбу — на ней пытали юношу, который руководил процессией, отправившейся в Лэмбет на охоту за «лисой-Вильямом» (архиепископом Лодом).
Долгий парламент отличался от своих предшественников лишь продолжительностью работы. Он представлял те же классы, главным образом джентри и богатых купцов. Вследствие этого в нем отразилось разделение в среде английского дворянства, приблизительно соответствовавшее экономическому разделению между феодальным северо-западом и торговым юго-востоком страны.
Но в 1640 г. все классы объединились против короны. Суть их главных требований заключалась в следующем: а) слом бюрократической машины, посредством которой правительство имело возможность править вопреки желаниям огромного большинства своих политически влиятельных подданных (в результате Страффорд был казнен, Лод заключен в тюрьму, другие видные министры бежали за границу; Звездная палата, Высокая комиссия и другие, суды, основанные на прерогативе, были уничтожены); б) недопущение создания постоянной армии, подвластной королю; в) отмена последних финансовых мероприятий, цель которых заключалась в том, чтобы избавить короля от осуществляемого буржуазией через парламент контроля, и следствием которых было всеобщее экономическое расстройство; г) контроль парламента (т. е. буржуазии) над церковью, с тем чтобы ее нельзя было более использовать как орудие реакционной пропаганды.
Кризис был ускорен восстанием в Ирландии в 1641 г. После отзыва Страффорда власть английского правительства в Ирландия ослабла, и ирландцы воспользовались случаем для попытки свергнуть английское иго. Парламент был единодушен в решимости покорить первую британскую колонию, но. буржуазия наотрез отказалась доверить Карлу армию, необходимую для нового ее завоевания (уже были разоблачены роялистские заговоры в армии). Таким образом, парламент был вынужден принять власть над армией.
Единодушию внутри парламента пришел конец. Старой аристократии и непрогрессивному дворянству казалось, что политика руководителей палаты общин и особенно их готовность обращаться к общественному мнению за пределами парламента ведет к разрушению того общественного строя, в котором им было обеспечено господствующее положение, - и они постепенно вернулись к поддержке короля. В стране в целом деление проходило по главным границам между классами, но дворянство само разделялось еще на отдельные группы. Значительная часть его была напугана мятежами против огораживаний и угрозой крестьянского восстания вроде того, которое в 1607 г. потрясло центральные графства. Прогрессивное дворянство и буржуазия были уверены, что справятся с бурей. Лондонские бедняки активно поддерживали передовую партию в парламенте и упорно толкали ее дальше по революционному пути. Великий лидер палаты общин Пим приветствовал эту поддержку. В Великой ремонстрации революционные лидеры предъявили правительству Карла ряд обвинений и опубликовали их с целью пропаганды. Это был новый способ обращения к народу.
Но Великая ремонстрация послужила поводом к жестокой схватке в палате общин и прошла только одиннадцатью голосами, после чего раскол стал непоправимым. Будущие роялисты ушли из парламента — под предлогом нежелания отменить епископат, а в действительности (как сказал один из членов парламента в прениях) потому, что «если мы установим равенство в церкви, то придем к равенству в государстве». Если можно конфисковать имущество церковных землевладельцев, то чья очередь будет следующей? Сама крупная буржуазия испугалась и ощутила необходимость в каком-то соглашении с монархией (с монархией, реформированной и отвечающей ее интересам), чтобы задержать подъем народного возбуждения. Она отчаянно пыталась запрудить выпущенный ею на волю революционный поток. «Богачи, — иронически заметил позже один памфлетист, — не принадлежат к числу величайших врагов
монархии» [21],
Но эти колебания лишь придали королю смелость отвергнуть все предложения, а летом 1642 г. началась война.
Во время войны нужно выбирать либо одну, либо другую сторону. Но даже когда начались настоящие бои, для современников (и для многих историков) спорные вопросы были завуалированы тем фактом, что многие ненавистные государственные чиновники были одновременно официальными представителями национальной церкви. А церковь имела еще большую традиционную популярность. Кроме того, многие парламентеры высказывались в таком духе, как будто бы самым важным в своей деятельности они считали идеологическую борьбу пуританизма с англиканством, которое едва можно было отличить от католицизма. Но из их действий ясно, что они-то знали, в чем суть дела.
Речь шла о политической власти. Буржуазия отвергла правительство Карла I не потому, что Карл I был плохим человеком, а потому, что он представлял устаревшую социальную систему. Его правительство старалось сохранить феодальный общественный строй, когда налицо были уже условия для свободного капиталистического развития, когда только свободное капиталистическое развитие могло способствовать росту национального богатства.
Вся политика Карла обусловливалась классовой основой его власти и тех, кто оказывал ему поддержку. Он пытался регулировать торговлю и промышленность, отчасти, чтобы замедлить слишком быстрое капиталистическое развитие, отчасти, чтобы захватить часть капиталистических прибылей. Во внешней политике он стремился к союзу с самыми реакционными державами, Испанией и Австрией, и поэтому отвергал передовую национальную политику, которой требовали торговые интересы страны. Впав в немилость у денежных классов, он был вынужден взимать незаконные налоги, стремиться к роспуску парламента и к управлению насильственными средствами. Неудача в Шотландии обнаружил шаткость построенного им здания, а его призывы к национальному единству против общего врага не встретили отклика. Подлинный враг был внутри страны. Как показало наступление в парламенте, оппозиция сознавала, что она борется не только с несколькими дурными советниками (она долго думала или притворялась, что думает так) и даже не только с самим королем. Она боролась с системой. Для того чтобы упрочить нужный ей социальный строй, она должна была сломить старую бюрократическую машину и разбить феодалов в бою. Нужно было, чтобы головы короля и многих пэров скатились с их плеч, и лишь тогда признание господства нового класса со стороны будущих королей и пэров было обеспечено. В течение многих лет во время гражданской войны и после нее денежные классы, желая разрушить старый порядок, охотно соглашались платить налоги, в три или четыре раза превышавшие те, которые они отказались платить Карлу I. Ибо они возражали не против налогов как таковых, а против всей политики, для осуществления которой собирались эти налоги. Буржуазия не верила Карлу и не хотела доверить ему денег, так как знала, что основу его правления составляет вражда к ее развитию. Но своему правительству она немедленно открывала кошелек.
Война не была лишь войной богатых. Все слои общества южной и восточной Англии внесли свой вклад в дело свержения феодального общественного строя, ибо люди видели в этом свержении необходимое предварительное условие социального и духовного прогресса. Многие из тех, кто сражался за парламент, впоследствии разочаровались в завоеваниях революции, так как почувствовали, что их обманули. Но сражаясь, они поступали правильно. Победа Карла I и его клики повлекла бы за собой лишь экономическое загнивание Англии, стабилизацию отсталого феодализма в век торговли и неизбежно привела бы в дальнейшем к еще более кровопролитной борьбе за освобождение. Сторонники парламента думали, что сражаются за бога. Но освобождаясь от невыносимого кошмара, тяготевшего над дальнейшим развитием страны, они, конечно, сражались за потомство. То обстоятельство, что революция могла бы пойти и дальше, не должно заставить нас позабыть тот героизм, ту веру и дисциплинированную энергию, с которыми рядовые честные люди откликались на свободные и откровенные призывы лидеров парламента поддержать его дело ради уничтожения старого строя.
